Таинственная сила

— Болезнь распространяется! — раздался голос стоящего рядом высокого худого мужчины.
Подняв глаза, Лангр узнал своего старого знакомого — доктора Девальера.
— Какая болезнь? — спросил он машинально. Девальер протянул профессору руку:
— Не знаю, что это, — признался он, — но последние три часа выдались крайне тяжелыми. Мне приходится констатировать все больше внезапных смертей, а причина до сих пор не известна.
Пока друзья говорили, за их спинами вновь раздался жалобный стон. Полицейский и двое рабочих пытались поддержать грузную женщину, оседавшую под тяжестью своего тела. Широко распахнутые остекленевшие глаза уставились в одну точку. Доктор наклонился к ней и пощупал пульс, прижав пальцем сонную артерию. Из груди жертвы вырвался выдох.
— Она умерла! — заявил Девальер.
Сабину парализовал ужас. Она закрыла лицо руками и, разрыдавшись, уткнулась в плечо Мейралю.
— Надо возвращаться, — шепнул молодой человек учителю. — Вдруг это инфекция?
Они повернули назад. Их маленькая прогулка не принесла никому облегчения, лишь еще больше напугала детей и прислугу. На улице Сомерар прямо на ступеньках кафе «Вашет» лежало тело погибшего пожилого мужчины, а чуть поодаль лавочник держал на руках бездыханную маленькую девочку. Лангр взял Сабину за руку. Мейраль прижимал к груди заснувшего малыша. Шли они очень быстро. Обратный путь казался бесконечным. Нарастающая усталость мешала нормально двигаться, ноги стали ватными, от смутных предчувствий сосало под ложечкой. Ближе к дому прохожих совсем не стало, лишь высоко в небе нестерпимо палило красное солнце, припекая их непокрытые головы.
— Наконец-то! — облегченно вздохнул профессор, вступив на порог родного дома.
Он живо протолкнул в дверь дочь, заметив позади человека, тащившего чье-то неподвижное тело… Вскоре они опять сидели в лаборатории, каждый замкнувшись в собственном мирке. И хотя опасность перестала ощущаться так явно, как на улице, успокоение не пришло. Очень скоро всех охватил озноб, появилась вялость, тело ломило, как после долгих часов тяжелых физических нагрузок. Они боялись взглянуть друг другу в лицо: такой бледной и посеревшей казалась кожа.
Сверившись с приборами, ученые определили, что желтый цвет начал рассеиваться, а яркие тона совсем стерлись.
— Похоже, дело обстоит еще хуже, чем я думал, — сказал Лангр. — Температура быстро упала… и интенсивность красного начала снижаться.
— Несколько градусов еще ничего не значат! Что касается спектра, будем надеяться, что яркость придет в норму и останется в таком положении хотя бы до начала ремиссии…
— Поражаюсь твоему оптимизму, сынок! — с саркастической улыбкой заметил профессор.
 
V
Всепожирающая смерть
Лангр, съежившись калачиком в кресле и завернувшись сразу в несколько пледов, усиленно потирал руки, чтобы согреться. Холод пронизывал до костей, сопровождаясь наплывами внезапного страха и раздражительности. Непереносимое напряжение сдавливало затылок. Берта, как загнанный зверь, дрожала всем телом и жалась к стене, словно искала выход из замкнутого пространства.
— Смерть! Смерть! Смерть! — выла горничная.
Вдруг она пошатнулась, обернулась вокруг себя, будто бы получила пулю в лоб, в скорбном порыве вскинула к потолку руки и повалилась на пол. Лангр и Мейраль тут же бросились к ней на помощь, стараясь приподнять голову девушки, чтобы ей было легче дышать. Берта билась в конвульсиях, щеки ее ввалились, широко распахнутые глаза потеряли всякое осмысленное выражение.
— Берта!… Бедная Берта! — восклицала Сабина.
Она любила несчастную девушку за добрый и терпеливый характер.
— Берта умерла! — с хрипом вырвалось из уст несчастной, и последняя судорога скривила губы в страдальческой улыбке.
— Врача! — заорал Лангр.
Одна из служанок, спотыкаясь, медленно потащилась к двери, но Мейраль опередил ее. Явившийся доктор был маленьким коренастым человечком лет пятидесяти с забавной козлиной бородкой, левая половина которой была совершенно седой, а правая пока еще оставалась черной. Он внимательно обследовал тело и безразличным тоном пробормотал:
— Нам про это ничего не известно! Болезнь не имеет названия. Если так будет продолжаться… ни один человек… никто…
Небрежно махнув рукой, он приподнял веки погибшей девушки и осмотрел зрачки:
— Боже, у них теперь такой взгляд! Никогда раньше мне не приходилось видеть подобное. Делать нечего, мы прописываем снотворное либо успокоительное, но это лишь для очистки совести… симптомы такие странные… Врачи больше не исцеляют!
И виновато пожав плечами, добавил:
— Простите, меня ждут еще в одном месте… меня ждут везде.
После ухода доктора они долго молча сидели, каждый в своем углу. Утешала их лишь собственная вялость, так как моменты оцепенения, когда все мысли и чувства замирали, помогали на время смягчить страдания. Однако, вернувшись к реальности, душа наполнялась ледяным трепетом, а тоска методично затягивала свою удавку, как змея медленно душит жертву. Онемение чувств и последующее пробуждение сменяли друг друга в четко установленном ритме, причем и у взрослых, и у детей болезнь протекала с одинаковыми осложнениями.
В пять часов Лангр и Мейраль зафиксировали понижение температуры еще на несколько градусов. Не успев убрать аппаратуру, которая становилась с каждым часом все бесполезнее, они услышали настойчивый стук в дверь. В прихожей послышались возгласы возмущения и перешептывание.
— К нам посетитель? — съязвил профессор.
На пороге комнаты показалась высокая худая фигура зятя. Сгорбленный, словно старик, Веранн виновато переминался с ноги на ногу и покусывал дрожащие в ознобе губы. Затем, смиренно склонив голову, запричитал:
— Я решился прийти потому, что скоро для всех наступит конец, и я хочу умереть рядом с моими детьми и женщиной, которую люблю.
— Вы ее не стоите! — возмутился Лангр.
Если бы Веранн угадал время и пришел тогда, когда приступ вялости еще продолжался, его, возможно, приняли бы без возражений. Но онемение успело достичь своего пика и пошло на спад: вид «неприятеля» поверг старика в бешенство и расстроил Сабину.
— Именно так! Не стоите! — продолжал ученый, ярость которого граничила с бредом. — Вы не заслуживаете смерти рядом с вашими невинными жертвами, а мы не заслужили в последние минуты жизни терпеть присутствие вашей гнусной рожи!
— Поверьте, мне очень плохо сейчас! — рыдал Веранн. — Что сделано, того уже не исправишь! Мои поступки непростительны, но всему виной — моя безграничная любовь к этой женщине! А эти бедные создания — это ведь мои родные дети! Сжальтесь, прошу вас. Разрешите мне хоть в уголке притулиться… Сабина, неужели ты так бессердечна?
— Да, да… пусть он останется! — вздохнула молодая женщина, пряча заплаканное лицо в ладонях.
Все разом замолчали. В тишине, казалось, слышны были шаги самой смерти, чувствовалось ее ледяное дыхание. От холода начинали стучать зубы. Рыжеватое освещение лаборатории расписывало лица людей неясными тенями и бликами, похожими на отсветы пламени далекого погребального костра у первобытных народов.
— Что же теперь с ним делать? — обратился старик к Мейралю.
— Простить!
— Простить? Никогда! Я не вынесу присутствия этого типа! — бурчал профессор.
— Спасибо! — прохрипел Пьер, сообразив, что участь его решена и с благодарностью глядя в глаза молодому человеку.
Его трясло больше других, и ноги совсем его не держали. После минутного замешательства, он осмелился спросить:
— Где я могу разместиться?
— Оставайтесь тут, с нами, — произнесла Сабина, сделав над собой усилие. Пьер в раскаянии припал губами к ее руке.
Надвигались сумерки. В западном окне был отчетливо виден огромный малиново-красный шар, возможно, в последний раз и навсегда заходящего за горизонт солнца. Неподвижные облака в отблесках заката напоминали гигантские, набухшие кровью губы. Состояние Веранна ухудшилось. Прислонясь спиной к шкафу, он некоторое время сидел так, не шелохнувшись, и тяжело дышал, хрипя, как подстреленный зверь. Голова его сильно склонилась вправо и почти лежала на плече, один глаз был закрыт, другой, с бегающим зрачком, тупо смотрел в пол. Вдруг он резко встряхнул головой, затуманенным взором оглядел окружающих и прошептал: