Кошки-мышки

— Правда?
— Он тебе нравится?
— Чарли?
Она пронзительно расхохоталась.
— Отвратный тип. Вечно болтается в чужом доме, даже когда ему ясно дают понять, что он лишний. Все его не выносят.
— Все?
— Ну да.
— А Ронни относился к нему так же?
Трейси помолчала.
— Нет, — признала она. — Но Ронни не очень чувствовал такие вещи.
— А что ты можешь сказать о другом его приятеле? О Ниле.
— Это тот, который приходил в последний вечер?
— Да.
Трейси пожала плечами.
— Я никогда его раньше не видела.
Заинтересовавшись книжкой, лежавшей на подлокотнике, она перевернула ее и принялась листать.
— И Ронни никогда не упоминал имя Нил или Нили?
— Никогда. Он говорил о каком-то Эдварде. Злился на него за что-то. А когда уколется и закроется в комнате, начинал выкрикивать его имя.
Ребус медленно кивнул.
— Эдвард. Может быть, его поставщик?
— Может быть, я не знаю. После дозы Ронни бывал сильно не в себе. Будто совсем другой человек. А иногда становился таким нежным…
Ее голос замер, глаза заблестели. Ребус взглянул на часы.
— Что, если я отвезу тебя обратно в Пилмьюир? Проверим, не будет ли слежки.
Она снова стала похожа на маленькую девочку, боящуюся темноты и привидений.
— Я буду с тобой, — добавил Ребус.
— А можно мне сначала…
— Что?
Она провела рукой по своей влажной одежде.
— …принять ванну? — Она робко улыбнулась. — Я понимаю, что это нахальство, но там в доме нет ни капли воды.
Ребус улыбнулся в ответ.
— Моя ванная в твоем распоряжении.
* * *
Развесив одежду Трейси на батарее в холле, Ребус включил отопление. Квартира быстро превратилась в сауну, и он попытался открыть раздвижные окна в гостиной, но безуспешно. Он заварил еще чаю, на этот раз в чайнике, и внес его в гостиную, когда услышал, что она зовет его. Выйдя в холл, он увидел в двери ванной ее голову, окруженную облаком пара.
— Полотенца нет, — объяснила она.
— Прошу прощения.
Достав из шкафа пару полотенец, он не без смущения просунул их в приоткрытую дверь.
— Большое спасибо!
Он поменял «Белый альбом» на еле слышный джаз и налил себе чаю, когда Трейси вернулась в комнату. Маленьким полотенцем она замотала голову, в другое завернулась сама. Его всегда удивляло, как ловко это удается женщинам. Руки и ноги у нее были тонкие и бледные, но хорошей формы, а тепло ванной окружало все ее тело каким-то нимбом. Он вспомнил о ее фотографиях в комнате Ронни, потом — о пропавшем фотоаппарате.
— Ронни по-прежнему интересовался фотографией? Я имею в виду, в последнее время.
Слова подвернулись не самые удачные, но Трейси этого как будто не заметила.
— Думаю, что да. У него были большие способности, меткий глаз. Но ему не везло.
— А он старался?
— Еще как! — В ее голосе зазвучало негодование. Наверное, Ребус вложил в свой вопрос слишком много профессионального скептицизма, и Трейси это задело.
— Да, профессия не из простых.
— Некоторые знали, что Ронни очень способный, и им не нужен был конкурент. Потому и вставляли ему палки в колеса.
— Другие фотографы?
— Ну конечно. Когда Ронни только начинал этим заниматься, он плохо представлял себе, с какой стороны взяться за дело. Он зашел в несколько студий и показал свои работы. У него были действительно отличные снимки: всем знакомые места, обычные вещи, снятые под неожиданным утлом. Замок, статуя Уэверли, Колтон-хилл.
— Колтон-хилл?
— Ну, как там называется эта штука?
— Павильон?
— Вот-вот.
Полотенце немного сползло с ее плеча и не совсем плотно прикрывало поджатые ноги, так что Ребусу приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы не отводить взгляда от лица Трейси.
— Несколько идей у него украли, — продолжала она. — Через некоторое время в журналах появились кадры, сделанные в точно таком же ракурсе, с тем же освещением, подписанные именами тех фотографов, которым он показывал свои снимки.
— Что это были за имена?
— Я уже не помню.
Заметив сбившееся полотенце, она поспешно поправила его. Неужели так трудно запомнить фамилию?
Она хихикнула.
— Он хотел снимать меня как модель.
— Я видел.
— Нет, как обнаженную натуру. Говорил, что сможет продать такие снимки в журналы за бешеные деньги. Но я не согласилась. Конечно, деньги бы нам не помешали, но эти журналы ходят по рукам, их не выбрасывают, просмотрев один раз. Я бы думала только о том, что меня будут узнавать на улице.
Она подождала, что Ребус ответит, и, заметив его замешательство, громко расхохоталась.
— Значит, все вранье! Копа можно смутить!
— Иногда можно.
Ребус почувствовал, что щеки у него начинают гореть, и предусмотрительно закрыл правую рукой. Хорош, в самом деле, сыщик, подумал он.
— Так все-таки у Ронни была дорогая камера?
Теперь озадаченной показалась Трейси. Она затянула полотенце на груди еще туже.
— Как сказать. Ведь цена и ценность не совсем одно и то же.
— Разве?
— Ну, может быть, он купил этот аппарат за десятку, но это не значит, что он сам ценил его в десять фунтов. Вы понимаете?
— Он купил его за десятку?
— Нет, нет… — Она покачала головой, сбив полотенце. — Я думала, что для работы в сыскной полиции нужны хорошие извилины. Я же говорю, что… — Она подняла глаза к потолку, и полотенце упало ей на плечи, обнажив мокрые хвостики коротких волос. — Да черт с ним. Аппарат стоил примерно сто пятьдесят фунтов. Вас это устраивает?
— Вполне.
— А вы тоже интересуетесь фотографией?
— Со вчерашнего дня. Еще чаю?
Он подлил ей из чайника и насыпал еще сахару. Она была сластеной.
— Спасибо. — Трейси взяла кружку двумя руками. — Послушайте… — Она снова наклонила лицо над паром, поднимающимся от горячего чая. — Можно попросить вас кое о чем?
Ну вот оно, начинается. Деньги.
Ребус уже подумал о том, что, прежде чем отпускать ее, надо проверить, все ли в квартире на месте.
— Да?
Она посмотрела ему в глаза.
— Можно мне переночевать у вас?
Он еще не успел ответить, как она заторопилась объяснять:
— Я могу лечь на диван, на пол, куда угодно. Сегодня я не хочу возвращаться туда. В последние дни мне и так досталось, а теперь еще эти двое…