Стена

Вскоре Тигхи стало скучно, и он спустился вниз, к дому старого Уиттера, но рассветная дверь оказалась заперта. Он позвал Уиттершу, однако ему никто не ответил. Тогда Тигхи вскарабкался по лестнице в обратном направлении и направился к мастерской Акате.
– Опять ты? Вряд ли ты явился купить что-нибудь, так ведь? Ты, никчемный прожигатель жизни, сынок принца. Ошиваешься здесь от безделья. – Акате ухмыльнулся. – Если ваша милость не соизволит обидеться, то я скажу, что ты еще хуже, чем эти бродяги.
– На душе кошки скребут, – произнес Тигхи, – когда смотришь на этих пришельцев. Каково-то им придется вечером: ни крова над головой, ни крошки хлеба.
– Я бы на твоем месте не слишком беспокоился о них, – посоветовал Акате. – Лучше бы подумал о своих земляках. У нас в деревне тоже есть люди, которые сегодня вечером лягут спать с пустым желудком. Вот о чем я бы беспокоился. Это же твое собственное княжество, и ты в первую очередь должен заботиться о нем. Потому что через пару-тройку недель нищета может ударить и по мне. – Часовщик вздохнул и выбрался из своей кабинки, чтобы размять ноги. – Когда приходится потуже затягивать пояс, люди перестают покупать и ремонтировать часы. Мой па здорово напуган.
– У вас все будет нормально, – неубедительно произнес Тигхи.
– Как будто ты хоть что-нибудь понимаешь в нашем деле. Это у тебя все будет нормально. Людям всегда нужны козье молоко и мясо.
– Но у нас пропала уже одна коза, – сказал Тигхи, не желая уступать в игре, где каждый старался произвести наиболее жалобное впечатление. – Не забывай об этом.
– Нет, – сказал Акате, закусив нижнюю губу. – Думаю, это правда. Я слышал, твой па работает у старой Мае на верхнем уступе, ремонтирует ей дом. Может быть, он и принц, но ему приходится работать, как и всем прочим. Вот он и вкалывает.
Никто не знал, почему это место называлось верхним уступом. Не самый высокий уступ в деревне, однако его целиком занимала старая Мае, так что, возможно, это название отражало ее статус в деревне.
– Вы должны ей шерсть животного, которое потеряли, и несколько свечей. Так я слышал. И потому он теперь в одиночку копает Мае новую комнату. Должно быть, ему приходится несладко. Это случайная работенка, и сомневаюсь, чтобы ее засчитали за весь долг.
Услышать, что его отец занимается такой грязной, унизительной работой, было для Тигхи не просто полной неожиданностью, а настоящим шоком. Сначала он хотел выпытать как можно больше подробностей, однако более трезвая часть рассудка подсказала, что лучше всего отрицать наличие каких-либо серьезных трудностей у его па.
Тигхи решил сменить тему.
– Что же произошло в деревне? – с удивлением поинтересовался он. – Почему люди оказались без работы? Ведь всего несколько недель назад все было замечательно.
Акате не стал отвечать с ходу. Он сначала посмотрел в небо, где с широко распростертыми крыльями парили птицы на остатках тепла восходящих воздушных потоков. Поднимаясь вверх, птицы превращались в черные точки, будто частицы ночного неба, оторванные от него и разбросанные солнечным светом нового дня. Наконец часовщик произнес:
– Кто знает, как эта штука действует? Деревня похожа на большой часовой механизм. Его слаженная работа зависит от взаимодействия сотни деталей, из которых он состоит. Кто знает, почему механизм выходит из строя? Вроде бы все идет так же, как и в прошлом году, только вот людей, которые клянчат работу на рыночном выступе, стало больше, и меньше стало тех, кто покупает товары в лавках. Внезапно оказывается, что все голодны и никто не может позволить себе ничего купить.
Он сплюнул от возмущения.
– Мой па говорит, что мир катится вниз. Может быть, это только начало. Может, худшее еще впереди.
Тигхи почувствовал, как его желудок сжался, словно обоняние учуяло запах гари, резкий, сильный и противный. Однако он понимал, что это иллюзия, наваждение. Поблизости ничего не горело. Эту штуку с Тигхи сыграло его живое, разгоряченное воображение. Все катится по наклонной плоскости. Приближается катастрофа.
– Вот ведь какое дело, – сказал Акате, – я работаю с часами. Они делят день на десять часов. Но иногда ко мне попадают старые часы, у которых на циферблате двенадцать частей. Знаешь почему?
– Нет, – ответил Тигхи.
– Мир изменяется, вот почему. Я думаю, что когда-то день был достаточно велик, чтобы его можно было разделить на двенадцать часов. Это был золотой век. Так мне кажется. В старое доброе время дни были длиннее. Да и год тоже делился на двенадцать частей, а не на десять, как сейчас.
Он опять сплюнул и попрыгал, разминая ноги.
– У них всего было по двенадцать, – задумчиво произнес Тигхи, вспомнив, чему его учили. – Двенадцать месяцев, двенадцать пальцев на руках и двенадцать на ногах. Двенадцать племен, двенадцать степеней разделения.
– Ну и что?
– У нас двадцать месяцев. Это же все-таки больше.
– Они пришли из иного мира, – сказал Акате. – Они были другими людьми.
– Может, они и в самом деле явились из другого мира и нашли стену, – согласился Тигхи. – Однако мы берем свое начало от них.
Акате этот разговор уже порядком надоел.
– Ладно, – вздохнул он, – пора и за работу. Сколько языком ни полощи, в желудке полнее не будет.
Тигхи попрощался и ушел. Его не покидало состояние какой-то странной эйфории. Мир рушился, приходил в негодность, подобно старому часовому механизму. Думая об этом, Тигхи неспешно шел по торговому уступу и вдруг, сам не зная почему, бросился бежать. Быстро спустившись по сплошной лестнице, Тигхи рванул по выступу главной улицы. Его сердце распирало от радости, вызванной отчаянием. Он мчался изо всех сил, широко размахивая руками, мимо прохожих, провожавших его изумленными взглядами. Тигхи бежал так, словно хотел загореться от трения о воздух. Но вдруг оказался в конце выступа и, сделав еще пару широких шагов, резко остановился. Больше бежать некуда.
Вернувшись домой, Тигхи, к немалому своему удивлению, обнаружил деда, который навестил их во второй раз, что было неслыханно. Он сидел в кресле в главном пространстве, рядом с дедом стояла ма. Тигхи ворвался в дом радостный и веселый, слегка вспотевший от бега, лицо его светилось улыбкой. Однако одного взгляда на ма и деда оказалось достаточно, чтобы улыбка сразу же погасла.