Рискованное увлечение

Олден ухитрился подняться на ноги, не посрамив своего достоинства. С предусмотрительностью человека, привыкшего доверяться уму, он из осторожности опустил свой титул и воздержался от изысканного поклона.
– Олден Грэнвилл. Ваш покорный слуга, миссис Ситон.
– Где ваш экипаж? Не пешком же вы пришли в Мэнстон-Мингейт?
– Я оставил свою лошадь в «Трех бочках», мэм. – Олден поклонился. Когда он распрямился, голова закружилась и его качнуло в сторону, Миссис Ситон тотчас затараторила:
– Мистер Грэнвилл, вы еще не настолько сильны, чтобы ехать верхом! – Она даже протянула руку, но сразу же отдернула назад, не коснувшись его. Затем опустилась на стул и снова углубилась в свое занятие.
«О! Да она великодушная натура!»
– Я не могу более злоупотреблять вашей добротой, мэм. До «Трех бочек» рукой подать. Это всего лишь короткая прогулка. Я снял там комнату на неделю.
Пригоршня гороха просыпалась сквозь пальцы миссис Ситон и раскатилась по дорожке. Рыжая кошка выгнула спину и важно прошествовала прочь. Белая принялась вылизывать себе лапу, а пестрая, мурлыча, ткнулась Олдену в лодыжки.
Он наклонился и почесал ее за ушами.
– У вашей пеструхи есть кличка?
– У меня три кота, это – Мисах, сэр. – Миссис Ситон сидела и наблюдала за его руками.
– Тогда те двое – Седрах и Авденаго? Мальчиком я очень любил эту историю. Трое праведников, брошенных свирепым Навуходоносором в печь. Спасенных ангелом и поразительным образом оставшихся в живых. Так кто из двух других есть кто?
Среди рассыпавшихся горошин упала капля дождя, потом другая.
Синие глаза, выражавшие укоризну, по цвету приблизились к лиловому синяку.
– Рыжий – Седрах…
– И белый – Авденаго?
На дорожку упало еще несколько капель. Коты убежали. Холодный бриз зашевелил штокрозы. Когда над головой прогремел первый гром, Олден встал. У него вновь закружилась голова, и он схватился за калитку.
– Сейчас пойдет дождь. – Миссис Ситон поднялась. – Вам легче… – Отдельные накрапывавшие дождинки начали сливаться вместе, смачивая кирпич. – Вы нездоровы. Вам лучше пройти в дом!
Она нагнулась взять стул как раз в тот момент, когда Олден протянул к нему руку. Их пальцы соприкоснулись, и между ними пробежала искра. Женщина отдернула руку и посмотрела на него. В ее глазах было что-то близкое к панике.
Без всяких колебаний он взял у нее миску с горохом и поднял ее руку. Повернув ладонью вверх, он пробежал большим пальцем по шероховатой мозолистой коже.
– Quel dommage! [2] – тихо воскликнул он. Миссис Ситон выдернула руку. Ему показалось на мгновение, что она вот-вот расплачется.
– Умоляю, сэр, не будьте так настойчивы. Уверяю вас, для меня эта галантность не имеет никакого значения. Я вдовствую пять лет и сама выполняю огромную работу по хозяйству. Я в состоянии отнести стул.
Деревянные ножки стула покачивались рядом с ее юбками, когда она быстро пошла по дорожке. Вновь послышались раскаты грома. Потемневшее небо разрешилось спасительным ливнем.
Она оставила дверь открытой.
Джульетта знала, что ему придется нагнуть голову, чтобы войти в узкий коридор. Потом эти сильные ноги в высоких сапогах широкими шагами пройдут по старой плитке в теплую кухню в конце дома. Перед глазами внезапно возникло видение. Похожий мужчина, смешливый и очаровательный, проходит по этому коридору каждый день, с правом пребывания здесь. Или еще лучше – уводит ее от всего этого в свой собственный яркий мир!
Увы, это было невозможно.
Она взглянула на секунду на свою руку, сердясь на себя. Неужели эта рука в самом деле когда-то была рукой леди? Там, где он ее трогал, удивительно нежно и ласково, ладонь горела огнем. Это ли не безумство? Ее мечты рухнут – сейчас и навсегда. Ей следовало оставить его здесь, мокнуть в саду.
Поработав рукояткой насоса, она наполнила чайник и подвесила его над огнем.
Середину комнаты занимали выщербленный сосновый стол, длинная лавка и два кресла. На стенах сияли медные котелки. Джульетта подняла глаза, когда в комнате показался мистер Грэнвилл голова, обрамленная развешанными пучками трав, и плечи, касающиеся ее лаванды. Он двигался красиво, с тренированной грацией аристократа, что невозможно скрыть даже такому высокому мужчине. Это напомнило Джульетте о балах и ухажерах. О лордах и утонченных леди в шелках и кружеве. О танцах до рассвета.
Жестом она указала гостю на кресло и сложила руки на груди, как бы защищаясь.
– Могу я спросить вас, сэр, зачем вы вообще направлялись в мой сад?
Олден поставил миску и с благодарностью занял свое место. Он чувствовал себя слабым, как щенок. На ум пришла дюжина фривольных объяснений. Но он прогнал их. Первый акт должен быть сыгран с осторожностью.
– Из-за белого душистого горошка, мэм. Родина этих цветов – Италия.
– Разве? – Женщина выглядела удивленной. – Я не знала.
– Я припоминаю, тамошние каштановые и фиолетовые разновидности, названные в честь одного монаха, который открыл их на Сицилии. Но белый – необычный цвет. Это бросается в глаза. Непривычно видеть такие цветы в английской деревне. Я не мог пройти мимо.
Джульетта повернулась к очагу, пряча лицо. Несколькими ловкими движениями заварила чай и наполнила чашки. У нее был очаровательный поворот локтя и запястья, грациозный и деликатный.
– Вы любите цветы? – спросила она. – Это кажется странным, когда за каждым лепестком снуют пчелы, которые угрожают вам неожиданной смертью.
– Признаюсь, мне по душе то, что создает некоторые трудности.
Дождь барабанил по крыше и шумно сливался с карнизов. Гром прогремел еще сильнее.
Джульетта поставила перед гостем чашку с чаем. Олден с удовольствием отпил несколько глотков.
– Укус пчелы для вас всегда так опасен?
– Первый раз это случилось, когда мне было три года. Тогда я плакал добрых пять минут. А потом ужасно напугал свою няню, когда посинел и обмяк у нее на руках. Доктора предсказывали, что я постоянно буду терять сознание в подобных случаях. Рассказывают, что тот отек держался неделю и я едва выжил. – Олден взглянул на миссис Ситон из-под полуопущенных ресниц. – Однако в этих деликатных лепестках есть что-то, что притягивает меня, хоть я и знаю, что подвергаю себя опасности.
Она отвела взгляд.
– Цветы должны охранять себя. Вот почему розы имеют шипы.
Ага, даже вопреки своему благоразумию она уже играет!
– Однако мысль о том, что какое-то насекомое способно низвести тебя до такого болезненного состояния, невыносима. Ничего более оскорбительного для моего достоинства я вообразить не могу.
– В таком случае я счастлива, что на этот раз все так быстро и благополучно завершилось.
– Вы правы, мэм. Я понимаю, как отвратительно я выгляжу со стороны: синюшный и отекший. Представляете, какое унижение я испытал второй раз, когда меня ужалила пчела? Мне тогда было десять лет. Это случилось в школе, на глазах двух десятков ребят. Я потом еще три года переживал тот позор.
Она улыбнулась.
– Но это снова случилось?
– К несчастью. На третий раз отец отстегал меня плетью, так как, согласно его теории, если бы я сильно постарался, мог бы предотвратить эту реакцию. Увы, наказание не пошло на пользу, и моя жизнь каждый раз была наполнена страхом.
– Что за варварство бить ребенка за то, что он нездоров!
– О нет, мэм. Это было разумно. С тех пор я больше боялся гнева моего отца, нежели пчел.
– Однако страх перед наказанием оказался недостаточным, чтобы помешать вам шнырять вокруг моих роз?
– Мой отец умер, мэм. А я, к сожалению, довольно часто бываю глуп и за это расплачиваюсь. Подумайте только, я вынужден беспомощно лежать целый день на дорожке в чужом саду. Ужасно незавидное положение. Вообразите, как я огорчен!
Ее неподдельный смех навевал мысли о меде и красном вине. Олден пришел в восхищение. Миссис Ситон этого не знала, но лорд Грейсчерч уже начал ее соблазнять.