Морские истории боцмана Катрама
Но его, казалось, нимало не беспокоило отсутствие слушателей. С четверть часа он терпеливо выжидал, куря душистую манильскую сигару, потом нашарил в карманах клочок бумаги и карандаш и, как и в прошлый раз, соорудил афишу на фок-мачте.
Некоторое время никто не осмеливался подойти к ней, боясь прочесть какое-нибудь леденящее кровь название, но понемногу любопытство победило, и мы приблизились. И тут веселое оживление охватило всех.
— «Мышиный корабль»!.. — вскричал кто-то первым.
— Что бы это могло быть?..
— Неужели мыши сожрали русалку?
— Нет, это сам папаша Катрам потерял из-за них кусок уха!
— Пойдем послушаем!..
И весь экипаж двинулся к нему толпой, плотной окружив папашу Катрама, сидевшего на бочонке. Никто больше не думал ни о таинственном пламени, ни о мрачном предсказании старого голландца.
— Ага, вот и вы, ребятки! — воскликнул боцман, показывая свои желтые зубы. — Я знал, что на «Мышиный корабль» вы все тут же сбежитесь.
— Но хватит похоронных историй!.. — воскликнули мы.
— Тихо! — загремел папаша Катрам. — Сегодня вечером я хочу вас посмешить.
— Да здравствует папаша Катрам!..
— Заткните рты! Кто вам позволил так вопить, нарушая порядок на борту, — сказал боцман полушутливо. — Сегодня я расскажу вам, как экс-король дикарей стал властелином мышей. Но знаете ли вы, каковы инстинкты этих маленьких грызунов?..
Не успели мы ответить, как рядом раздался голос капитана:
— Одну минуту, папаша Катрам!..
Мы обернулись, как один, и оказались лицом к лицу с ним — он подошел к нам так незаметно, что никто его не услышал.
— Одну минуту, — повторил капитан, — потом продолжишь свой рассказ про мышей. Вернемся-ка к вчерашнему кораблю и твоему таинственному пламени.
Лицо папаши Катрама омрачилось; насупясь, он молча смотрел на капитана.
— Скажи мне, старик, — сказал наш командир, — на каком расстоянии от устья Ганга этот голландский корабль пошел ко дну?
— В шестнадцати — восемнадцати милях, — ответил боцман.
— Так я и думал, — воскликнул капитан, разражаясь смехом. — Ты, верно, не знаешь, что индийцы опускают трупы своих умерших близких в воды Ганга. Они убеждены, что священная река отнесет покойникков прямиком на небо, в рай. В результате тысячи и тысячи этих трупов скапливаются у побережья.
— Ну и что? — пробормотал боцман настороженно.
— А то, что я разрешил эту загадку, и опровергну еще одну твою мрачноватую легенду. В том пламени, которое вы видели, не было ничего таинственного. Это горел газ, скопившийся там от множества трупов, газ, который в жарком климате легко воспламеняется.
Таинственные удары, которые вы слышали, могли производить и волны, бившиеся о борта, если судно построено из чрезвычайно звучного дерева. Или же конструкция его была такова, что оно легко резонировало, что само по себе меня нисколько не удивляет, поскольку голландские суда во многом отличаются от наших.
И, наконец, судно пошло ко дну не из-за колдовства и не из-за предсказаний старого голландца, но потому, что открылась американская пробоина, что тоже могло произойти вследствие несовершенства конструкции судна. Можешь снова назвать меня неверующим, но, по-моему, эта загадка разгадана. А теперь продолжай свою историю, старик, и давайте сегодня немного повеселимся.
Папаша Катрам был сражен. Несколько минут он оставался неподвижен, с отстраненным, словно бы отсутствующим видом, потом бросил задумчивый взгляд на море с востока на запад и покачал головой.
— Неверующие!., неверующие!.. — со вздохом пробормотал он, но больше ничего не добавил.
И снова, скрестив руки на груди, замолчал.
Мы ждали. Казалось, он забыл о нас, как и о своих мышах. Думал ли он о природной недоверчивости некоторых людей или же о таинственных явлениях, известных ему, и неподдающимся никаким объяснениям, не знаю. Но лицо его было грустным и слегка обиженным.
— Ну, папаша Катрам, ты заснул, что ли, там, посреди своих мышей? — спросил безжалостный капитан. — Уже десять минут, как мы ждем начала твоей истории.
Старый боцман испустил вздох, который исходил из самой глубины его души, сделал жест, который трудно было истолковать, и начал свою историю.
— Каждому из вас приходилось, наверное, плавать на судах, населенных легионами мышей. Но едва ли приходилось видеть их столько, сколько я нашел на одном старом норвежском судне. Мыши, которые плавают бесплатно по всему земному шару и живут на кораблях за счет кока, чаще всего принадлежат к норвежской породе, необычайно плодовитой, более выносливой, чем другие, и с прожорливостью невероятной.
Как они проникают на судно, никто не знает. Но в один прекрасный день, когда вы меньше всего этого ожидаете, они появляются из всех щелей трюма, а два или три месяца спустя их уже сто, потом тысяча, потом целые полчища.
Так вот, я плавал на норвежском паруснике, судне старом, как Ноев ковчег, таком обшарпанном за долгие плавания, что с первого взгляда в нем угадывался настоящий мышиный заповедник, процветавший с незапамятных времен. Поскольку я давно уже болтался на берегу и до последнего сольди израсходовал мои скудные сбережения, я без колебаний нанялся на него, в надежде позднее, в каком-нибудь более счастливом порту перебраться на судно помоложе и попрочнее.
И вот мы оказались в открытом море, с грузом дерева, предназначенным для исландских портов, и двадцатью центнерами сыра, доверенного нам одним датским торговцем. Прекрасная судьба ждала этого беднягу! Даже без всякого кораблекрушения груз его, не добравшись до места назначения, должен был исчезнуть, уверяю вас. Не из-за нас, конечно, что вы! Мы были порядочные люди, а вот те бесплатные пассажиры, которые бегали по всему трюму и плевать хотели на все наши ловушки, — за тех я бы никак не поручился.
Не найдя себе места в общем кубрике и к тому же предпочитая быть один, я повесил мою койку в одной маленькой каюте, не каюте даже, а просто дыре. В ней нормально и выпрямиться-то нельзя было, настолько она была низкая. А находилась она под кладовой.
Сдав вахту в полночь, я удалился к себе, предвкушая, что высплюсь сейчас, как сурок. Я так устал, что, едва улегшись, закрыл глаза и тут же захрапел. Но очень скоро меня разбудил странный шум, причину которого я спросонья не мог понять. Это был дружный хоровой писк, такой пронзительный, что дрожали барабанные перепонки.
Я быстро сел и зажег спичку. Боже правый!.. Ну и зрелище!.. Мое гнездо со всех сторон заполонили мыши, мыши всех возрастов и размеров: мыши старые, с длинными желтыми зубами и такими седыми усами, что впору ветерану наполеоновской гвардии, мыши взрослые, мыши молоденькие, мыши-подростки и мыши-детки.
Они лезли из трюма повзводно, побатальонно, лезли целыми полками, заполняя все видимое пространство и налезая одни на других. И все они пищали и яростно дрались, оспаривая друг у друга дыру, которая вела в кладовую.
Я никогда не боялся мышей, но при виде этого грандиозного войска мне стало как-то не по себе. Я схватил башмак и запустил его в самую гущу орды. Думаете, они убежали? Ничего подобного — совсем наоборот! Эти канальи заметили, что на койке есть свежее мясо, получше той солонины, к которой направлялись они, — и вот, повернувшись налево кругом, они всем войском обрушились на меня.
Боже правый!.. Я молнией слетел со своей койки и, точно кипятком ошпаренный, выскочил на палубу, преследуемый дюжиной самых прожорливых, которые пытались на бегу запустить свои зубы в меня.
Я пошел жаловаться вахтенным, но они лишь расхохотались мне в лицо. Бравые норвежцы находили вполне естественным, что старое судно кишит этими хвостатыми их сотоварищами! Они, видите ли, привыкли к мышам. Подумаешь, важность, если зверюшки отгрызут спящему ухо или произведут кое-какие опустошения в кладовой. Господи, что за пустяки!..
Если на них не обращали внимания мои флегматичные спутники, то папаша Катрам дорожил своими ушами, и поклялся не возвращаться в это страшное логово грызунов. Несмотря на сильный холод, я решил спать на палубе, завернувшись в парусину, но даже там я не был в безопасности.