Железо

Может ли быть, что я влюблён? Я в номере отеля на втором этаже. 6.04 утра. Я проснулся от того, что кто-то взламывает балконную дверь. Я быстро вылезаю из постели и подбираю с пола десятифунтовую штангу. Дверь медленно скользит в сторону. Я жду с железной чушкой в руках. Незваный гость входит. Я бью его изо всех сил. Включаю свет. Это мужчина – белый, среднего телосложения. Он мёртв. Я поднимаю тело и сбрасываю его с балкона, стараясь оттолкнуть как можно дальше. Тело падает на тротуар. Я вытираю дверную ручку, чтобы не осталось его отпечатков. Мою штангу в ванной. Утром ко мне приходит полицейский и спрашивает, не слышал ли я ночью чего-нибудь странного. Я отвечаю, что нет, и показываю «беруши», с которыми сплю. Он говорит, что на автостоянке нашли тело и теперь ищут какие-нибудь следы. Извиняется за беспокойство и уходит. Здорово. Дама за стойкой отеля говорит, что фараоны считают, будто тело выбросили из машины посреди ночи. Говорит, такое здесь случается. Я убил человека, и мне сошло с рук. Я чувствую себя великолепно. А вам каково было бы? Мы с вами похожи. Вы же сами столько раз фантазировали, как убиваете кого-нибудь и выходите чистеньким. Вам всегда было интересно, как это – кого-нибудь убить. Мысленно вы убивали столько раз, что уже не смешно. Своих родителей, любовников, начальников и т. д. Вы знаете, что если сделаете это, почувствуете себя самым могущественным человеком на свете. Спорить готов – вы изобретали способы выйти сухим из воды. Вас останавливает только одно – страх быть пойманным и получить срок. Ну и чувство вины, конечно. Я чувствую себя прекрасно. Мне наплевать на человеческую жизнь. Вы все посторонние для меня. Вы все – это и они. Ёбаные насекомые, вот вы кто.
Пинок по свиной шкуре. Я увидел свинью в автомобиле. Я шёл через автостоянку. Другой дороги не было. Тротуар заблокировала стройка. Я не хотел идти мимо свинской машины, в которой сидела свинья. Никогда не знаешь, чем это может кончиться. Свиньи – слабаки, они нападают без предупреждения. Я прошёл мимо свинской машины как можно быстрее. Я старался не смотреть на свинью, но это было необходимо, чтобы знать, не придётся ли бежать. Лучше бы не смотрел. Внутри был какой-то мальчик, он сосал свинье член. Я выстрелил свинье в рот. Никогда не забуду лицо этого мальчика, когда он посмотрел на меня, подняв голову от свинских коленей. Его лицо было всё в мозгах и сперме. Именно тогда я его узнал. Маленький говнюк живёт через три дома от меня!
Современный городской блюз. Я всё звонил и звонил. Она не поднимала трубку. Я попадал лишь на автооответчик. Оставлял тридцати минутные сообщения, как сильно я её люблю и потерял её, как я хочу, чтобы она ко мне вернулась. Дни ползли, как осколки стекла под кожей. Я никогда в жизни не смогу понять, почему она, по крайней мере, со мной не поговорит. Она бросила меня так внезапно. Ни разу не сказала, почему начала встречаться с тем, другим парнем. Мне казалось, что всё идёт так хорошо. Я прекратил ей звонить. Прошло несколько месяцев, и мне показалось, что я это преодолел. Вы скажете, что я чокнутый идиот, если учесть, что я сделал дальше. В припадке романтического неистовства я отрезал себе ухо и послал ей. Я воображал, что она, по крайней мере, позвонит мне или как-нибудь. Может, она поняла бы, что я по-настоящему любил её, потому что, понимаете, я любил. Знаете ли вы, как трудно отрезать человеческое ухо? Блядски тяжело. Пришлось делать это перед зеркалом. Я чуть не обоссался в процессе. Боль была невероятной. Ну вот, я послал ей своё ухо по почте, первым классом. Через неделю мне пришло извещение: я получил посылку, которая ждёт меня на почте. Я пошёл и получил её. Там было моё ухо. На конверте стояла наклейка с надписью: «ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ. АДРЕСАТ БОЛЬШЕ НЕ ПРОЖИВАЕТ ПО ЭТОМУ АДРЕСУ. ПЕРЕСЫЛКА НЕВОЗМОЖНА».
Война на наших берегах. Я хочу поразить тебя в надежде, что ты мне поверишь. Я хочу твоей веры больше всего на свете, больше жизни. Я веду руками по твоему прекрасному телу. Ты показываешь мне шрамы, что оставил на тебе твой отец. Ожоги от сигарет и следы побоев. Их так много. Тебе столько раз было больно. Я касаюсь ожерелья из человеческих зубов, что висит у тебя на шее. Это твои зубы. Он выдёргивал их у тебя изо рта плоскогубцами в подвале каждое воскресенье, пока не осталось ни одного. Ты всё ещё чувствуешь его руки на своём теле. Тебе казалось, что когда раны зарубцуются, боль притупится, но этого не случилось. Я знаю, ты не смогла бы мысленно убить его столько раз, чтобы он умер в твоих снах навсегда. Я знаю это. Я чувствую то же самое. Я буду любить тебя всегда, где бы ты ни была. Ты запомнишь меня – единственного, кто никогда не делал тебе больно. Я привожу тебя в огромную морозильную камеру. Я веду тебя по выставке сотен тел, висящих на крюках. Все они – мои мать и отец. Убиты столько раз и таким множеством разных способов. Ты видишь много общего. Папаша подвешен за шею на крюк, лицо разбито в неузнаваемую кашу, кишки наружу. Убиты столько раз. В попытках освободиться от боли. Ослеплённые рубцами. Как и все мы. Я смотрю на тебя, чтобы понять что-нибудь по твоих глазам. Ты смотришь на меня, и я вижу, что ты мне веришь. Ты видишь, что я не обижу тебя. Мы падаем на землю и ебемся на полу под медленно качающимися ногами сотен прерванных воплей с разбитыми костяшками. От шрамов ты выглядишь лучше. Я знаю, что ты настоящая.
Огонь! На бульваре Линкольна сожгли свинью. Приковали к бетонному уличному фонарю и подожгли. Забавнейшая вещь. Этот ёбаный надменный свин парил мне мозги, пока я не чиркнул спичкой и не бросил её на его остроконечную башку. «Ты в дерьмовом городе, жопа!» И т. д. Свин тщетно пытался осуществлять, как говорится, «командное присутствие». КП означает полный контроль над ситуацией немедленно. Это хорошо заметно, когда свиньи останавливают людей, проехавших на красный свет, или за нарушение правил парковки и прочее. У них это выглядит так, словно они оккупируют Польшу или типа того. Сплошная игра. Я не отношусь к свинским базарам легкомысленно, я принимаю их так, как есть. Поэтому представьте, как это, блядь, выглядит: свинья, пылающая в ночи. Вопит, пытается сорвать с себя наручники, пытается отсосать у самого себя, потому что мужик у него сейчас побывает явно в последний раз. Форма на нём сгорает вся, кроме ремня. Поделом – многие легавые не снимают ремней, когда ебут друг дружку на школьных автостоянках. Как я раздобыл свинские наручники? Свиньи тупы и ведутся почти на всё. Их можно затащить на крышу высотки и сказать, что внизу есть хуй торчком и мексиканец, которого надо поколотить, и они сразу же спрыгнут вниз. Чему вы тут удивляетесь? Вокруг вас весь этот мир, а вы ещё настаиваете, что как-то отличаетесь от остальных. Разыгрываете потрясение, но про себя вам хочется больше убийств, больше катастроф. Если бы за просмотр казней приговорённых к смерти взимали плату, то был бы грандиозный способ заколачивать бабки. Денежные проблемы в стране кончились бы в считанные месяцы. Почему я это делаю? Почему жгу? Почему низвожу с неба огонь? Почему я – живой взрыв? Я не остановлюсь. Извергнется вулканом. В конце пути все вопросы будут задавать они. А я уйду, мои руки будут пусты, а на лице пепел.
Крикливый жирный обсос, никто не хочет с тобой ебаться. Тебя от меня спасает только мысль о тюрьме. Столько раз я смотрел на тебя и представлял, как сворачиваю тебе шею или просто перегибаюсь через прилавок и втыкаю что-то тебе в глотку, когда ты выбиваешь мне еду, кусок говна. Я всё время думаю об этом. Ты всё-таки в безопасности, поскольку от мысли о тюрьме мне не по себе. Меня тошнит от мысли сесть в тюрьму на всю оставшуюся жизнь лишь потому, что я тебя убил. Я хотел бы откопать тебя и убить снова, если бы это было возможно. Взять твой труп и бить его молотком на глазах у твоих скорбящих родителей, просто чтобы слышать их крики ужаса. Только поэтому улицы моего района безопасны. Я вымещаю это, как могу. Пинаю животных при любой возможности. Звоню родителям своих бывших девушек, говоря им, что их сука – у меня в подвале и я медленно убиваю её своими инструментами. Выдираю ей плоскогубцами глаза, такое вот дерьмо. Когда они орут, я велю им на хуй заткнуться. Матери всегда мне верят. Я вешаю трубку, бью кулаком в стену и воображаю её лицо. Тем не менее я всегда спокоен, если вижу тебя. Ты никогда не увидишь во мне эту сторону. Никогда. Я могу смотреть тебе прямо в глаза, и ты будешь думать, что я оазис доброты и понимания. Когда я вижу твои доверчивые глаза и нежность на лице, мне хочется плюнуть тебе в рожу. Тебя нужно убивать всё время. Когда кто-то из вас любезен со мной, я вижу только горло, которое нужно перерезать. От этого я вас ненавижу. Мне трудно удержаться от убийства. Когда ты пытаешься ко мне прикоснуться, мне хочется блевать. Хочется сломать тебе руку. Тюрьма не даёт мне тебя убить. Я не могу жить в этом мире. Я думаю, меня сюда поместили только жечь. Больно от всего. От дневного света, голосов, зловония жизни. Это всё омерзительно. При мысли о том, что я проведу остаток жизни в этом человеческом зоопарке, я скрежещу зубами. Если бы я понимал, что могу выйти сухим из воды, я бы делал. Убивал бы всё время. При каждой возможности. Мужчин, женщин, без разницы. Не важно, знаю я их или нет. Годится любое живое существо, кроме меня самого. Только так можно облегчить боль. Я знаю, что не смогу долго подавлять это стремление. Оно, блядь, чертовски сильно во мне. Но убивать я буду не огнестрельным оружием. Только ножами и тупыми инструментами. Как это должно быть приятно – обрабатывать кого-нибудь обрезком трубы, пока в его теле не останется ни одной целой кости. После этого можно действительно спать хорошо. Колоть кого-нибудь ножом, пока сам не останешься без сил. Оставлять тела в густонаселённых местах. Оставить обнажённое тело болтаться в баскетбольном кольце. Меня никогда не поймают. Однажды начав, я не остановлюсь. Я знаю, что мне будет слишком хорошо.