В долине Маленьких Зайчиков

Коравье не верил своим ушам. Неужели есть действительно такие русские? Не может быть! Плохих русских, по словам Праву и Ринтытегина, вместе с царем сбросили больше сорока лет назад. Откуда же взялись эти? Быть может, они перебрались с другого берега через Берингов пролив?.. Ведь сам Коравье видел другой берег, нарисованный на карте. Земля от земли там очень близко.
– Я скажу Праву об этом, – пообещал Коравье.
Всю ночь он не мог уснуть, все думал: у кого Арэнкав и Мивит берут спирт? В Торвагыргын они не ездили. Откуда появились русские со спиртом?.. Коравье долго ворочался в постели, но сон не приходил. Раньше, бывало, не успевал он вытянуть ноги на постели, как уже засыпал… Почему никому не пришло в голову задать этот вопрос, кроме Инэнли?..
– Ты не спишь? – тихо, чтобы не разбудить Мирона, спросила Росмунта.
– Не сплю, – признался Коравье. – Все думаю, почему Инэнли спросил о русских? Неужели он не верит нам?
– Мне кажется, – ответила Росмунта, – он об этом спросил, потому что только это ему мешало окончательно поверить нам… Ты бы только посмотрел в его глаза!
– Ну, по глазам я не могу узнать о мыслях человека! – проворчал Коравье. – Пусть вслух говорит. Что он – немой?
На первый взгляд в жизни обитателей стойбища Локэ ничего особенного не произошло. Но за внешним спокойствием оленеводов с некоторых пор угадывалась тревога. Коравье стали избегать и далеко обходили на улице.
Коравье видел это и мучился неведением.
Протрезвевшие Арэнкав и Мивит ходили по ярангам и выспрашивали, о чем говорил Коравье. Они не могли его опровергнуть, и это приводило их в ярость.
Наконец они явились в ярангу Коравье. Не успев войти, принялись выкрикивать угрозы:
– Ты, изгнанный и не имеющий родины! Уходи из нашего стойбища! Пусть твой ублюдок, носящий поганое русское имя, и твоя жена, обличьем русская, тоже уйдут!
Коравье отослал в глубину полога Росмунту с сыном и спокойно сказал:
– Если вы принесли злость и угрозы, то можете поворачивать обратно – я вас не боюсь.
Арэнкав и Мивит вошли в чоттагин. Вид горячего примуса умерил их гнев. Арэнкав долго разглядывал ревущее голубое пламя. Мивит шарил глазами по стенам чоттагина, где была развешана русская одежда Коравье и Росмунты.
– Что вы от меня хотите? – спросил Коравье.
Вопрос, заданный спокойно и без раздражения, озадачил Арэнкава.
– Не можешь ли ты снова уехать отсюда? – миролюбиво предложил он.
– Не могу, – ответил Коравье.
– Не можешь? – подозрительно проговорил Мивит. – Почему?
– Меня послали сюда коммунисты нашего колхоза.
– Кто они такие? Почему распоряжаются чужой жизнью? – спросил Арэнкав. – Может быть, они – большевики?
– Да, коммунисты.
– Мы никому не мешаем жить и никого не трогаем, – сказал Арэнкав.
– И я никого не трогаю, – ответил Коравье.
– А кто соблазнял народ разными обещаниями? – вскипел Арэнкав. – Кто смущал женский разум равноправием? Кто грозил построить школу в стойбище? Спроси любого – они нам все рассказали! Или ты забыл, что говорил мудрейший? Грамота только повредит нашим пастухам.
– Мне она не повредила.
– Ты хочешь сказать, что… – недоверчиво начал Мивит.
– Да, я научился различать следы человеческой речи на бумаге, – с достоинством перебил его Коравье.
Он повернулся к висящему на стене плакату и громко прочитал:
– Охотник! Бери пример с передовика Эттувги-Танле!
Мивит уставился на Коравье, как на шамана, произносящего заклинание.
– Не завлекай пастухов, – снова заговорил Арэнкав. – Они как малые дети. Покажи им что-нибудь яркое, они тотчас за него ухватятся.
– Я их не завлекаю, – возразил Коравье. – Я узнал новую жизнь, достойную настоящих людей. И хочу, чтобы мои земляки тоже жили так. Хочу, чтобы туман, который вы напускаете на их глаза, развеялся.
– Локэ никогда не позволил бы не только говорить об этом, но и думать! – закричал выведенный из себя Арэнкав.
– Он не позволил бы, чтоб уважаемые люди стойбища, Мивит и Арэнкав, уронили так свою честь и продали совесть за кружку дурной веселящей воды, – сказал Коравье.
– Пусть замолчит проклятый огонь! Он мешает нам разговаривать! – потребовал Мивит, указывая на примус.
Коравье потушил его.
Синий, бушующий огонь умирал на глазах.
– Ты помнишь, что случилось с теми двумя, которые приезжали к нам в стойбище много лет назад? – заговорил Мивит, и в голосе его послышалась угроза. – Те, вслед за которыми гремела лавина?
– Помню, – коротко ответил Коравье. – И до этой минуты не подозревал, что знаю убийц.
Арэнкав недовольно посмотрел на Мивита: проговориться в такое время, когда неизвестно, что будет с тобой завтра!
– Я помню этих двух людей и жалею, что не спас их. Не знал, что другая жизнь прошла мимо меня, – сказал Коравье. – А теперь и не просите, чтобы я покинул родное стойбище. Почему я должен уйти?.. Я уже уходил. Может, теперь ваша очередь?
Мивит и Арэнкав молчали.
– Кто вам дает спирт? – спросил Коравье.
Арэнкав не успел подумать над вопросом, как Мивит сказал:
– Анчипера дает нам. За каждую тушу оленя две бутылки прозрачной.
– Где он?
– Дорогу строит за Гылмимылом. Большой начальник! Любит свежее мясо и оленьи языки. Много народу у него работает. И машины есть. Он наш друг, и русский. Видишь, не у тебя одного есть русские друзья, – похвастался Мивит.
– А теперь уходите из моей яранги, – сказал Коравье, – и не пытайтесь мне мешать.
– Выгоняешь нас! – тихо, со скрытой угрозой проговорил Арэнкав. – Хорошо. Пошли, Мивит!
Тракторы притащили в стойбище двухквартирный щитовой дом. За три дня рабочие его поставили. Оленеводы восхищались быстротой, с какой работали русские плотники. Острые топоры так и мелькали в их ловких руках. Длинные блестящие пилы со звоном вгрызались в мягкое дерево и разбрызгивали пахучие опилки.
Вместе со строителями приехал Праву. Все три дня он жил в яранге Коравье, ходил по стойбищу, говорил с людьми. Он дал Инэнли слово, что русские строители дороги больше не будут покупать за спирт общих оленей.
– Русский народ очень большой, – объяснял он Инэнли. – В каждом народе могут встретиться плохие люди, которые еще не сознают, что худо, а что хорошо. Вот ваше стойбище по сравнению с русским народом – все равно что одна песчинка на берегу реки, а сколько плохих людей в нем! И Эльгар, и Арэнкав, и Мивит, и другие, которые прячутся в ярангах и косо посматривают на дом-школу… Главное, что добро мы делаем собственными руками, а если увидим, что кто-то нарушает наши законы, мы сами поправим… Вот что такое народная власть.
Инэнли слушал Праву с недоверием, но с надеждой.
После разговора с Инэнли Праву захотел повидать Мивита и Арэнкава. Коравье вызвался сопровождать его.
Еще при входе в ярангу Мивита в нос Праву ударило спиртным перегаром. Когда глаза привыкли к полутьме, Праву увидел неприбранный чоттагин, кэмэны, полное обглоданных костей.
Мивит восседал на плоском камне и качался из стороны в сторону, напевая что-то себе под нос. Под ногами у него валялась бутылка из-под перцовки производства магаданского пищекомбината.
– А-а, пришли? Пришли и принесли мне новый закон: кто не работает, тот не ест! А я вот ем и не работаю! Буду есть! И новый ваш закон съем!
Он был настолько пьян, что разговаривать с ним не имело смысла.
Арэнкава дома не оказалось. Жена не знала, куда он ушел.
Из головы Праву не выходил Мивит. Если человек запил и стал терять человеческий облик – значит, дела его неважны. Не поэтому ли никто открыто не возражал против постройки школы?
Коравье, по-видимому, думал о том же. Он спросил:
– Что делать со стойбищем?
– Как – что делать? – не понял Праву.
– Жители потеряли дисциплину, – пояснил Коравье, с трудом выговаривая новое, непривычное для него слово.
– Что потеряли? – переспросил Праву, сдерживая улыбку.
– У них теперь не осталось никакой власти. Что они хотят, то и делают. Мне Инэнли говорил: многие пастухи перестали выходить в стадо, а на еду колют оленей исправно. Погубят они стадо.