Странствия Властимира

Буян за локоть придерживал Властимира. Подведя друга к коню, он вложил повод в руку князя и отступил.
Белый жеребец ткнулся носом в ладонь человека. Властимир ощупью погладил горбоносую морду, поднялся выше к глазам и ушам, провел пальцами по гриве, распутывая узелки домового. Все в коне неизвестном было давно знакомо, словно уже где-то когда-то виделись они. И льнул тот к человеку, как к вновь обретенному хозяину…
— Буян, — выдохнул Властимир дрогнувшим голосом, — скажи мне только истину… ни слова не перевирая, чтоб меня утешить… Лучше уж так, чем… Молви одно только — правда, что шерсть у него белая?.. Я как будто Облака родного узнаю — и волос его, и кожа, и тянется он ко мне… Скажи мне — шерсть у него белая?
Голос умоляюще дрогнул, снизясьдо шепота, и Буян молвил торжественно:
— Белая, князь! Белая, как облако!
Услыхав имя свое, жеребец тихо заржал, и Властимир припал к его морде, целуя и лаская старого друга, обнимая его голову так, словно впереди была разлука долгая.
Но впереди была не разлука — ждал их долгий путь в незнакомые земли и страны дальние.
 
ГЛАВА 6
Пролетели, как ветер, семь дней, и как-то наутро выехали из воротины Чистомысловой тайной заимки трое всадников.
Впереди скакал Буян — лишь гусли на боку при седле остались прежними. Иное все было новое, незнакомое. Не признал бы бунтаря-гусляра никто из новгородцев: и конь под ним иной, и справа новая, и доспех-кольчуга не новгородскими мастерами сготовленная — сплетена она в пещерах тайных, над котлами с травами чародейными высушена, водой особой вымочена. Оружие не абы в какой кузне ковалось, не одно заклятье-заговор над ним молвилось, чтобы уберегло оно хозяина от дурного глаза, и от стрелы каленой, и от чары враждебной. И сам Буян повзрослел, в плечах раздался. Лишь глаза синие да улыбка во весь рот неизменными остались. Даже старый оберег, что бережно под рубахой скрыт, — и тот словно другой, новый.
След в след за ним два других всадника. Под правым конь седой, грива до колен, хвост до земли, сбруя же простая — ни золотом, ни камнями не украшена, хотя и пристали такому коню уздечка из чистого золота да се-делко, изумрудами и самоцветами изузоренное. Но отказался от ненужного блеска князь Властимир — не на почестей пир, не на праздник торопятся: ждут их дороги дальние да труды немалые. Нечего по чужим краям драгоценной сбруей щеголять.
Вся одежда на князе будто ночь черна — ни ниточки, ни шерстинки иного цвета не видать. Сапоги, плащ, кольчуга — словно на весь мир кричат о горе, что несет в сердце слепой князь. Лишь повязка на глазах — чтобы встречный-прохожий не так боялся да с расспросами не лез — чисто белая. Щит сбоку без червленой каймы, как привык князь, как ему было по обычаю под стать — весь, как ночь или смерть, темен. Черны и ножны меча у бедра, и нагалище [13] топора боевого, и на копье бунчук [14] черного волоса — будто дым злой по ветру стелется. По плечам кудри русые рассыпались — клялся Властимир, что до победы не острижет он волос.
Скачет князь из города Резани, левой рукой конем правит, правая просто так висит — ни к чему ему двумя руками за повод держаться, когда под ним старый верный товарищ его, Облак. Белый конь сам дорогу найдет, сам преграду одолеет, сам брод сыщет, сам проследит, как бы глаже пройти, седока не утомить.
Подле князя едет Мечислав. Подивился бы Чистомысл, сына узрев, а то, может, и не признал бы. Когда уезжал он по весне — все сына своего отроком считал, несмышленышем, что только в домашнем хозяйстве сведущ, а в деле ратном самый последний. Коли и так, то по виду никто бы не сказал о юноше худого — скачет статный всадник, в седле будто рожден, с конца копья вскормлен. Сколько таких юношей позже гордость и славу земли славянской составили — а и у половины той природной стати не было. Только по лицу видать, как молод витязь — и усов еще у него не пробивалось, и взор нежен и скромен, как у девушки. И не скажешь, что перед тобой парень семнадцати полных годов. Вся одежда у него, как и у Буяна, не в явных землях сработана — на доспехе травы выкованы незнакомые да птицы диковинные, плащ подбит мехом зверя неведомого, в рукоять меча кость странная вделана — будто палец окаменелый от великана волота, в старые времена убитого. Все это, отца не спросясь, взял Мечислав из его запасов, на свой страх и риск.
Еще раньше, несколько дней назад, распрощались друзья с оборотнями Явором и Яроком, что тайными тропами в леса заокские густые отправились передать Веденее весть, что жив князь и помнит ее. Исходило тревогой сердце Властимира: а ну как уследили за ними и увезут жену и сына его светлые пришельцы? Зачем тогда биться, за град мстить, людей от-' бивать? Небось уже оправились степняки от первого удара, про разорение Резани и исчезновение князя прослышали и идут на город с новою силою. Вернется он, а на знакомом месте только угли и пепел да вороны ходят разжиревшие. Тогда что?.. И клонилась голова Властимира, и повод выпадал из руки.
Замечавший то Мечислав не раз и не два пытался утешить князя, но не находил слов молчаливый юноша. А Буяну все было нипочем — словно ведал он такое, что ему не давало унывать.
Все дороги торные да прямоезжие испокон веков по берегам рек пролагаются. Напрямик через леса только колдуны, да разбойники, да порой еще витязи храбрые ходить отваживаются. Много всего таит в себе лес нехоженый, с человеком не знакомый. Коли и набредешь там на знакомый след, знай: не человек это — леший, водяной али еще какая нежить лесная пробегала неосторожно. В таких местах она смела — порой нарочно на глаза заблудшему путнику лезет, только чтоб позабавиться, без злобы. Худо то, что привыкли люди всякую нежить врагом считать и распугали ее без разбора — и злую и добрую. С той поры нет дружбы промеж человеком и лесным жителем — крепко нежить науку запомнила.
Но в тех лесах, под сень которых ступили три всадника, будя конским топотом и звоном оружия тишину лесную, еще совсем не видали человека ни доброго, ни злого. Услышав звуки неслышанные и увидев сквозь листву существ невиданных, помчались жители лесные кто куда. Одни поближе, чтоб рассмотреть незнакомцев да заговорить с ними при случае, а иные прочь — соседям весточку передать да у мудрых совета спросить. В единый миг лес ожил, зашептал, зашевелился, и Буян, не останавливая коня, оглянулся на спутников и молвил с улыбкой:
— Живой лес, наш… Ободрись, Властимир, скоро на месте будем!
Князь вскинул голову. Он так и не заметил, как они в лесу оказались.
— Говорят, во времена далекие, когда даже самих богов на свете не было, а Сварогов [15] прадед был еще отроком, да и великий Ящер, земли устроитель, был в своем роде един, на земле рос вечный лес. Поднимался он в высоты заоблачные, простирался от студеных земель до самых жарких. Бродили по нему звери огромные, рядом с которыми наши кони — что щенки слепые. Ломали они дерева, тяжестью своею сминали и так ходили, да только за их спинами опять те же деревья еще выше поднимались, ровно зачарованные.
— И откуда ты, Буян, столько знаешь? — не выдержал Мечислав. — Про лес тот, чаю, и отец мой ничего не ведает… Кто тебе про него рассказы вал-то?
— Никогда ты людей тех не видывал, Мечиславо, и долго не увидишь. И я не сам с ними разговаривал — случай с теми, кто их в глаза видел, свел. То высший народ, сами Арии древние… Они про все ведают. И про лес тот.
— А что с тем лесом случилось? Ушел он куда или сгорел? Куда он пропал, коли ничто ему повредить не могло?
— Сам он себя сгубил. Вырос лес тот столь высок, что не выдержали стволы, обломились ветки — и упали деревья наземь, друг друга придавили насмерть. Кто ни был под ветвями — все погибли, только сильные самые, гибкие да ловкие по случаю выжили. Ушли они из тех мест, потому как на месте леса много лет смрад стоял — не продыхнуть было. Века как един миг промелькнули, превратились в пыль и пепел старые стволы, стали землей, на нее ветры новые семена из других земель просыпали, и иные леса на месте вечного леса выросли, с новыми зверями…