В долине Маленьких Зайчиков
– Когда же это будет? – спросил Коравье.
– Сегодня ночью Эльгар будет камлать, – ответил Арэнкав и вышел из яранги.
До ночи время для Коравье прошло в каком-то полусне. Он невпопад отвечал на вопросы Росмунты. Сын спал и во сне уморительно причмокивал губами.
Когда солнце скрылось за вершины гор и наступила полночь, в стойбище загремел бубен и воздух огласился воплями и всхлипами Эльгара. Каждый удар бубна отдавался болью в сердце Коравье. Оторвав неподвижный взгляд от лица спящего сына, он тряхнул головой, будто сбрасывая с себя что-то, и обратился к жене:
– Росмунта! Мы должны уйти отсюда, если хотим спасти нашего сына.
Росмунта, заплетавшая косу, бессильно уронила руки.
– Куда пойдем? Кругом тундра и нет наших людей, – тихо сказала она.
– Теперь и здесь нет наших людей. Они хотят убить моего сына и изгнать нас из стойбища. Мы остались только втроем в этом мире… Пойдем, Росмунта!
Шаги у яранги насторожили Коравье, и он бросился к выходу, раскинув руки.
В щели откинутой кожаной занавеси показалось лицо Эльгара.
– Пришли тебе объявить, Коравье…
– Ничего не говори! – перебил его Коравье. – Мы уходим из стойбища. Все. И жена моя Росмунта, и сын, еще не имеющий имени…
В ярангу вошли Арэнкав, Мивит и Эльгар. Старый шаман едва держался на ногах от усталости: видно, непривычно было после долгого перерыва такое серьезное камлание.
– Значит, понял свою вину, – сказал Арэнкав. – В просторах тундры ты можешь очиститься от скверны, которую принял от встреч с людьми другого мира. Хорошо, иди. Мы тебе дадим двух оленей. Но яранга – наше достояние. Ты ведь знаешь закон, завещанный Локэ?
Слушая эти слова, Коравье сгорал от гнева и думал, что для новых старейшин стойбища нет ничего удобнее, чем придумывать все новые и новые заветы Локэ, которые тот и не держал в мыслях.
– Мы даже разрешаем тебе, – продолжал Арэнкав, – взять с собой Росмунту, хотя ты знаешь, что у нас не хватает женщин и брат ждет смерти брата, чтобы обзавестись его женой.
– Мы сейчас же уйдем, – торопливо пообещал Коравье. – Только немного приготовимся.
– До того как солнце достигнет Остроконечной вершины, – строго сказал Арэнкав.
Когда Коравье добрался до холма, перевалив через который потерял из глаз стойбище, сердце его сжалось. Вот она, его родина, его земля, его мир. И все это он, может быть, теряет навсегда… День был яркий, полный света и тепла. Горы радостно тянулись вершинами к ясному небу. Ручьи, текущие по склонам, звенели, перекликаясь с птицами. В такую погоду сердце оленевода должно веселиться, а не плакать невидимыми слезами.
На небольшой гоночной нарте поместилось немного. Поверх кучи одежды и скудного запаса еды в меховом мешке лежал сын и смотрел блестящими глазами на небо.
Росмунта шла рядом с мужем. Она еще не совсем оправилась, но наотрез отказалась сесть на нарту. Полозья хорошо скользили по мокрой тундре, и оленей не запрягли. Коравье выбрал важенку и бычка, надеясь в будущем получить потомство.
К полудню истомились. Росмунта еле волочила ноги и часто присаживалась.
– Куда мы идем? – спросила она. – Не все ли равно, где остановиться?
Коравье задумался, пораженный справедливостью ее слов. В самом деле: куда ни пойди Коравье с Росмунтой и сыном, разве им будет лучше, чем там, где они сейчас? Не собираются же они переселиться к другим людям, которые живут в колхозах!
– Давай выберем место, – предложил Коравье. – Немного ниже по течению реки Маленьких Зайчиков есть горячие ключи Гылмимыл. Около них и разобьем ярангу.
И они пошли дальше.
Около горячих источников росла густая трава, дерн был толстый и мягкий. На жерди для яранги пришлось разобрать нарту, зато жилище получилось настоящее, удалось даже при помощи лоскута рэтэма отделить спальное помещение.
Олени паслись возле яранги, горел ярким пламенем костер, и над ним на треножнике висел котелок с мясом. Росмунта кормила ребенка.
Коравье молча сидел неподалеку. Мрачные мысли, как надоедливая стая комаров, не давали ему покоя. Как жить дальше? Еды, которую удалось захватить с собой, хватит на сегодня и на завтра. У Коравье и в мыслях не было забить оленей. Податься к колхозным людям и попросить у них еды? Нет, этого он никогда не сделает. Может быть, попроситься обратно в стойбище? Намекал же Эльгар, что если он очистится от скверны, которую получил от разговора с русскими, то, быть может, его примут обратно…
– Корав, – позвала Росмунта.
Коравье посмотрел на жену. Она ласково и с сочувствием, явно желая отвлечь его от тяжелых раздумий, спросила:
– Не пора ли дать имя сыну?
Сколько они перебрали имен в ожидании сына! И не смогли остановиться ни на одном. Много имен в родном чукотском языке, но как угадать такое, которое предназначено для сына Росмунты и Коравье? Все, что приходило на ум, не нравилось им: часто имя напоминало о живущем уже человеке, который не заслуживал подражания. Что мог ответить жене Коравье? И посоветоваться не с кем, нет рядом мудрых стариков, и никто не воскликнул при рождении сына, возвестив о появлении нового мужчины.
А Росмунта ждала.
– Придет время – и дадим сыну самое лучшее имя, – уклончиво ответил Коравье.
На другое утро он отправился на охоту. Ему удалось подбить камнем двух уток. Обрадованный удачей, он поспешил домой и застал возле своей яранги трактор. Русский парень в замасленном комбинезоне пытался разговаривать с Росмунтой, а та стояла испуганная, с ребенком на руках.
– Не бойся его! Не бойся его! – закричал издали Коравье. – Они хорошие люди! Я их знаю.
Тракторист обернулся на голос и обрадованно замахал. Он подал руку, и Коравье со знанием дела потряс ее.
– Он что-то, наверное, спрашивает, – сказала Росмунта, – и все крякает по-утиному: как, как, как…
Разобравшись в жестах тракториста, Коравье сообразил, что парень спрашивает дорогу на Большое озеро. Коравье взял прутик и довольно точно изобразил на песке Большое озеро, Теплую реку и впадающую в нее реку Маленьких Зайчиков. Тракторист радостно закивал головой:
– Спасибо, земляк!
Он забрался в трактор и протянул оттуда Коравье несколько блестящих жестянок и бумажные пачки, показав на Росмунту и ребенка.
Когда трактор укатил, Росмунта с восхищением сказала мужу:
– Как ты не пугаешься железной грохочущей нарты?
– Я ее не первый раз вижу, – ответил Коравье и добавил, медленно выговаривая слова: – А это ты правильно заметила – не железный это зверь, а нарта.
– Нет, нет! – замахала рукой Росмунта. – Мне тоже сначала показалось, что это зверь. Он так страшно ревел и грохотал! Я выбежала из яранги и вижу – на наше жилище идет. А потом оттуда вышел парень…
Коравье озадаченно посмотрел на жестянки и бумажные пачки. Такие иногда попадались ему в тундре. Локэ объяснял, что в них русские держат еду. Но Коравье не станет и пробовать. В тундре он сможет сам прокормить жену и сына.
Как мало нужно человеку, чтобы он снова почувствовал себя хозяином жизни. Иногда для этого достаточно подшибить камнем двух уток. Только вчера Коравье рисовались картины одна мрачнее другой, а сегодня, принимаясь за вторую утку, он уже прикидывал, какую надо построить ярангу, чтобы было просторно и сыну было где учиться ходить… Летом можно прокормиться дичью, смастерив силки и лук со стрелами. А может быть, удастся добыть бродячего тундрового медведя? Медвежьим жиром можно заправить светильник, а шкуру употребить на полог.
– Когда-то, наверно, сначала появился один человек, – рассуждал вслух насытившийся Коравье. – И было у него сперва не целое стадо, а важенка и бычок. Выжил человек. Стал сильнее всех зверей и. птиц. Стадо умножалось… А нас – трое. В один день я добыл двух уток и накормил семью…
– Явился на грохочущей железной нарте четвертый человек – русский и напугал твою жену, – добавила Росмунта.
Коравье крякнул: всегда женщина вмешается и испортит мужские мысли!
Каждый прожитый день убеждал Коравье в том, как трудно было первому человеку прокормить семью и удержаться от соблазна заколоть свою единственную пару оленей. Птицы дразнили его и улетали, едва только он успевал прицелиться в них из самодельного лука. Коравье посылал вслед им проклятья, забывая о почтении к ним. Иногда после целого дня скитаний по тундре он возвращался к жалкой яранге усталый, мокрый и злой с одним тощим болотным куликом, у которого мяса-то было на один укус.