В долине Маленьких Зайчиков

– Где родились?
– На Чукотке, – недоумевая ответил Праву.
– Я спрашиваю, где именно, – мягко уточнил Савелий Михайлович.
Праву назвал место рождения. Ему не понравилось выражение лица секретаря обкома. Не найдя ничего другого, чем еще можно было бы подкрепить просьбу, Праву сказал:
– Стойбище открыл мой брат – Еттытегин.
– Так это ваш брат? – оживился Савелий Михайлович. – Хороший парень. А что касается открытия, должен вас огорчить – мы об этом стойбище знали давно. Народ кочевой, трудно было угнаться за ними. Умный человек водил их. Сегодня они здесь, а завтра, глядишь, – укочевали в Якутию… Рядом с местом их кочевки строим обогатительный комбинат и рудник, теперь есть куда их «привязать».
Савелий Михайлович встал из-за стола и отдернул серую шелковую штору на стене. За ней оказалась большая карта Северо-Востока.
– Вот здесь находился небольшой поселок геологов. Геологи перешли в другое место, а постройки мы отдали тундровому колхозу «Торвагыргын». Этот колхоз и будет заниматься стойбищем Локэ. Правда, школа там только начальная, так что с работой не знаю, как вам быть…
Он вернулся к столу и взял телефонную трубку.
– Плевко? Слушай, у тебя укомплектована красная яранга для Торвагыргына? Заведующего нет? Я тебе его нашел. Лучшего не сыскать. Образование высшее. Исторический факультет Ленинградского университета. Коммунист… Вот так. Летит вместе с нами… Давай.
– Спасибо! – воскликнул Праву. – Большое вам спасибо!
– Подождите благодарить, – улыбнулся секретарь обкома. – Я вас рекомендовал как коммуниста, а не как историка. Учтите это. Послезавтра вылетаем в долину Маленьких Зайчиков. Идите в управление культуры к товарищу Плевко. Он все оформит, выдаст деньги. Всего хорошего, до свидания!
Несмотря на ранний час, в аэропорту было оживленно. Диктор объявлял посадку на самолеты, летящие в северном направлении. Слышались знакомые названия.
Кресло в самолете ЛИ-2, которое занял Праву, находилось недалеко от места Савелия Михайловича. К секретарю обкома поминутно подходили люди, и кабина самолета казалась частью кабинета в обкомовском здании.
Вот к Савелию Михайловичу подсел упитанный человек в щегольском полярном костюме – корреспондент газеты Борисов.
Он уже успел познакомиться с Праву.
– Дело щекотливое, – говорил он сейчас вполголоса секретарю обкома. – За последнее время мы выступили с целым рядом материалов об успехах Чукотского национального округа, и вдруг – на тебе! Это стойбище…
– Ну и что же? – ответил Савелий Михайлович. – То, что в печати было много материалов об успехах чукотского народа, не помеха, чтобы написать и о нем. Разве то, что вы сообщали в своей газете, неправда?
– Не в этом дело, – замялся Борисов. – Вы же знаете, какой интерес проявляет сосед по ту сторону Берингова пролива к нашим делам. И вдруг – такое. Вот, мол, кричали, что народы Севера прямо от первобытности перешагнули в социализм, а на деле…
– Вы что же, заранее солидаризуетесь с будущими заявлениями заграничной прессы? – насмешливо спросил Савелий Михайлович. – Мы у себя дома и делаем то, что считаем нужным, не оглядываясь на заокеанского дядю… А теперь о стойбище Локэ… Товарищ Праву, – позвал он, – подсаживайтесь ближе. Вам это тоже полезно… Стойбище Локэ – никакое не племя, несколько десятков человек. Этим чукчам не повезло. Вы помните роман Семушкина «Алитет уходит в горы»? Как относится к нему историческая наука?
– Я специализировался по первобытному обществу, – ответил Праву. – Но, в общем, исторически там все верно.
– Большинство «алитетов» мы выловили, – продолжал Савелий Михайлович. – Однако долгое время не удавалось напасть на след группы, которую возглавлял Локэ, бывший агент американского купца Свенсона и аляскинских оленьих королей братьев Ломен. Вот это и есть племя, точнее, одно стойбище.
Борисов быстро строчил в блокноте.
– А этого Локэ поймали? – спросил Праву.
– Нет, – ответил Савелий Михайлович, – он недавно умер.
Праву понял, чьи похороны описал ему в письме брат.
– Локэ со своим стойбищем кочевал последние годы в зажатой горами долине реки Маленьких Зайчиков И если бы не началось промышленное освоение этого района, ему бы еще на многие годы хватило места для кочевки…
Рассказывая, Савелий Михайлович поминутно смотрел в окошко, и по выражению его лица Праву догадался, что эти места хорошо знакомы секретарю обкома. Давно проплыли лесистые сопки, похожие с высоты на плохо остриженные головы, и теперь виднелись оголенные склоны сопок и гор. Однообразная чернота скал оживлялась многочисленными речушками, еще полноводными от талой весенней воды, блеском озерных зеркал. С севера по отрогам белели снежные заплаты.
Самолет догонял весну, которая с каждым днем уходила все дальше на север.
Из пилотской кабины вышел летчик и сказал:
– Через двадцать минут пересечем долину реки Омваам и выйдем на долину Маленьких Зайчиков.
Вскоре под крылом показался поселок.
Самолет мягко коснулся колесами галечного грунта и покатил по земле.
Спускаясь по металлической стремянке, Праву оглядывал встречающих, надеясь увидеть среди них брата. Но Еттытегина в толпе не было.
Пожилой, высокого роста чукча в черном костюме и летних кожаных торбазах подошел к Савелию Михайловичу.
– Здравствуйте, Ринтытегин! – поздоровался с ним секретарь обкома.
– Кого и чего привез, Савелий Михайлович? – спросил Ринтытегин, пытливо оглядывая приезжих.
– Заведующего красной ярангой; Праву, знакомьтесь, председатель сельского Совета Ринтытегин… А вот и председатель колхоза – Елизавета Андреевна Личко…
Праву не успевал пожимать протянутые руки и, как бывает, когда знакомишься сразу со многими людьми, никого не запомнил, кроме Ринтытегина и председателя Личко.
Ринтытегин внимательно оглядел Праву.
– Какая специальность? – спросил он.
Праву растерялся от неожиданного вопроса и, помедлив, ответил:
– Заведующий красной ярангой.
– Это должность, – пояснил председатель сельсовета, – а что умеешь делать?
– Я историк, – сказал Праву. – Специализировался по первобытному обществу, поэтому и попросился в ваш колхоз.
– Ясно, – сказал Ринтытегин и крикнул: – Володькин! Бери своего начальника! Устрой его!
К Праву подошел тщедушный паренек в огромных резиновых сапогах.
– Амын еттык! [5] – поздоровался Володькин.
Странно было слышать от белобрысого паренька чукотскую речь.
– Учитель красной яранги Сергей Володькин, – представился парень, и его меланхоличные глаза лукаво блеснули. – Выпускник Ленинградского университета. Филолог.
– Вот здорово! – обрадовался Праву. – Я только оттуда, из Ленинграда. С исторического!
– Нымэлкин! [6] – на ломаном чукотском языке выразил Сергей Володькин удовольствие от знакомства и взял чемодан Праву.
Молодые люди направились в поселок.
Несколько домиков, прижавшись к реке, стояли кучкой, образуя неправильный круг. Посередине высился большой дом с красным флагом на крыльце.
– Резиденция Ринтытегина, – объяснил Володькин, показывая флаг. – Сельский Совет. Оригинал! Когда его выбрали председателем, он первым делом отправился в Анадырь и оттуда на самолете привез полный гарнитур китайской мебели – кресла, стулья, письменные столы. Я пробовал его критиковать за излишества, а он мне: «Советская власть должна быть достойно оформлена!» Но в общем неплохой дядя…
– А женщина?
Володькин непонимающе посмотрел на Праву.
– С женщинами здесь худо, – со вздохом сожаления сказал он.
– Я говорю о председателе колхоза, – покраснев, уточнил Праву. – Как она сюда попала? Почему в тундровом колхозе председатель женщина?
– Сам не понимаю, – пожал плечами Володькин. – Женщина трагической судьбы. Говорят, ушла от мужа-алкоголика, двое детей у нее… А вот и мой дворец! – весело сообщил Володькин и толкнул ногой хлипкую дверь.