Дорога на простор
ПУТЬ ПТИЦЫ
Хан Кучум сидел двадцать пять лет на Сибирском юрте.
Три с половиной века стояло Сибирское царство.
В древние времена по великим рекам, на равнинах и по окраинам тайги жили племена земледельцев и охотников. Вблизи озера Зайсан бродило племя усунь. Дулгасцы рылись в горах Алтая, плавили руду в глиняных горшках, а золото возили караванами в Скифию. И греческие колонисты с берегов Понта Евксинского рассказывали Геродоту о муравьином народе – аримаспах, похищавших золото у грифов. Грифы стерегли его в далеких горах, где лютая стужа на восемь месяцев в году обращает почву в камень.
От Енисея до Оби с Иртышом жили, постепенно сливаясь друг с другом, народы диньлинь и хакасы. Они были рыжеволосы и голубоглазы, знали искусства и ремесла, разводили скот, а в степях и на таежных палах сеяли хлеб. И ученые хакасские купцы писали по-уйгурски письма купцам Китая. Эти письма они посылали с богатыми караванами, отправлявшимися в Китай по издревле проторенным путям.
Новые народы явились на Иртыше: жуань-жуани и гунну. Вскоре гунны потрясли мир, и затем земля забыла о них. А жуань-жуаньский хан в VI веке стал властителем Алтая.
Прошло еще шестьсот лет. Многочисленные городки стояли по Иртышу и на Алтае; два богатых города было в киргизских степях. Когда Чингиз-хан прошел через Азию с востока на запад, уже была известна какая-то страна Шибир. О горе Сюбвыр пели на Оби и Енисее.
А в зауральских лесах рассказывалась легенда об основании сибирского татарского царства.
Был народ сыбыр, некогда многочисленный, но мирный. Доныне будто бы остались от него курганы и городища. Когда ворвались татары в его землю, люди сыбыр вырыли ямы, вошли в них, подпилили столбы, державшие земляные крыши, и заживо похоронили себя. Нет больше ни людей сыбыр, ни татарского царства, но имя древнего народа, любившего свободу больше жизни, живет в названии великой страны.
Так рассказывает легенда.
Летописцы же говорят об этом иначе. Чингиз, вскоре после разорения Бухары, убил будто татарского князька Мамыка, а Мамыкина сына послал в дальний улус тайбугой собирать ясак с покоренных племен – вогулов и остяков. На крутом Красном Яру, при впадении Ишима в Иртыш, тайбуга поставил городок Кизыл-туру и окружил его тремя валами.
И от тайбугина рода пошли сибирские ханы. Народ узкоглазый, ловкий в обращении с конями, тугими луками, кривыми ножами и седельным арканом, на котором можно было волочить пленника и раба, – сохранил облик и обычаи татар-ногаев. Сибирские татары пили кобылье молоко, реки переплывали охотнее на коне, чем в лодке. На рослых светлоглазых казанских татар сибирские татары мало походили: те рано сели на землю, отяжелели, посмирнели, сея ячмень, торгуя козьими и конскими шкурами у великой реки Волги.
Тайбугин род правил среди смут и раздоров.
Из ногайских степей пришел Ибак и убил ишимского хана Мара. Но молодой Махмет, внук Мара отомстил за деда: он убил Ибака и, восстановив власть тайбугина рода, построил на Иртыше новую столицу – Кашлык, ту самую, которую русские летописцы звали городом Сибирью. Но города Тюмени, или, как раньше он звался, Чимги, на реке Туре, Махмет не покорил, и там основалось отдельное Тюменское ханство.
Произошло это в самом конце XV века.
Русские летописцы рассказывают еще, что при последних ханах и князьях тайбугина рода в Сибирском царстве стало замечаться много весьма странных и тревожных знамений. Над местом, где русские построили потом Тобольск, вдруг появился в воздухе город с церквами, и слышен был даже колокольный звон. Однажды летом вода в Иртыше и вся земля по берегам сделались красными, как кровь, а потом почернели. А мурза Девлет-бей, что жил в городишке Бицик-туре, недалеко от Кашлыка, ясно видел, как из утеса Алтын-Аргинак вылетели золотые и серебряные искры и с неба спустились огненные столбы.
Тогда, сообщают летописцы, братья-князья Едигер и бек Булат обратились к Грозному с просьбой принять Сибирское царство под свою высокую руку.
Впрочем, к этому времени пала Казань, вся западная равнина вплоть до Урала и югорские зауральские места на севере были уже русскими, а в ногайских степях поднимался на тайбугин род "шибанский царевич", – так что у обоих братьев и помимо вмешательства небес в судьбы татарского царства было достаточно поводов для обращения к московскому царю.
Из Москвы приехали счетчики. Они насчитали тридцать тысяч семьсот податных людей в Сибирском царстве. Едигер, старший брат, обещал платить царю Ивану дань соболями и белками; соболей тысячу в год и еще "дарожскую пошлину" – в пользу сборщика дани – "даруги".
Всего Едигер с братом успели доставить в Москву в 1556-1557 годах семьсот соболей, потом тысячу соболей, да сто соболей дарожской пошлины и еще шестьдесят девять соболей вместо белок. Но больше им ничего не пришлось платить.
Шибанский царевич отнял их царство и, как водилось, убил обоих братьев. Но корень тайбугина рода ему все же не удалось вырвать: беременная жена бека Булата бежала в Бухару и, укрывшись там в доме одного сеита, разрешилась от бремени сыном, названным Сеид-Ахматом или, проще, Сейдяком.
Шибанский царевич был хан Кучум, внук Ибака: внук снова отомстил за деда. Шибанским же царевичем Кучума называли потому, что он, следом за своим отцом Муртазой (который был недолгое время ханом в Астрахани, а может быть, всего только у какого-то из мелких кочевых племен), считал род свой славным, древним и происходящим от Шейбани, Батыева брата и сына Чингиз-ханова первенца Джучи.
Кучум был лихим наездником и смелым воином.
Он покорил Тюменское ханство. Ему подчинились все татарские волости и племена от Исети и Тобола до верховьев реки Омь и озера Чаны. И царство Кучума приняло форму груши, верхушка которой упиралась в тайгу на Иртыше, верстах в полутораста ниже устья Тобола, а широкая часть лежала на юге среди ногайских кочевий, в Барабинской степи.
Кучум перебил послов Грозного и перестал платить дань.
Вокруг царства-груши хоронились в лесах и тундрах княжества остяцкие и вогульские. Они были данниками Кучума.
Даже с самых низовьев Оби, с берегов Ледовитого океана, слали ему ясак. И власть сибирского хана переваливала временами через Уральский хребет, достигая Камы.
Никогда еще Сибирское царство не было таким обширным, как при хане Кучуме.
Кучум открыто казнил и велел тайно придушить непокорных и строптивых князьков и беков, а преданных ему одарил по примеру великих ханов, улусами и землями.
Двадцать пять лет правил Кучум царством, и была ему удача во всем.
Но хан одряхлел, темная вода застлала глаза: он почти ослеп. Ханское тело, изнеженное подушками, отвыкло от седла и вольного ветра. Одетый в пестрый халат, хан сиживал теперь целыми днями среди ковров и курений.
И подобно тому, как толпа слуг окружала хана, так и толпа городков окружала ханский город Кашлык, чтобы не подкрался к нему никакой враг. Был там городок, отданный мурзе Аттику, городок Карачи – ханского думчего; недалеко от устья Вагая – городок князя Бегиша. Ясаулу Алышаю было отдано для береженья узкое место на Тоболе. Возле Ишима собирал дань со своих владений мурза Чангул. Каждому дан кусок разодранного на клочья государства – лишь бы все вместе уберегли одного…
Гарем Кучума стал теперь многочисленнее, чем прежде. В нем были уже отбывшие свой женский срок старшие жены, с черными от табака зубами, сытые, розовые женщины средних лет и совсем девочки, которых отбирали среди рабынь. Их увешивали монетами и серебряными побрякушками, закармливали приторными клейкими сластями, и скоро, в душной праздности, эти полурабыни-полужены начинали оплывать желтоватым нездоровым жиром. Тогда их заменяли новыми.
Кучум верил (и табибы – врачи – поддерживали в нем эту уверенность), что юное дыхание должно молодить старческую кровь.
Женщины плясали для него, – и он привычно глядел, взор его почти не различал их, – и пели, перебирая струны, непонятные песни своей родины, которые они еще не успели забыть.