Колумб

У Рокки отвисла челюсть.
— А что там различать, — изумился он.
— Раз вы задаёте этот вопрос, едва ли вам понять ответ.
— Если б вы его знали, то не отвечали бы столь уклончиво. О Господи! Ну зачем все эти тонкости. Мужчина должен удовольствоваться тем, что открывают ему его пять чувств.
Колон рассмеялся, снимая возникшее в компании напряжение.
— Может, это и есть мудрость: думать глазами вместо того, чтобы видеть разумом. Возможно, я избавил бы себя от многих тревог, если б следовал этому. Но что за жизнь без тревог? Без борьбы жить неинтересно.
— Если борьба приносит успех, — поправила его Беатрис.
— Без надежды на успех в борьбу не ввязываются. Никто заранее не обрекает себя на поражение.
Взгляд Беатрис становился всё дружелюбнее.
— Как хорошо быть мужчиной, — в голосе слышались нотки грусти. — Быть хозяином своей судьбы.
— Это удавалось немногим.
— Но мужчина может за это бороться, а борьба, как вы только что сказали, это и есть жизнь.
Рокка не выдержал.
— К дьяволу все эти рассуждения. Мы пришли сюда веселиться или упражняться в философии?
И начал веселиться, рассказывая забавные, зачастую скабрёзные истории. Но ни в ком не нашёл поддержки. Галлино просто не умел поддерживать светскую беседу. Беатрис сидела, иногда улыбаясь, но глаза её затянула дымка тумана. Колон, занятый мыслями о сидящей рядом красавице, не слушал, и слова Рокки пролетали мимо него.
В конце концов Рокка не устоял перед тем, чтобы не поддеть его.
— Сеньор Колон, недостаток думающих глазами заключается в том, что весь мир может прочесть его мысли.
— Что ж в этом плохого, если среди мыслей нет бесчестных?
Беатрис осушила свою чашку и поднялась.
— Я принесу гитару, чтобы расплатиться песней за столь щедрое угощение.
Едва она вышла за дверь, Рокка повернулся к Колону.
— Я сослужил себе плохую службу, пригласив вас с собой. Те надежды, что были у меня, развеялись, как дым. Девушка не смотрит ни на кого, кроме вас.
Колон посмотрел ему прямо в глаза.
— Если у вас честные намерения, я сейчас же уйду.
— Честные! — Рокка рассмеялся, и Галлино тут же присоединился к нему. — Она же танцовщица!
Колон пожал плечами, не желая продолжать разговор. Этот говорливый, разодетый в пух и прах венецианец начал действовать ему на нервы.
— Наш добрый Рокка так привык к лёгким победам, — проскрипел Галлино, — что перестал верить в добродетель. Но я согласен с вами, сеньор. Если он решится попытать счастье с этой девушкой, я думаю, его тщеславию будет нанесён жестокий урон.
— Не хотите ли пари? — взвился Рокка.
— Постыдитесь, сеньор, — одёрнул его Колон. — Разве можно на это спорить?
— Чёрт подери! Если вы настроены столь серьёзно, я оставляю вам поле боя, друг мой. И благословляю вас.
— Вы не так меня поняли… — начал Колон, но появление Беатрис прервало его объяснение.
Она спела две короткие любовные песенки, простенькие, но близкие сердцу андалузцев, в которых тесно переплетались смех и слёзы. Этим она окончательно покорила Колона.
При расставании, пока Рокка и Галлино рассчитывались с Загарте, он наклонился к Беатрис и прошептал: «Могу я прийти снова, чтобы услышать, как вы поёте, увидеть, как танцуете?»
Она склонила голову над гитарой, лежащей у неё на коленях.
— Вам не требуется моего разрешения. Загарте примет вас с распростёртыми объятиями.
— А вы нет?
Беатрис подняла голову, их взгляды встретились, и в её глазах он заметил туманное облачко. Затем она вновь уставилась на гитару.
— Разве это имеет значение?
— Ещё какое. Я не приду, если вы не будете мне рады.
Она тихонько, но невесело рассмеялась.
— Загарте тепло принял меня, я не могу отплатить ему чёрной неблагодарностью, отлучив вас от его харчевни.
— Я хочу приходить не в харчевню, а к вам.
— Как вы настойчивы. — Беатрис вздохнула. — Но, наверное, такой уж у вас характер, не так ли? — И, прежде чем он ответил, добавила: — Я буду рада вашему приходу. Да. Почему бы и нет?
 
Глава XIII. СЕТИ
Рокка остался ей недоволен. В тот же вечер он вернулся к Загарте, у которого она сняла две комнатки. Галлино, совершенно не доверявший его методам, пришёл вместе с ним.
— Послушай, девочка моя, это не тот случай, когда ты должна изображать благородную даму и жеманную добродетель. Ты знаешь, что от тебя требуется…
Беатрис надула губы.
— Что же вы, совсем хотите превратить меня в шлюху? Я должна и вести себя соответственно?
— Святой Боже! — раздражённо воскликнул Рокка. — Хорошенькое же у тебя настроение. Так слушай! Поменьше бы тебе думать о собственном достоинстве и побольше — о Пабло де Арана, гниющем в подземелье в компании крыс.
Тут Беатрис взбеленилась.
— Трусливые вы подонки. Обязательно вам мучить меня лишь для того, чтобы поскорее достигнуть своей мерзкой цели? Я и так достаточно окунулась в грязь, чтобы ублажить вас и вашего хозяина, который ничем не лучше…
— Заткнись! — оборвал её Рокка. — Не смей говорить так о его светлости!
— Ш-ш-ш! — одёрнул его Галлино. — Ты хочешь, чтобы тебя слышала вся Кордова? Спешка никого не доводила до добра.
— А как же нам не спешить, если времени остаётся всё меньше? Как только комиссия…
— Достаточно! — Галлино оттолкнул его, встал перед девушкой, положил руку ей на плечо.
Она отпрянула.
— Говорите, что хотите сказать, но не прикасайтесь ко мне.
— Ой, какие мы недотроги, — хмыкнул Рокка.
Но Галлино и не подумал убрать руку.
— Чем быстрее мы с этим покончим, Беатрис, тем будет лучше для нас всех, включая твоего брата. Нам представляется, что сегодня ты попусту потеряла время. Конечно, это лишь первая встреча. Когда он придёт в следующий раз, подпусти его поближе. Вот и всё! — И направился к двери, где, обернувшись, добавил: — Оставайся с Богом!
— Идите с Богом, — автоматически ответила Беатрис.
На улице Рокка не смог сдержать распиравшее его раздражение.
— Я говорю одно, ты — другое. К чему эти разногласия?
— Потому что я хочу, чтобы она выбрала именно тот путь, который сама считает кратчайшим. «Chi va sano…» — процитировал он пословицу. — «Тише едешь — дальше будешь».
После этого от Беатрис уже не требовали, чтобы она как можно быстрее заманила Колона в свои сети. Да, собственно, он сам рвался туда. Скромность Беатрис, свойственная её характеру, оказалась отличной приманкой, а распущенность, на которой настаивал Рокка скорее всего отвратили бы Колона.
Увиденное им сочетание красоты и благородства обещало нежную дружбу, в которой он нуждался более всего в те тяжёлые для него дни.
Колон едва дождался следующего дня, чтобы вновь прийти к Загарте. Он снял тот же кабинет, теперь только для себя, и просидел у окна весь спектакль, следя жадным взглядом за каждым её движением.
Она приняла приглашение, посланное ей через Загарте, пришла, смутилась, увидев, что Колон один, подалась назад, но всё-таки уступила его настойчивым просьбам отужинать с ним.
Днём позже и ещё через день он вновь появлялся у Загарте, и Беатрис каждый раз приходила к нему на ужин. Отношения их становились всё более близкими, но не выходили из жёстких рамок, переступить которые он, похоже, не решался.
Её врождённая сдержанность всё более и более будоражила его чувства. В манерах её не было лукавства. Он лез из кожи вон, чтобы развлечь Беатрис, и наградой ему часто звучал её мелодичный смех, но в нём слышалась грусть, как бы отражавшая тяжесть, лежащую у неё на душе.
И Колон не мог этого не почувствовать.
— Если я правильно понимаю, госпожа моя, жизнь жестоко обошлась с вами? — спросил он в один из вечеров.
— А разве жизнь к кому-нибудь бывает добра? — уклонилась она от ответа.
— А, так вы заметили её суровость?
— Я же одинока, защитить меня некому. Он покачал головой.