Сверху и снизу
— Вы считали сестру добродушной, уравновешенной, бесцветной, скучной личностью, с которой вам приходилось время от времени встречаться, и хотя любили ее, но она была не в вашем вкусе, так же, как и не в моем. Вы бы не стали с ней дружить, если бы не родственные отношения. Фрэнни это понимала; она знала, что вам с ней скучно, и принимала это как должное. Она никогда не говорила о вас плохо, никогда не жаловалась на ваше безразличие, даже несмотря на то что имела на это право. Вам всегда не хватало времени на то, чтобы узнать ее получше. А вот я ее узнал. Вы ведь помните последнее Рождество? Это семейный праздник — день, в который у вас было слишком много дел, чтобы отметить его со своей единственной родственницей. Фрэнни провела его в больнице для хроников, у своей подруги Сью Дивер. Раз в неделю она занималась со скаутами, потому что любила общество детей. Вы ничего об этом не знали, не так ли? Она была для вас почти посторонним человеком. Тем не менее Фрэнни вами восхищалась и всегда яростно вас защищала. Когда я сказал, что вы эгоистка, она тут же нашла для вас оправдание, объяснив, что у вас своя жизнь.
Я смотрю в окно невидящим взглядом, и то, что он сейчас рассказывает, мне совсем не нравится. Я и раньше испытывала чувство вины перед сестрой, и теперь это чувство только усилилось.
— Вас это удивляет, не так ли? — усмехается М. — С чего бы такая преданность, которую вы, строго говоря, не заслужили?
Я не в силах ему ответить. Когда Фрэнни умерла, ко мне подходили совершенно незнакомые люди и выражали свое соболезнование. Никто из них меня не упрекал; никто даже не подозревал о моем пренебрежительном отношении к ней. А вот М. знает правду.
Я молю, чтобы он остановился, но М. продолжает:
— Вы говорили, что Фрэнни — легкая добыча. Возможно, вы, ее сестра, должны были что-то с этим сделать. Она нуждалась в вас. — Внезапно его тон меняется. — Возможно, именно этим объясняется мой интерес к вам. Мне любопытно было познакомиться с личностью, к которой испытывают такую преданность — причем совершенно незаслуженно.
Во рту у меня пересохло, от этого я не смогла ему ответить. Конечно, он прав — мне следовало больше заботиться о Фрэнни.
Наконец инстинктивно я наношу ответный удар:
— После того, что вы с ней делали, у вас нет права меня судить. — Мой голос прерывается.
— Может быть, наоборот? Именно после того, что я с ней делал…
— Это что, признание? Вы убили ее? Он качает головой:
— Я лишь хочу сказать, что мы оба причинили ей боль.
— Но я делала это не нарочно! — К моим глазам подступают слезы, которые я не могу себе сейчас позволить. — Возможно, я была плохой сестрой, но вовсе не хотела причинить ей боль.
— Да, не хотели, однако конечный результат оказался печальным. Намеренно или нет, но вы делали это, как и я. Такова жизнь.
Я смотрю вперед, на дорогу. Мой вынужденный альянс с М. принимает новый оборот. Я заключила соглашение с этим человеком — своего рода сделку с дьяволом — ради того, чтобы разгадать загадку Фрэнни, а теперь он выставляет меня соучастницей ее гибели. Так мы не договаривались. Я не хочу участвовать в этой игре и все же чувствую, как какая-то сила все теснее связывает меня с М.
Последние мили пролетели совершенно незаметно, и я с удивлением обнаружила, что мы уже на границе штатов Калифорния и Невада. Проехав мимо казино, М. сворачивает на боковую дорогу и останавливается перед двухэтажным деревянным домом, двускатная крыша которого завалена снегом.
— Зачем мы сюда приехали? — интересуюсь я.
— Чтобы побольше узнать о Фрэнни.
М. открывает дверцу машины, и внутрь сразу же врывается холодный воздух. Достав с заднего сиденья темно-синюю спортивную куртку, М. выходит из машины и открывает мне дверь. Я мешкаю, не зная, что ждет меня в доме.
— Идемте же! — Он протягивает мне руку. Не обращая на него внимания, я выхожу из машины, и, перейдя дорожку, мы подходим к двери.
М. нажимает кнопку звонка.
— Делать вам ничего не придется, — словно стараясь успокоить меня, говорит он. — Вы здесь только как наблюдатель — если сами не захотите принять участие. Единственное, о чем я вас прошу, — постарайтесь воздержаться от любых комментариев.
Я начинаю что-то говорить, но тут дверь распахивается, и М. сразу же представляет меня высокому полному мужчине с приятным румяным лицом в коричневых вельветовых брюках и почему-то босому.
— Вы как раз вовремя, — говорит мужчина и ведет нас внутрь по устланному коврами коридору. Весь дом отделан красным деревом — просто, но элегантно. Поднявшись по лестнице, мы попадаем в уставленную черной кожаной мебелью большую комнату, напоминающую рабочий кабинет. Едва мы садимся, как в помещение тут же входит обнаженная женщина в красных туфлях на высоких каблуках. Ее нельзя назвать красивой — ей под пятьдесят, несколько килограммов лишнего веса, слишком много косметики. На шее у женщины черный ошейник наподобие собачьего. С безмятежным видом направившись прямо к толстяку, она опускается перед ним на колени и покорно склоняет голову. Тот, однако, не обращает на нее особого внимания — так же, как и М. Ягодицы и бедра женщины по диагонали пересекают красные полосы.
— Я вижу, вы восхищаетесь ее метками, — лаская плечи женщины, говорит наш хозяин. — Когда вы приехали, я только что кончил ее наказывать. — Обращаясь к женщине, он добавляет: — Встань. Дай им получше все рассмотреть.
— Да, Господин, — отвечает та и встает.
— Господин? — Я удивленно гляжу на М.
Подойдя к нам, женщина улыбается, словно гордится своими полосами, и поворачивается так, чтобы мы могли все рассмотреть.
— Очень мило, — проведя ладонью по ее бедру, говорит М.
— Вы и Фрэнни привозили сюда? — шепчу я ему. Он утвердительно кивает.
— Я рада, что вы приехали, — женщина поворачивается ко мне, — пусть даже у вас пока нет намерения поиграть.
Занервничав, я начинаю думать о том, что она считает «игрой».
— Мы начнем сейчас же, — вставая с кресла, говорит толстяк. Он расстилает на полу белую простыню и предлагает женщине лечь. Она ложится на спину, ее груди, на которых кончаются тонкие красные полосы, свисают в стороны. У женщины короткие вьющиеся рыжие волосы. Закрыв глаза, она начинает ровно и глубоко дышать, словно при медитации. Усевшись рядом с ней, толстяк открывает небольшой кожаный чемодан, в котором я вижу иголки, сделанные из нержавеющей стали.
М., кажется, удивлен и чувствует себя неловко.
— Это не совсем то, что я ожидал, — шепчет он мне на ухо, — я думал, что он ее просто свяжет и станет бичевать.
В этот момент толстяк пальцами оттягивает кожу женщины где-то повыше груди и вонзает туда иглу. Женщина стонет.
— Дыши поглубже, — успокаивающим тоном говорит ей толстяк. — Просто расслабься. — Он вонзает в нее еще одну иглу над второй грудью, после чего гладит женщину по лбу. Открыв глаза, она с улыбкой смотрит на него. По ее груди стекают капли крови.
— Это и есть игра? — шепчу я М.
— Для некоторых — да, — наклонившись ко мне, тихо говорит М. — Как видите, ей это нравится. Не спешите — кажется, он собирается выложить из иголок какой-то узор.
Но в планы толстяка это не входит — он достает из чемоданчика завернутый в ткань сверкающий нож, похожий на хирургический скальпель. Сжавшись, я смотрю на М. Слегка наклонившись вперед, он настороженно наблюдает за толстяком.
Почувствовав тошноту, я выхожу из дома и останавливаюсь на крыльце. Через несколько минут М. присоединяется ко мне.
— Это называется скарификацией, — говорит он. — О женщине вы не беспокойтесь — он делает неглубокие надрезы, так что шрамы скоро пройдут.
Холодный воздух пронизывает меня до костей — даже пальто не помогает.
— Зачем вы привезли меня сюда?
— Чтобы вы посмотрели.
— И Фрэнни привозили затем же?
— Нет. Фрэнни была не наблюдательницей — она была участницей. Правда, без надрезов — этим мы никогда не занимались.
— Вы лжете.