Стилет

Улыбка исчезла с лица Бейкера. Детективы посмотрели друг на друга и c серьезными выражениями на лицах повернулись к открывающейся двери.
Чезаре поднялся по лестнице на четвертый этаж, повернул и быстро зашагал в сторону лифтов. Взглянул через толпу на двери зала судебных заседаний. Там стояли двое полицейских. Он втянул правую руку в рукав шоферской куртки и ощутил в пальцах холодный металл стилета. На его губах появилась странная улыбка.
Он почувствовал, как сердце глухо забилось в груди. Похоже было на то, что он испытывал, когда направлял машину в крутой вираж и не знал, хватит ли силы сцепления, чтобы выполнить маневр. Он глубоко вздохнул, и улыбка застыла на его лице.
Дверь лифта раскрылась, и толпа бросилась к нему. Чезаре не сдвинулся с места. Он знал, что они поднимутся не в этом лифте. Его информация была исчерпывающей и точной. Тревожило лишь то, что у него было мало времени для подготовки. Он прислонился к стенке между вторым и третьим лифтами.
Открылась еще одна дверь, и из лифта вышел свидетель, окруженный со всех сторон детективами. Чезаре тут же оказался за ними, дав возможность толпе подталкивать его вперед. Здесь у него не было никаких шансов, поскольку между ним и свидетелем находился детектив. Репортеры выкрикивали вопросы, остававшиеся без ответа. Беспрерывно “стреляли” вспышки, фотографы подпрыгивали, пытаясь запечатлеть на пленку свидетеля. Как только этот человек попадет в зал заседаний, будет слишком поздно.
Они почти подошли к дверям, а стилет все еще отдавал холодом в руке Чезаре. Он давно перестал дышать. Его легкие были наполнены готовым взорваться кислородом, который, похоже, не потребуется. В ушах давило; казалось, все двигаются, как в замедленной съемке.
На какое-то мгновение группа остановилась перед закрытой дверью. Детектив, прикрывавший свидетеля сзади, немного сдвинулся в сторону. Воздух судорожно вырвался из легких Чезаре. Толпа навалилась ему на спину, толкая вперед. Теперь! Теперь — самое время!
Чезаре даже не почувствовал, как его рука пришла в движение, она как бы и не была его частью. Стилет вошел в сердце свидетеля так же легко, как нагретый нож входит в масло. Чезаре разжал ладонь и ощутил, как лезвие вновь скользнуло в рукав, подтянутое пружиной, прикрепленной к поясу.
Свидетель слегка споткнулся, когда двое полицейских шагнули вперед, чтобы открыть дверь в зал суда.
Чезаре начал протискиваться в сторону лестницы. Вспышка фотокамеры сработала почти у его лица, на мгновение ослепив его, но через пару секунд зрение восстановилось и он продолжил путь.
В зале заседаний стояла тишина. Затем из коридора послышался нарастающий шум. Звуки голосов становились все громче.
Маттео посмотрел на других обвиняемых. Большой Голландец нервно играл зажимом на галстуке. Элли Фарго ломал ногти на пальцах, Дэнди Ник машинально что-то рисовал в желтом блокноте, лежавшем перед ним. Шум становился все громче.
Большой Голландец наклонился к нему.
— Хотел бы я знать, кого они приведут, — сказал он.
Дэнди Ник ухмыльнулся. Ухмылка вышла болезненной, с выражением страха.
— Скоро узнаешь.
Маттео жестом заставил их замолчать, его глаза наблюдали за дверью в зал заседаний. Другие стали смотреть туда же.
В дверях показалась первая пара детективов, затем свидетель. Он споткнулся на мгновение, и полицейский протянул руку, чтобы поддержать его.
Большой Голландец вскочил на ноги с гневным ревом.
— Это Динки Адаме, сукин сын! Молоток судьи ударил по столу. Свидетель сделал еще несколько шагов в зал. Его лицо, казалось, остекленело от страха. Он снова споткнулся, посмотрел через зал в сторону скамьи подсудимых, открыл рот, словно собирался что-то сказать, но не издал ни звука. В уголке его губ показалась струйка крови, а взгляд выражал предсмертную муку. Он снова споткнулся и начал падать. Попытался ухватиться за пиджак Бейкера, но не смог удержаться и соскользнул на пол.
В зале началось столпотворение, остановить которое не мог даже молоток судьи.
— Заприте двери! — закричал Стрэнг. Большой Голландец склонился к Маттео, чтобы что-то сказать.
— Заткнись! — рявкнул Маттео, и темные глаза сверкнули на его бесстрастном лице.
Клерк поднял голову и улыбнулся, когда Чезаре показался в дверях.
— Я подготовил для вас бумаги, мистер Кардинале, вы должны только вот здесь расписаться.
Чезаре взял у него ручку, небрежно нацарапал свою фамилию на бумагах и вернул ручку клерку.
— Спасибо, — поблагодарил он и забрал документы.
Какая-то тяжесть все еще теснила его грудь, когда он вышел на яркий солнечный свет, невольно прищурив глаза. Барбара помахала ему из машины. Он улыбнулся и помахал ей в ответ документами, белевшими в его руке.
Барбара озорно улыбнулась ему, когда он подошел к машине.
— Поздравляю, граф Кардинале. Он засмеялся, обошел автомобиль и сел в него.
— Ты же не читала документы, моя дорогая. Нет больше графа Кардинале. Есть просто мистер Чезаре Кардинале.
Она громко рассмеялась, а он стал заводить двигатель.
— Просто Чезаре. Мне так больше нравится. Звучит так приятно, по-домашнему.
Выводя машину в уличный поток, Чезаре посмотрел на нее.
— Знаешь, мне кажется, ты меня поддразниваешь.
— Нет, ничуть, — быстро ответила она. — Я действительно тобой очень горжусь.
Когда они завернули за угол и стали удаляться от здания суда, тяжесть исчезла из его груди.
— Прикури-ка мне сигарету, дорогая, — попросил он.
Чезаре почувствовал, как в его пояснице разливается тепло, как забился пульс в бедрах.
Она вставила ему в рот сигарету.
— Интересно, что бы подумала моя мама, — сказала она беспечно. — Ехать на неделю отдыхать с мужчиной. Не будучи замужем за ним. Даже не будучи помолвленной.
Краем глаза он заметил ее улыбку.
— Чего твоя мама не знает, ее не расстроит.
Барбара все еще продолжала улыбаться.
— Конечно, она могла бы понять, если бы я ехала с графом. Европейцы в этом вопросе совсем другие. Но с простым мистером...
Чезаре перебил ее:
— Ты знаешь, что я думаю? Она посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Нет. А что?
Боль в его пояснице становилась невыносимой. Он взял ее руку и положил на напрягшуюся мышцу бедра. Улыбка неожиданно пропала с ее лица, когда она почувствовала его напряженное состояние. Он повернул к ней лицо, и на мгновение в его глазах мелькнула мировая скорбь. Затем над ними вновь опустилась завеса.
— Думаю, твоя мама просто сноб, — сказал он.
Она рассмеялась, и они замолчали; Чезаре повернул машину в Мидлтаун-туннель, направляя ее к аллеям аэропорта. Он вел машину автоматически, инстинктивно, а его мысли постоянно возвращались на Сицилию, к своему дому. Он был там всего лишь несколько недель назад, но казалось, что прошли годы.
Как однажды дон Эмилио назвал его дядю? Шейлок. Он усмехнулся про себя, подумав, что бы сейчас дон Эмилио сказал о нем.
Человек, оставшийся лежать мертвым, представляет собой лишь главную плату в счет его долга. Двое следующих составят проценты, набежавшие за двенадцать лет. Три жизни за одну.
Он вспомнил, как это было той ночью, когда дон Эмилио изложил свое предложение.