Босс

Эгоизм, чувство собственности были чужды Коки. От своего любовника он ждал лишь одного: нежности и ласки. Ему нравилось сидеть на диване рядом с Кертисом, когда тот читал или слушал радио. А если при этом пальцы Кертиса поглаживали конец Коки, тот просто млел от восторга.
Но потерять Кертиса он боялся и жаждал подтверждения прочности своих позиций.
— Ты не играешь в наши игры с другими мужчинами, не так ли, Курт? Пожалуйста, обещай мне, что не будешь играть, — стоя на коленях, молил Коки, не выпуская из рук член Кертиса.
— Единственный мужчина, на которого я мог бы клюнуть, — это Джек Лир, но гарантирую тебе на все сто процентов, что с таким предложением я к нему никогда не обращался и не обращусь.
— Если обратишься, я убью вас обоих, — обещал Коки.
2
Кимберли кружила по спальне. Джек полностью ее игнорировал, отчего — и он это знал — она злилась еще сильнее.
— Ты выставил себя на посмешище, — вырвалось у нее. — Половина наших знакомых смеются над тобой.
— Да пошли они к черту, — пробормотал Джек.
— Пошли они к черту? Ты посылаешь к черту наших друзей? Посылаешь к черту людей, занимающих важные посты, которые столько делали для нас?
Джек потер глаза.
— Мне без разницы.
Он устало плюхнулся в кресло, даже не сняв галстук-бабочку, и вытянул ноги.
Кимберли швырнула платье в угол, оставшись в черной грации с длинными резинками для чулок. Она пришла к выводу, будто тело у нее стало более дряблым, и решила, что использование грации — лучший способ сохранить фигуру.
— Я могу процитировать твои слова. — Она всплеснула руками. — Это могут сделать все, кого мы знаем. И они цитируют! «То было прекрасное весеннее утро. Женщины, толкающие перед собой тележки, вызывали бы улыбку, если б мы не знали, что заставило их покинуть свои дома и идти прочь в надежде найти безопасное место…» А потом у тебя по щекам покатились слезы. Люди не могли понять, то ли ты пьян, то ли нет. Я знаю, ты не можешь без содрогания вспоминать, как беженцев расстреливали из пулеметов. Все это знают. Но мы не обязаны слышать это снова, снова и снова.
— Пусть кто-то из них станет свидетелем такого расстрела, тогда посмотрим, как скоро они об этом забудут. К тому же я не хочу забывать и не хочу, чтобы об этом забывали другие.
Кимберли остановилась, зло глянула на мужа:
— Знаешь, что они говорят о тебе? Они говорят, ты патологически ненавидишь Гитлера, потому что ты еврей!
Джек откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.
— Я патологически ненавижу Гитлера, потому что стал свидетелем бесчеловечности нацистов. Свидетелем одного маленького проявления бесчеловечности нацистов.
— Все так. Но надо же знать меру! Сколько можно говорить о бельгийцах, которых расстреливали на дороге, и евреях, которых пинают только за то, что они евреи? Все знают, что ты еврей, но они приняли тебя в…
— Несмотря на это, — сухо вставил Джек.
— Я положила столько сил на то, чтобы нас приглашали в лучшие дома города! Джек, я прошу только одного, будь тоньше, не надо переть напролом.
— Будь джентльменом…
— Ты уже джентльмен… Почти. Ты этим недоволен?
— Отнюдь. Но моя реакция на тот кошмар, который я видел на бельгийской дороге, никак не связана с тем, джентльмен я или нет, еврей или гой.
— Да, конечно. Kristallnacht и все такое.
Джек глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
— А как я, по-твоему, должен реагировать?
— Как реагирует мой отец, — холодно ответила Кимберли. — Как гражданин мира. Как гуманист. Не как фанатик.
— А нельзя ли конкретнее, Кимберли?
Она отступила к кровати, села.
— Мы с тобой очень разные. Твои отец и брат не хотели, чтобы ты женился на мне. Мои подруги не могли поверить, что я выхожу за тебя. Ты просил, чтобы я сделала тебя… достойным меня. Это твои слова, Джек, не мои. «Кимберли, сделай из меня мужчину, достойного тебя». Хорошо. На это у меня ушло десять лет. И теперь ты не тот, что раньше. Лучше. Черт побери! Стал ты лучше или нет?
Джек кивнул, но ответил вопросом:
— Все зависит от шкалы ценностей, не так ли?
Лицо Кимберли застыло.
— Джек, джентльмены не остаются в стороне от борьбы между добром и злом. Но их поддержка правого дела по-джентльменски сдержанна. Если ты хочешь помогать Бнай Брит, помогай. Я не против. Но не допускай, чтобы тебя отождествляли с этой организацией. Мой отец оказывает поддержку ирландским фондам, но не кричит на всех углах, что он католик! Чувствуешь разницу?
Джек молча кивнул.
Кимберли подошла к нему.
— Муж мой… Я старалась изменить тебя к лучшему только потому, что ты сам этого хотел и попросил меня об этом. Зачем же теперь давать задний ход? Подумай о том, чего мы достигли. Дом на Луисбург-сквер! Такого нет даже у моих родителей. Не отказывайся от всего этого! В одиночку тебе с Гитлером не справиться! Не отождествляй себя с…
— С кем или чем?
— С Эф-Де-Эр [48]! Люди, к которым я отношу и нас, рациональны. Такие уж мы есть, рациональные люди. Будь рациональным, Джек, умоляю тебя!
3
Четвертого июня Джек получил письмо от Гарри Гопкинса, помощника президента. Гопкинс сообщал, что президент собирается создать новый комитет, его задачей станет выработка мер, благодаря которым американцы будут получать более полную и достоверную информацию о войне и действиях президента, направленных на повышение безопасности Соединенных Штатов. Гопкинс спрашивал, согласится ли Джек войти в состав этого комитета.
Джек ответил телеграммой, что сочтет за честь работать в Информационном стратегическом комитете.
Время не прошло бесследно и для «Коммон-клаб». Десять лет тому назад после шести вечера все мужчины были в смокингах и белых галстуках. Даже пять лет тому назад преобладали белые галстуки, а черный считался дурным тоном. Теперь же царствовали деловые костюмы. Не выделялись среди других посетителей бара и Джек с Харрисоном Уолкоттом.
После того как Белый дом объявил о включении Джека в состав ИСК, он появился в клубе впервые, и несколько человек подошли, чтобы поздравить его. Некоторые, кого он знал и кто мог бы тоже поздравить, не поздравили, причем нарочно.
Последнее не ускользнуло и от Харрисона Уолкотта.
— Некоторые члены нашего клуба активно сотрудничают с комитетом «Америка превыше всего». Кое-кто из них ненавидит Эф-Де-Эр лютой ненавистью, а потому переносит свои чувства и на тех, кто хоть как-то помогает ему.
Джек поставил стакан на стойку.
— И черт с ними.
— Хочу тебя предупредить: Кимберли очень расстроена.
— Из-за моего участия в Комитете?
— Кто-то прислал ей номер «Дирборн таймс». Ты знаешь, это газеты Генри Форда [49]. Там написано, что создание Комитета — часть общего плана, цель которого — втянуть Соединенные Штаты в войну, чтобы спасти евреев Европы от антисемитизма нацистов. — Уолкотт пожал плечами. — Там так пишут.
— Кто-нибудь воспринимает всерьез эту точку зрения?
— Никто, кроме малограмотных антисемитов. Кимберли знает, что в этой статье нет ни грана правды. Но она расстроена из-за нападок, которым ты неизбежно подвергнешься.
— По ее мнению, джентльмен должен держаться в тени, чтобы его, не дай Бог, не отождествили с той или иной идеей.
— Мне очень жаль, Джек.
— Мой отец тоже недоволен, — признался Джек. — Прислал телеграмму. Хочет знать, в своем ли я уме.
4
Информационный стратегический комитет собирался лишь дважды. В своей текущей работе члены Комитета ограничивались обменом письмами и рассылкой служебных записок, изредка перезванивались. После второго заседания, которое прошло в Вашингтоне в сентябре, Джек задержался в столице на день, сняв «люкс» в «Мейфлауэре».
В Вашингтон он приехал не один, «люкс» делила с ним Бетси. Они лежали в кровати, и Джек рассказывал ей о работе Комитета, признавая, что собирается он впустую, поскольку никто из влиятельных сотрудников администрации президента ни на одно из заседаний так и не явился.