Криминальный гамбит

Майор машинально продолжал свой ежедневный обход, стараясь отогнать грустные мысли. Это был именно обход, а не простая прогулка. Больница находилась на окраине города, там, где многоэтажные кварталы уступали место частному сектору и дачному массиву. Именно здесь и караулил своих «клиентов» мудрый опер. Одного из них он сейчас как раз и увидел. Высокий, худой парень тащил на плече что-то громоздкое. Он был занят своей тяжелой, по всей видимости, неудобной ношей, постоянно поправляя ее. И хотя улица и была пустынна, он не заметил препятствие в виде широкоплечего черноволосого мужчины с роскошными черными усами и пристальным взглядом, пока буквально не уперся в него. Подняв голову, «носильщик» как-то безнадежно ахнул и сделал попытку скинуть груз и рвануть в бега. Но мощная рука майора не хуже наручников сковала его левую руку и не позволила привести план в действие. Сопротивляться ранний прохожий не решился. Он был наслышан о Мазурове, отключавшим непослушных клиентов одним ударом.
— Здорово, Афонькин. Откуда это ты с утра пораньше топаешь?
— Да с дачи… — пискляво выдавил парень. — Огурцы поливал.
— Огурцы, говоришь, поливал? С каких это пор у тебя дача появилась?
— Это не моя. Теткина.
— Это какой же тетки? Не той, у которой ты сковородки украл и продал?
— Нет, это другая.
— Да-а, хорошо, когда много родственников. А что это ты такое тащишь?
Первый огурчик?
— Да нет, ковер. Это я на кладбище нашел.
— Ковер? На кладбище?! Ну-ка покажи.
Афонькин нехотя положил свою ношу на землю и развернул часть ковра.
Мазуров присвистнул и, подняв вверх брови, насмешливо глянул на парня.
— И ты хочешь сказать, что нашел его на кладбище?
— Михалыч, точно на кладбище! Прямо рядом с могилками.
Майор крутанул головой, засмеялся:
— Ну, Афонькин, мастер ты пули отливать. Ты, Толик, прошлый раз у нас за кражу телевизора сидел?
— Ну да, — мрачно подтвердил Афонькин.
— Теперь за ковер сядешь. Любишь ты, брат, красивую жизнь. А это до добра не доведет. Давай, бери ковер, пошли за мной.
Всю дорогу до больницы незадачливый воришка канючил о несправедливости, полностью отрицая воровство, но Мазуров в ответ только посмеивался.
В приемном покое майор постучал в дверь ординаторской.
— Войдите, — раздался из-за двери строгий женский голос.
— Доброе утро; Мария Александровна. Будьте так добры, вызовите наряд милиции для этого вот гражданина, — и Мазуров кивнул на стоящего за его спиной Афонькина.
— Иван Михайлович, признаться, мы уже устали от вашего самоуправства.
Пожилая врач давно работала в больнице и чувствовала себя в этих стенах истинной хозяйкой.
— Это лечебное учреждение, а не отделение милиции. Вы нарушаете режим, покидаете без разрешения территорию, потом притаскиваете каких-то непонятных личностей, чего стоит хотя бы тот бомж в прошлую пятницу! Избавьте нас от этого!
Мазуров сердито засопел, грузно перевалился с одной ноги на другую, что было первым признаком его гнева.
— Ну я тогда пошел? — с надеждой пискнул Афонькин.
— Стой, где стоишь, — приказал майор и, упершись пудовыми кулаками в стол, начал говорить, делая ударение на каждом слове:
— Вам что, трудно набрать «ноль два»? Я не водку здесь пью и не баб привожу. Ну, а насчет того, что я притаскиваю разных воришек, то этого вы мне запретить не можете. Если что случится, вы первая пойдете не куда-нибудь, а к нам и скажете: «Помогите, защитите, найдите украденное, Христа ради!» И то, что я его сейчас задержал, — майор ткнул большим пальцем себе за спину, — говорит о том, что кому-то вернутся вещи, купленные на честно заработанные кровные деньги. Так вы будете звонить?
Мария Александровна неприязненно посмотрела на чересчур надоедливого пациента, но телефонную трубку все же подняла.
* * *
Понедельник — день тяжелый, в этом окончательно убедился лейтенант милиции Юрий Астафьев, вошедший утром в девятый кабинет городского отдела внутренних дел. Высокий, симпатичный, сейчас он выглядел лет на пять старше своих двадцати шести, зафиксированных в паспорте. Особенностью внешности Астафьева были его глаза, вернее, их цвет. Один — голубой, другой — зеленый. Друзья его подкалывали: один мамин, другой папин. Надо сказать, что эта особенность придавала его лицу выражение некоторой незащищенности и вместе с тем особой привлекательности.
Сегодня глаза Астафьева были неопределенного цвета, мутноватые, с красными прожилками. Дело в том, что накануне Юрий допоздна обмывал с приятелями новую тачку школьного друга Вадика Долгушина. Обилие и разнообразие выпивки означало непременное смешение водки, шампанского и пива. Воспоминания о вчерашнем веселье и нынешнее отвратительное состояние наводили лейтенанта на философские размышления о неизбежности расплаты за все хорошее в жизни.
Осторожно опустившись на стул, Астафьев с отвращением посмотрел на заваленный бумагами письменный стол и потянулся к графину с водой. С пятницы стоявшая на столе вода мало напоминала элексир здоровья, но мысль о том, что идти менять воду надо в противоположный конец коридора, вызывала у Юрия ужас.
За этими невеселыми размышлениями и застал его вошедший в кабинет дежурный по городу капитан Мелентьев.
— Хоть одна живая душа есть! — обрадовался он. — А я звоню всем, звоню — никто трубку не берет.
— Нашел тоже живую душу, я в этом сильно сомневаюсь, — слабо отозвался лейтенант, наливая в стакан теплую, противную воду.
Мелентьев засмеялся и незамедлительно высказался:
— «В пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду…»
— Да если бы холодную, а то моча мочой. И вообще, молчи, несчастный, кого в прошлую субботу я на себе транспортировал до личных апартаментов?
— Ну, знаешь, как говорится: «…сегодня ты, а завтра я…»
Астафьев посмотрел на Мелентьева. По образованию тот был педагог и даже года два преподавал в школе литературу, но потом, как шутил сам Мелентьев, понял, что иметь дело с преступниками гораздо проще, чем с подрастающим поколением, и подался в органы.
— Хочешь не хочешь, а придется тебе, Юрочка, сейчас ехать в горбольницу, на девушку одну посмотреть.
— А почему это я?
— Ну как же, ты ведь у нас пропавшими занимаешься? Твоя это работа.
Мазуров в больнице, а клиент, похоже, по твоему профилю.
— Труп?
— Пока нет. Молодая девушка с ножевым ранением в области сердца и черепной травмой.
— Документы есть?
— Даже одежды нет.
— Вот как? — слабо удивился лейтенант. — Что, совсем?
— Представь себе. Сколько у тебя в розыске?
— Да штук пять. Симонова, Арефьева… всех и не упомнишь.
— Вот и езжай, милай! Отрабатывай свой хлеб.
— Машина-то хоть будет?
— Это вряд ли. Бензина нет. Попробую, конечно, но не обещаю.
Астафьев представил, как он потащится через весь город в автобусе, и ему стало совсем худо. А жизнерадостный Мелентьев продолжал:
— Так что ноги в руки — и вперед!
— Хорошо, сейчас поеду.
Собрав в папку документы с данными на всех пропавших за последнее время девушек, лейтенант направился к выходу, но перед этим все-таки завернул в туалет и вдоволь напился холодной воды. Временно полегчало, а еще обрадовал высунувшийся из своего закутка Мелентьев.
— Юрка, скажи спасибо, есть попутный «уазик», подбросит тебя. Иди к воротам, они уже выезжают.
Астафьев еле успел перехватить старенький «уазик» с ГНР — группой немедленного реагирования. С шуточками он угнездился у ребят на коленях, а через двадцать минут уже входил в приемный покой.
Врачи, дежурившие ночью, ушли, и в отделении к этому времени оставалась одна медсестра, немолодая женщина, по всей видимости, долгие годы проработавшая в больнице. На вопросы Астафьева она отвечала четко и толково.
— В котором часу она к вам поступила? — спросил лейтенант, заполняя протокол.
— В четыре тридцать.
— Кто ее привез?