В долине Маленьких Зайчиков
Наконец Коравье появился. За ним шла Росмунта.
– Мы согласны, – тихо сказал Коравье. – Не знаю, есть ли у тебя жена и дети… Но Росмунта и наш сын – это все, что у меня осталось в этом мире. Если я их потеряю, мне нет смысла жить.
5
Праву сидел на кровати и чинил брюки, распоровшиеся по шву, когда он вчера выпрыгивал из вертолета. Напротив, на полу, на разостланной оленьей шкуре, спал Коравье. Он часто беспокойно вздрагивал во сне, с кем-то разговаривал и звал Росмунту.
Праву с улыбкой вспомнил, как летели Коравье и Росмунта на вертолете. Сначала оба зажмурились и долго не открывали глаз. Потом Праву удалось уговорить Коравье взглянуть на землю.
Любопытство пересилило страх. Коравье пододвинулся к окну и тут же отпрянул назад. Но люди, сидящие у круглых окошек, продолжали спокойно смотреть на землю.
Непривычно и странно выглядела тундра с высоты. Коравье не раз приходилось подниматься на высокие горы и с их вершин оглядывать открывающийся простор. Но то, что он видел сейчас с вертолета, мало походило на тундру с горной вершины. Там земля была неподвижна, а здесь она разворачивалась, открывая долины, маленькие ручейки, блестевшие на солнце озера. Все двигалось, казалось живым…
– Что ты там видишь, Коравье? – тихо спросила Росмунта.
– Землю, – ответил Коравье, не отрываясь от окошка. – Нашу тундру вижу…
Поздно вечером Праву зашел навестить Коравье и Росмунту в медпункте.
Росмунта лежала на белоснежной кровати. Ребенок был спеленат и спал. Коравье неловко сидел на стуле.
– Никак не могу найти удобное место – такое маленькое сиденье, – признался Коравье. – Не то что на земле или на полу – двигайся куда хочешь, пока не усядешься.
– Пойдем ко мне спать, – пригласил его Праву.
– А как же они? – показал Коравье на жену и ребенка.
– Я буду с ними, – сказала Наташа Вээмнэу.
Коравье помешкал, но тут подала голос Росмунта:
– Иди, не беспокойся о нас. Нам здесь хорошо. А утром приходи.
– Ладно, – со вздохом согласился Коравье и пошел следом за Праву.
Коравье с любопытством оглядывал нехитрые вещи, находящиеся в комнате. Особенно его заинтересовал бинокль Володькина. Он бережно взял его и, догадавшись о назначении окуляров, поднес к глазам, но сразу отшатнулся, быстро положил бинокль на стол и больше не прикасался к нему.
Праву устроил постели и спросил, где хочет спать гость. Коравье потрогал рукой пружины на кроватях и пожелал устроиться на полу. Он сам постелил себе оленью шкуру и, раздевшись догола, завернулся второй шкурой.
– А я давно привык спать по-новому, – как бы оправдываясь, сказал Праву, ложась на кровать.
– Трудно от привычек отвыкать, – понимающе кивнул Коравье. – Особенно человеку.
Праву пытался разговаривать с ним в темноте, но Коравье не отвечал, должно быть, уже спал.
Праву позавидовал ему. Сам он долго не мог уснуть. Мешали мысли и заботы. Но разве не было забот и самых разноречивых мыслей у Коравье? Однако пастух, наверное, знал, что раньше утра не жди удачной мысли, и поэтому самое лучшее – хорошенько выспаться. И Праву призвал свою волю, чтобы скорее уснуть.
Когда утром он проснулся, Коравье лежал уже с открытыми глазами и осматривался кругом. Праву подивился его спокойствию.
– Разве тебе не хочется поскорее встать и навестить жену и сына? – спросил он.
Коравье улыбнулся:
– Мне снилось, что Росмунте и ребенку хорошо. Чего же мне тогда беспокоиться?
Возле дома, где помещался медпункт, Коравье неумело колол железным топором дрова: ударял или слишком сильно, или несмело подносил острие топора к полену. Он вспотел и скинул кухлянку.
Вот уже несколько дней как Росмунту «выписали» из больницы. На деле же она перешла из комнаты медпункта, предназначенной для больных, в другую, пустовавшую. Туда же от Праву переселился Коравье. Тракторист Стрелков с помощью милиционера Гырголтагина привез ярангу и обоих оленей.
Праву полюбовался на мускулистую спину пастуха и окликнул:
– Корав!
– Амын етти! – поздоровался Коравье.
Они уселись на дрова. Коравье рассказывал о своей жизни в поселке, о Росмунте, о сыне.
– Только здесь я увидел, как Росмунта похожа на русских, – говорил Коравье. – Неужели она не нашего племени? Но я ведь знаю ее с детских лет. Мы вместе играли, и она не знает другого языка, кроме настоящего разговора.
– В этом нет ничего удивительного, – успокоил его Праву. – Ты просто не видел чукчей из других селений. Среди них есть много таких, которые обличьем очень схожи с русскими.
Коравье недоверчиво промолчал.
– А у сына еще нет имени? – спросил Праву, чтобы переменить разговор.
– Никак не можем договориться, – признался Коравье. – Сегодня даже немного поспорили. Росмунта говорит: хорошо бы сына назвать по-русски, например, дать имя, которое носит тракторист, подаривший нам жестянки со сладким молоком и другой едой.
– Хорошая мысль, – одобрил Праву. – Чукчи давно носят русские имена. Вот меня, скажем, зовут Николай, лечащую женщину – Наташей, а большого начальника-чукчу, который с тобой разговаривал, – Иван.
– Но мне он назвался настоящим именем – Ринтытегин, – возразил Коравье.
– Это у него главное имя, – пояснил Праву. – А добавочное имя – Иван.
Коравье призадумался.
– А нельзя ли сделать так: пусть сыну дадут какое-нибудь русское имя, а главным будет чукотское?
– Так и получится, – сказал Праву. – Главным именем будет твое имя – Коравье, а добавочное, какое вы захотите.
Коравье соскочил с дров и подбежал к дому.
– Росмунт! Росмунт! – позвал он.
Росмунта появилась в дверях, и Праву едва узнал ее в цветном платье Наташи. Росмунта застеснялась под удивленным взглядом Праву и сбросила косу, уложенную на голове, за спину.
– Знаешь, как зовут нашего сына? – встретил ее вопросом Коравье и, не дав раскрыть рта, объявил: – Коравье!
Росмунта рассмеялась.
– По новому обычаю, по которому живут наши соплеменники, можно давать человеку добавочное имя, а главным – имя отца, – торжественно пояснил Коравье.
– Это правда? – не поверила Росмунта.
– Правда, – подтвердил Праву. – Можно даже иметь два добавочных имени. Вот, скажем, меня зовут Николай Павлович, а Ринтытегина Иван Иванович.
– Ну, это уж ни к чему, – сказал Коравье. – Зачем маленькому человеку столько имен? Потеряешь его еще среди них. Достаточно главного и добавочного.
– Какое же добавочное имя ты придумал сыну? – спросила Росмунта.
– Это твоя работа, – схитрил Коравье.
– Мне бы хотелось… – смущенно начала Росмунта.
– Я знаю, что вы хотите, – пришел ей на помощь Праву. – Вы хотите дать мальчику имя тракториста?
Росмунта кивнула.
– Его зовут Мирон… Правда, хорошее имя? Потом запишем вашего сына в книгу и дадим бумагу…
– Нет! – резко перебил Коравье. – Никакой бумаги нам не надо! Нам нравится такое лицо у сына, и другого ему не хотим!
Праву прикусил язык. Что-то скрывалось за этим резким отказом, и он решил не настаивать.
– Хорошо, – сказал он. – Никакой бумаги делать не будем.
Ринтытегин придумывал Коравье настоящую работу, чтобы парень мог получать зарплату, но все не мог подыскать должности.
– Хорошо бы отослать его в тундру, – сказала Елизавета Андреевна, рассчитывая, что в привычной обстановке, возле оленьего стада, ему будет лучше. Но Праву возразил, и все согласились, что Коравье может стать большой подмогой в завоевании стойбища Локэ. Праву готовился в ближайшие дни съездить туда на тракторе и поговорить о школе и врачебной помощи. Он стал уговаривать Коравье поехать вместе.
– Поедем на тракторе, – соблазнял Праву. – Ты летал на вертолете, а на тракторе еще не ездил.
– Куда угодно с тобой поеду, но только не туда, – отрезал Коравье. – Меня выгнали, грозили смертью сыну. Нет, не поеду.
Наконец представился случай расспросить Коравье.
– Скажи, а что там у вас случилось? Почему они изгнали тебя?