Книга духов
Окна моей комнаты выходили на улицу, чем я осталась довольна. В комнате было сравнительно чисто, в чем я убедилась, когда служанка, меня сопровождавшая, зажгла лампу. Она взглянула на меня с облегчением, видя, что я ни на что не жалуюсь. Никаких вещей со мной, разумеется, не было. Услышав об этом, она только слегка приподняла бровь, словно желая сказать: «Раз так, то так», и принялась готовить мне постель. Вытащив провисший матрас на голый деревянный пол (его поддерживала веревочная сеть), она извлекла из складок юбки что-то вроде колышка, который был привязан к ее поясу плетеным шпагатом. Вращая колышек в петлях на конце кровати, она туго натянула веревочную сеть и плюхнула матрас на место. Затем пожелала мне крепкого сна и удалилась.
При свете лампы в углу комнаты я разглядела неказистый очаг из кирпича и сланца; чуть поодаль, в железной корзине, лежали чурбанчики. Разжигать огонь я не стала, а вместо того открыла окно, чтобы выветрить душный плотский запах, описывать который подробнее не возьмусь. Единственным украшением комнаты служил уже упомянутый Лафайет в рамке, столь обожаемый в Америке за самоотверженное служение ее революции.
Обеспечив себе ночлег, я спустилась поужинать в общий зал, где мне подали большой кусок жесткой оленины с персиковым соусом, которую я запила предложенным мне грогом – это был ром, разбавленный, как мне показалось, речной водой. Насытившись, я ненадолго задержалась в зале, ожидая прибытия моего сундука, однако когда часы на камине пробили поздний час, взобралась по лестнице к себе в комнату. Там, не раздеваясь, я бросилась на постель, не рассчитывая скоро заснуть из-за своего взбудораженного состояния. Тогда-то наконец и разразился дождь.
…Разбудил меня переливчатый свист.
Наступило утро, солнце вставало на безоблачном небе. Ночной ливень оставил на подоконнике лужу, вода стекла и на пол возле окна, куда я ступила в сразу же намокших чулках.
Свистела, конечно же, она – Розали.
Никаких вестей она мне не принесла – и не ответила ни на один из вопросов, которые я, все больше теряя терпение, ей прокричала. Главное, что меня интересовало: где мой сундук? Розали по-прежнему глядела на меня молча, переминаясь с ноги на ногу. Руками она прикрывала глаза от яркого солнца, но раз-другой помахала мне, словно находилась так далеко, что разговор был невозможен. Я закрыла окно – вернее, с досадой его захлопнула – и увидела, как девчонка вскарабкалась на винно-красного цвета бочонок у двери в таверну.
Свист Розали меня разбудил, но отдохнувшей я себя не чувствовала. Хотелось освежиться, но ни в умывальном тазе, ни в кувшине воды не оказалось; не было у меня и другой одежды, кроме той, в которой я сошла с корабля, бродила по городу и спала. Прежде чем спуститься, пришлось натянуть сапоги на мокрые носки. Позавтракаю – и допрошу с пристрастием загадочного стража у входа.
В общем зале, заполненном наполовину, посетители не завтракали, а обедали. Я проспала до полудня. Как долго свистела Розали, пытаясь меня разбудить?
У распахнутой двери в таверну Розали наотрез отказалась сойти с бочонка. Жестами она показала, что будет дожидаться меня снаружи.
Отлично. Через четверть часа, быстро перекусив, я разузнаю обо всем. Розали проводит меня к миссис Мэннинг, и я получу свои вещи. Заметьте, я почему-то полагала, что Розали так или иначе связана с капитаном «Ceremaju»; мне и в голову не приходила мысль, будто сведения о моих делах она могла добыть из другого источника.
Обед, состоявший из тушеного зайца, пирога с картофелем и ячменного кофе, мне подали охотно (не могу сказать, что в охотку с ним расправилась); и я тут же расплатилась еще за одну ночевку вперед. Потолок в общем зале был низкий, из грубо сколоченных балок: все пространство походило на дупло огромного дерева. Столы и стулья криво стояли на каменном полу. Шторы из алого сукна были раздернуты, однако солнечный свет все еще с трудом пробивался сквозь стекла. Там и сям расставленные горшки с разросшимися геранями не слишком украшали зал, насквозь пропахший несвежей дичью, которая тушилась в котле где-то поблизости.
Я уселась за круглый столик подальше от окна, возле очага, где осыпалась кучка остывшей золы. В окне то и дело мельком возникала голова Розали; она за мной следила. Чем беспокойней она себя вела, тем дольше я тянула время. Жестоко, не спорю, но я знала, что она никуда не денется – будет ждать с нетерпением, как гончая начала охоты. Теперь мне кажется странным, почему я – недавняя свидетельница странностей d'outre mer [16] , повидавшая так много необъяснимого – не увидела в Розали никакой таинственности: мол, кто она – всего лишь девочка… И все же я не заставила бы ее ждать так долго, если бы не газеты.
Обедая, я заметила их не сразу.
В монастырской школе мирские новости доходили до нас скупо. Немногие journaux [17] – парижские и прочие – недельной, а то и месячной давности попадали к нам обычно в виде обертки для рыбы. Газеты (целые, а не обрывки) – не представлявшие, как считалось, для благонравных девиц никакого интереса – были большой редкостью, их приходилось красть и читать тайком, наедине. А поскольку уединяться почти не удавалось, я мало что могла узнать этим способом. Теперь, в Америке, все будет иначе. Так, во всяком случае, я решила, увидев газеты, небрежно раскиданные по столу – будучи, очевидно, общим достоянием.
Мне понадобятся часы да и еще портной, а также кров, более или менее постоянный. Все это я найду в газетах. А кроме того, я в них нуждалась; мне нужно было узнать, что нового творится на свете.
Судя по заголовкам, газеты были свежими – и самыми разнообразными, подобранными наобум: «Чарлстонский Меркурий», «Смитлэндские новости», «Новоорлеанская пчела», «Наблюдатель Западного Цинциннати», «Минерва Северной Каролины»… (Читая, я видела боковым зрением, как между шторами то выскакивает, то исчезает, будто в кукольном театре, голова Розали.) Что до содержания газет… нет, не припомню ни единого заголовка. Но зато объявления о розыске беглецов врезались мне в память; от таких «новостей» меня замутило. Вот каковы были эти объявления; подобные им постоянно появляются и сейчас, и потому нетрудно их воспроизвести: