Криминальный гамбит
Она сидела там так же прочно, как пробка в шампанском. Суча ногами и руками, спутница Рваного пыталась выбраться, но безрезультатно. Довольно хмыкнув, Астафьев сказал:
— Посиди там, подумай о своем недостойном поведении.
Сняв куртку, матерясь, он начал очищать ее от куриного помета и обнаружил несколько мелких дырок от зубов четвероногого сторожа, пострадали и брюки лейтенанта. Исследуя руки и ноги, Юрий вздохнул с облегчением, не увидев следов кровожадной дворняги.
— Хорошо хоть уколы от бешенства не придется делать, — пробормотал он.
Мазуров вывел на крыльцо Рваного. Тот хоть и пошатывался, но ноги переставлял сам. Астафьев внимательно рассмотрел «клиента». Признаться, он его разочаровал — высокий, худой старик с впалой грудью и седыми волосами. Юрии знал, что Жесткину пятьдесят лет, но выглядел тот гораздо старше.
Увидев хозяйку дома в столь странном положении, Мазуров укоризненно взглянул на молодого напарника и сказал:
— Вытащи ее.
Неохотно Юрий пришел на помощь даме. Взяв ее за руку, он с силой дернул, но Машка Глухня даже не сдвинулась с места.
— Бесполезно. Крепко сидит, без штопора тут не обойтись, — пошутил он.
Мазуров покачал головой.
— А потом про нас говорят черт знает что, — недовольно процедил он.
Вызволить ее из бочки им удалось только с третьей попытки.
— Тяжела же ты, матушка, — сказал, отдуваясь, майор. Юрий побаивался, что, очутившись на свободе, дама продолжит прерванный поединок, но мысли о битве оставили ее. Странно подвывая и вскидывая вверх руки, она заковыляла вслед за троицей.
— Слушай, а она что, немая? — наконец-то догадался Астафьев.
— Конечно. Ты разве не знал?
— Нет.
— Давняя подруга Рваного. После каждой отсидки он к ней возвращается, а ведь раньше у него семья была…
За воротами милиционеров ждало довольно неприятное зрелище. На заборе, на собственной цепи, висел, чуть-чуть не доставая до земли лапами, доблестный страж немой хозяйки, — из раскрытой пасти торчал язык. Осуждающий взгляд Мазурова был преддверием очередной взбучки.
— Как ребенок, ей-богу, — только и сказал майор, впрочем, и самому Астафьеву было несколько не по себе, ведь собака с честью исполняла свой служебный долг. Пса стало жалко. «И мы выполняем свой долг…» — подумалось почему-то лейтенанту.
Подъехал «уазик». А Машка Глухня все старалась что-то объяснить, эмоционально жестикулируя. По лицу ее текли слезы, и Юрий окончательно расстроился — настолько безысходно было горе этой ущербной бабы.
К приезду в отдел Рваный достаточно протрезвел — его уже можно было допрашивать.
— Давай оформлять, садись пиши протокол, — сказал Мазуров, вытаскивая из кармана сверток. В нем оказались два ножа: старый складник «белочка» и новенький выкидной нож с узким лезвием и накладными черными эбонитовыми «щечками».
— Вот все его хозяйство, что было в карманах, — пояснил Мазуров. — Ну и каким из них ты запорол Витю Благинина? — обратился майор к Рваному.
— Никаким. Бутылкой, сами знаете, — прохрипел Рваный. — Дай закурить.
Раскурив сигарету, старый уголовник раскололся:
— Витька сам виноват, чуть зашел и сразу понтовать начал, не я!.. А я этого не люблю! Если был он шестеркой на зоне, он и на воле шестерка. А то понтовать: да я на пересылке смотрящим был! Какой к х… смотрящий, спасибо, что не опустили, я за него тогда слово замолвил, все же земляк Витька был.
— А что это ты с собой целый арсенал таскаешь? — спросил Астафьев, разглядывая второй, более хитроумный нож. Это оружие абсолютно не сочеталось с обликом Рваного, помятого и самой жизнью, и годами, проведенными в тюрьме. Ему больше соответствовала потертая, изготовленная в шестидесятых годах на зоне «белочка», с тонким от постоянной заточки лезвием. Рваный не сразу, но ответил:
— Это вообще не мой кнопарь.
— А чей?
— Да один чудак на днях у меня в шалаше ночевал, там и выронил.
— И как его зовут?
— Да не знаю я! Валеркой назвался.
Мазурову показалось, что Рваный несколько переиграл, ответ прозвучал неестественно.
«Знает он его, но говорить не хочет», — предположил майор.
— Постой, это какой Валерка? Случайно не Сергеев? Тот, что раньше числился Быковым?, — Не знаю я его, — отрезал Рваный и в знак того, что не хочет больше говорить, отвернулся к окну.
Оперативники переглянулись.
— Слушай, Владимир Яковлевич, — бархатным голосом начал Мазуров. — Если это был Сергеев, то на этом ноже кровь как минимум двух человек. Сейчас мы отправим его на экспертизу, и завтра все будем знать точно. Сам знаешь, это у нас умеют делать хорошо и быстро.
— Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя повесили еще два убийства? — продолжил мысль старшего товарища Астафьев.
Этот довод дожал Рваного. Длинно и с душой выматерившись, он начал давать показания.
— Свинореза этот нож. Покнацались мы как-то с ним на пересылке. А вчера вечером он по темноте вышел к моему шалашу — ночую-то я там, — узнал меня, побалакали за жизнь, чифирку глотнули. А утром он ушел.
— Куда?
— Дальше, вниз по течению.
— Не темни, говори куда именно? — исходил от нетерпения Мазуров.
— В Константиновку. Собирался на попутках добраться, там у него старый кент живет.
— А что ж ножичек свой у тебя оставил?
— Забыл он его. Он же колется. Вот поутру ширнулся, глаза залил и ходу.
Потом я в шалаш полез, а там его кнопарь лежит.
Мазуров коротко взглянул на Астафьева и кивнул в сторону двери. Лейтенант без слов понял его и чуть ли не бегом рванул в сторону дежурной части. Через пять минут в Константиновке уже знали о визите «гостя».
Только в девятом часу они закончили допрос и, сдав Рваного работникам изолятора временного содержания, сокращенно ИВС, подвели итоги.
— Ну и что мы теперь имеем? — начал Мазуров. — Про то, что он поронул мента, Свинорез рассказал Рваному охотно, а вот про девку смолчал, почему?
— Не козырная карта, — предположил Астафьев.
— Может быть. Мало того что не убил, но и потом не достал. А с Мелешкиным… тут все-таки до мента добрался, заслуга! Что участковый жив, наверняка не знает.
Мазуров потянулся:
— Несмотря ни на что, я доволен этим днем. Столько всего удалось.
Его уверенность резко поубавилась бы, знай он, какой сейчас разговор идет в кабинете этажом выше.
Глава 9
Разговор в кабинете Мамонова шел неторопливый и деловой. Высокий, светловолосый милиционер с погонами капитана подробно рассказывал подполковнику о ходе расследования дела Орловой. Когда он закончил, подполковник вынес резюме:
— Ну что ж, дело идет, только я не думаю, что Колодников с ним справится.
— Мамонов поднялся из-за стола, прошелся по кабинету:
— Он не видит того, что лежит на поверхности. Ищет похитителей, а они у него фактически были в руках.
Да-да, не удивляйся. Этот… как его, Афонькин и экскаваторщик, могильщик этот, они и есть одна шайка. Все просто. Встретили ночью красивую девушку, сами пьяные, увезли в сторожку, силой удерживали. А чтобы она не рыпалась, дали по голове. Может, она оклемалась, угрожать начала, вот они для полного порядка еще и ножичком пырнули. В этой же компании был и этот Сергеев — Свинорез. Я думаю, именно он ее резанул, а когда Бурлак увидел, что из этого получилось, испугался и привез Орлову в больницу. Сам Сергеев в это время, скорее всего, отправился в город за наркотиками. Он ведь на игле сидит.
Мамонов покосился на капитана, но лицо того оставалась бесстрастным. Есть люди, при встрече с которыми возникает ощущение, что ты видел этого человека раньше. Лицо капитана Касьянова словно сошло с плаката с изображением идеального советского милиционера. Чересчур правильные черты лица, русые, зачесанные назад волосы, честный, но равнодушный взгляд. Словно желая подтвердить это сходство, Касьянов всегда ходил в форме, едва ли не единственный среди оперативников, предпочитавших работать в штатском. В Кривове он жил недавно, переехал из Казахстана, и Мамонову казалось, что он успел полностью понять этого человека. Касьянов молчал, и подполковник убедительно продолжил свои рассуждения: