В долине Маленьких Зайчиков
Во время суда в перерыве к Праву подошел доцент Смоляк. Праву в суматохе совершенно забыл о приезжих ученых, а они, оказывается, все еще оставались в Торвагыргыне, и Геллерштейн не переставал заботиться о них.
– Теперь я вижу, что нам не нужно ездить в стойбище, – сказал Смоляк. – Решили не терять времени, двинуться на побережье к эскимосам…
Праву с признательностью пожал руку Смоляку и его спутнику-антропологу.
Праву летел в Анадырь.
В сугробах исчезли, берега рек, и на многие километры вокруг протянулась белая снежная тундра. Как острова в океане, высились отроги горных хребтов с черными скалами, на которых не задерживался снег, сдуваемый ураганными ветрами.
Время в полете протекло в размышлениях о стойбище Локэ, которые часто прерывались мыслями о предстоящем свидании с Машей Рагтытваль. Перед отъездом Праву долго колебался, нужно ли везти ей что-нибудь? Он изучил в небогатом торвагыргынском магазине все товары, которые могли служить в качестве подарков, побывал на строительстве комбината, но так ничего и не купил и даже испытал облегчение, потому что, будь куплен подарок, возникла бы другая, не менее трудная задача – как вручить его Маше.
…Несмотря на ненастный день и мороз, возле здания аэропорта была много народу. Все ждали вылета. В поселках, в тундровых стойбищах, рудниках и геологических партиях этих людей ждали неотложные дела, а изменчивая северная погода то обнадеживала, то повергала в уныние.
На попутном вездеходе Праву переехал Анадырский лиман. По дороге в гостиницу он подавил желание завернуть тут же в типографию.
Умывшись и переложив в портфель подарки Росмунты и других торвагыргынцев для Коравье, Праву спустился по обледенелой деревянной лестнице в старый Анадырь, где возле занесенного снегом устья речки Казачки высилось здание окружной больницы.
Праву облачился в белоснежный халат и с волнением переступил порог палаты. Больные, одинаково серые, несмотря на белизну постельного белья, разом повернулись к нему, и он не сразу узнал среди них Коравье. Тот лежал у стены и удивленно-радостно смотрел на Праву, прижимая к груди черные наушники.
– Праву! – крикнул он на всю палату.
Лицо Коравье стало почти белым, потеряв глянец коричнево-красного загара, который не сходит с настоящего оленевода ни зимой, ни летом.
– Пришел, Праву! – еще раз сказал Коравье и крепко обнял друга.
Он вдыхал запах одежды Праву, вглядывался в глаза, будто в запахе его одежды мог почуять тундру, а в зрачках увидеть своих близких. Но от Праву пахло самолетом и множеством других запахов, присущих машинам. В глазах отражалась другая забота, вспыхивающая живым огнем, как только Праву оставался хотя бы на секунду со своими мыслями.
– Ты думаешь о чем-то радостном? – спросил его Коравье, когда Праву кончил рассказывать торвагыргынские новости и передал ему подарки.
– Откуда ты знаешь? – в замешательстве проговорил он.
– Вижу по твоим глазам и разговору.
Праву только и оставалось подивиться проницательности Коравье.
– Как ты тут живешь? – спросил Праву.
– В разговорах только и живу, – вздохнул Коравье. – Слушаю разговоры товарищей, слушаю радио. Иногда в хорошую погоду выхожу на волю и смотрю на дальние горы, и тогда мне так хочется стать птицей, чтобы перелететь через хребты! Одна только и радость, когда меня во сне посещают Росмунта, Мирон… Ты тоже очень часто приходишь ко мне…
В этих словах слышалась такая тоска, что Праву пообещал:
– Я поговорю с доктором. Может быть, он согласится отпустить тебя со мной.
Лицо Коравье вспыхнуло радостью и надеждой:
– Сделай это! Ты мне подаришь большую радость!
Главный врач в ответ на просьбу Праву сказал:
– Выписать его можно, но ведь за ним еще нужен надлежащий уход, у вас же его не смогут обеспечить.
– Я ручаюсь, что ему будет хорошо. В нашем поселке есть хороший врач – Наташа Вээмнэу. Она, думаю, справится.
– Разве Наташа у вас работает? Не знал. Ну, если она будет ухаживать за больным, можете забирать через неделю своего героя.
Праву вернулся в палату и сообщил Коравье радостную весть.
– Семь дней! – блестя глазами, выкрикнул Коравье. – Семь дней! – повторил он, и лицо его стало печальным.
– Что ты, Коравье! Только семь дней.
– Только семь дней, – кивнул Коравье. – Это и скоро, и очень долго.
– Немного осталось терпеть, – подбодрил его Праву. – Увидишь, эти семь дней пролетят незаметно, ты даже не успеешь как следует поскучать.
– Ладно, – согласился Коравье. – Все-таки семь дней, если поразмыслить, не так уж много.
Встречу с Машей Рагтытваль Праву отложил на вечер, хотя его так и подмывало бросить все дела в окрисполкоме, в окружкоме партии, в Чукотторге и пойти в типографию. Тем временем о его приезде узнал Слава Тымнет, земляк и соученик по Анадырскому педучилищу… Несмотря на энергичные протесты дежурной в гостинице, он забрал из номера вещи Праву и перенес к себе на квартиру.
Когда Праву вернулся в гостиницу, чтобы переодеться, его встретила разгневанная дежурная.
– Такой хулиган, а еще называется журналистом и корреспондентом! – ругалась она. – Надо сейчас же пойти в милицию!
Праву успокоил ее и отправился к гостеприимному Тымнету.
– Тебя приходится силой загонять в гости, – проворчал Тымнет, вводя Праву в сияющую чистотой квартиру. – Знакомься с моей женой!
Жена Тымнета вытирала пыль с большого радиоприемника, стоявшего на цветастой салфетке. Она подала Праву руку и тут же убежала на кухню готовить ужин.
Тымнет усадил гостя на диван и принялся расспрашивать:
– Расскажи, что у вас случилось? Говорят, нашли какое-то контрреволюционное гнездо убийц? Верно ли, что жена Коравье оказалась иностранной шпионкой неизвестной национальности?
– Кто болтает такие глупости?! – возмутился Праву. – Никакой организации там нет. На Коравье было покушение – это верно. А что касается Росмунты – все сплошная выдумка. Да, она дочь американского торговца. Но ничего о нем не знает. Выросла в чукотском стойбище и даже иной раз переживает, что отличается от земляков.
Пока Праву рассказывал, жена Тымнета хлопотала над угощением. Вскоре на столе не осталось места, куда бы еще можно было поставить тарелку. При виде мороженого мяса, нарезанного аккуратными ломтиками, и строганой, затвердевшей на морозе рыбы у Праву потекли слюнки.
За ужином Праву придумывал, как бы спросить о Маше Рагтытваль. Наконец решился:
– Как работает новая машина для производства клише?
– А, ты знаешь об этой новинке! – воскликнул Тымнет. – Вот машина! Теперь мы сами делаем клише. Скажем, сегодня сделали снимок, а через полчаса типография получает уже готовое клише… А раньше месяцы ждали, пока изготовят его на материке.
– Кто же работает на ней?
– Наши работают, – ответил Тымнет. – Ты ешь… Дай налью тебе… Завтра, если хочешь, я покажу тебе машину. Очень интересно!
– А те, кто в Магадане осваивал машину, вернулись в Анадырь? – спросил Праву.
– Вернулись, – ответил Тымнет.
– И Маша Рагтытваль?
– И Маша. Куда она денется?
На следующее утро Праву напомнил Тымнету, что тот обещал сводить его в типографию.
– После обеда, – сказал Тымнет. – Мне нужно срочный материал сдать. Извини меня…
– Ладно, – скрывая досаду, согласился Праву.
Он решил побродить по Анадырю, смутно надеясь на случайную встречу с Машей.
Идя по занесенным снегом улицам, обходя разворошенные автомобилями и вездеходами сугробы, Праву удивлялся новым домам, выросшим здесь за пять лет. На пустынном раньше холме высился большой поселок с двухэтажными домами, а старый Анадырь робко жался обветшалыми домишками к лиману, уступая высоту новому городу.
Праву дошел до колхозного поселка и повернул обратно, решив наконец зайти в редакцию газеты.
Он нашел Тымнета грустно сидящим за пишущей машинкой. У него был вид человека, страдающего зубной болью. Тымнет молча показал Праву на стул и принялся с остервенением колотить по клавишам. Во время короткой паузы Праву заметил: