Исчезнувшая армия царя Камбиса
– Где же ты, маленькая колдунья? Прячешься в моем тайнике? Ну хитра, ну хитра!
Он провозился там еще некоторое время, а затем вернулся, остановившись прямо перед кувшинами – так близко, что слышал частое дыхание ребенка.
– Дайте-ка сообразить. В комоде ее не было, в кладовке тоже. И она слишком умна, чтобы полезть в сундук с крокодилом. Значит, если только я не набитый дурак, остается одно место – угол с кувшинами. Сейчас проверим, прав я или нет.
Икбар наклонился. В этот момент колокольчики над входной дверью звякнули. В лавку кто-то вошел. Выпрямившись, старик повернулся.
– В общем-то мы уже закрылись, – сказал он, ковыляя навстречу двум стоявшим на пороге мужчинам. – Но если вам угодно взглянуть на мои сокровища, проходите, не стесняйтесь!
Вошедшие не обратили на его слова никакого внимания. Оба были молоды, едва за двадцать, бородатые, одеты в неопрятные черные комбинезоны; лоб каждого охватывала черная лента с древним иероглифом в центре. Они осмотрелись, как бы смерили взглядами комнату. Затем один вышел и тут же вернулся вместе с третьим, представителем белой расы.
– Могу я быть вам полезен? – учтиво осведомился Икбар. – Интересуетесь чем-нибудь особенным?
Мужчина, ступивший в лавку последним, выглядел настоящим гигантом: высокий и широкоплечий, швы дешевого, тонкой ткани костюма едва выдерживали напор мощной мускулатуры. В одной руке дымилась почти выкуренная сигара, другая держала плоский чемоданчик, на коричневой коже которого виднелись вытисненные буквы: «CD». Левую часть его лица уродовало огромное, от виска до верхней губы, темнолиловое родимое пятно.
Икбар ощутил страх.
– Могу я быть вам полезен? – повторил он.
Гигант осторожно прикрыл входную дверь, повернул в замке ключ и кивнул своим спутникам. С ничего не выражавшими лицами те направились к старику. Хозяин лавки попятился, упершись спиной в прилавок.
– Что вам нужно? – На него вдруг напал кашель. – Скажите, что вам нужно?
Европеец сделал два шага и приблизился к Икбару вплотную. Мгновение он с улыбкой смотрел на старика, а затем поднял руку и ткнул дымившейся сигарой в черную повязку на его глазу. Вскрикнув, Икбар прижал ладони к щекам.
– Прошу вас! – Его душил кашель. – У меня нет денег! Я беден, беден!
– Но у тебя есть то, что должно принадлежать нам, – бросил гигант. – Некая древняя безделушка. Ты получил ее вчера. Где она?
Старик согнулся, обхватив голову руками.
– Не понимаю, о чем вы говорите! Здесь нет никаких древностей, торговать ими запрещает закон!
Незваный гость сделал знак своим подручным, и парни, подхватив хозяина лавки под локти, заставили его выпрямиться. Голова Икбара склонилась набок, правая щека ткнулась в плечо. Один из молодых людей сдвинул вверх охватывавшую лоб ленту, под которой можно было различить на коже широкий и бледный, напоминавший по форме пиявку шрам. При виде его старик пришел в ужас.
– Пощадите! – простонал он. – Пощадите!
– Где она? – еще раз задал свой вопрос европеец.
– Пощадите!
Нечленораздельно буркнув, гигант положил чемоданчик на пол, раскрыл его и извлек нечто похожее на строительный мастерок. Металлическая пластина повторяла контуры бриллианта, в слабом свете лампы передняя кромка сверкала, как если бы инструмент недавно затачивали.
– Известно тебе, что это такое? – спросил он. Онемевший Икбар ошеломленно взирал на непонятный предмет.
– Лопатка археолога, – с ухмылкой пояснил европеец. – Ею осторожно, слой за слоем, снимают почву, вот так. – Он несколько раз провел лопаткой перед искаженным от страха лицом старика. – Но существуют и другие способы применения.
Мужчина взмахнул лопаткой и молниеносно рассек ее острием щеку Икбара. Из огромной раны хлынула кровь. От боли старик закричал.
– В последний раз. Где она?
Прятавшаяся за кувшинами девочка беззвучно взывала к джинну Аль-Гулю с мольбой о помощи.
Было уже за полночь, когда шасси самолета коснулись бетона взлетно-посадочной полосы.
– Добро пожаловать в Каир, – приветливо улыбнувшись, произнесла стоявшая на верхней ступеньке трапа бортпроводница, когда Тэйра переступила порог салона. – Будем рады, если вам у нас понравится.
Перелет оказался довольно скучным. Тэйра заняла кресло у прохода рядом с супружеской парой и половину пути терпеливо слушала, какие проблемы принесет ее желудку египетская кухня. Выпив пару стопок водки, Тэйра ненадолго увлеклась сюжетом демонстрировавшегося видеофильма, затем купила с тележки стюардессы бутылку беспошлинного виски, откинула спинку кресла и бездумно уставилась в потолок. Страшно, как всегда бывало в полете, хотелось курить, однако вместо этого Тэйра попросила принести ей кубики льда.
Отец начал работать в Египте, когда Тэйра была еще ребенком. Многие авторитетные историки считали его одним из наиболее выдающихся египтологов современности. «Он стоит вровень с Петри и Картером, – сказал однажды уже повзрослевшей Тэйре коллега отца. – Если для углубления наших знаний о древней цивилизации кому-то и удалось сделать больше, то мне имя этого человека пока не известно».
Она имела все основания им гордиться, но на самом деле к громким достижениям отца на ниве археологии Тэйра оставалась совершенно равнодушной. Еще маленькой девочкой она осознала, что давно ушедший в небытие мир заботит отца больше, чем проблемы его семьи. Даже имя собственной дочери он подобрал такое, в котором звучал отголосок имени древнеегипетского бога солнца – Ра.
Каждый год он отправлялся к берегам Нила на раскопки. Поначалу полевой сезон длился чуть более месяца: отец уезжал в ноябре и возвращался в канун Рождества. Со временем, когда девочка подросла, а отношения с ее матерью дали глубокую трещину, дома отец стал показываться все реже.
– Он завел себе новую даму сердца, – сказала однажды мать. – Ее зовут Египет.
Конечно, это была шутка, но улыбки она почему-то не вызывала.
Потом врачи обнаружили у матери рак, и бедная женщина начала быстро угасать. Именно тогда Тэйра впервые испытала ненависть к отцу. В то время как болезнь безжалостно пожирала печень и легкие матери, он предпочитал держаться где-то вдалеке, не желая хотя бы парой ничего не значащих слов поддержать дочь. За несколько дней до трагической развязки Тэйра позвонила ему в Египет и, удивляясь душившей ее ярости, прокричала в трубку оскорбительно мерзкие обвинения. На похоронах отец и дочь едва кивнули друг другу. Через день он вернулся в Каир – чтобы восемь месяцев в году читать лекции местным студентам, а оставшиеся четыре проводить у древних могил. Общение удалось восстановить лишь через два года.
Но были и другие воспоминания, более приятные. Еще совсем маленькой девочкой Тэйра однажды горько расплакалась, и, желая ее успокоить, отец показал удивительный фокус: ловким движением он легко отделил от ладони большой палец левой руки. И при этом не пролилось ни капли крови! Девочка изумленно расхохоталась и потребовала повторения, с восторгом наблюдая за его манипуляциями.
Утром в свой пятнадцатый день рождения – он запомнился лучше всех остальных – Тэйра, проснувшись, обнаружила на полке камина конверт с собственным именем. Внутри лежал кусок старого пергамента со стишком о сокрытом в доме сокровище и намеком на то, как его разыскать. Следуя весьма обманчивым указаниям, девочка обыскала небольшой особняк и прилегавший сад, чтобы обнаружить наконец в неприметном ящике на чердаке редкой красоты золотое ожерелье. Каждый ключ, указывавший путь к разгадке, представлял стилизованные под древнеегипетские иероглифы (и это было самым таинственным!) изображения обычных предметов. Рисунки и хитроумный текст наверняка отняли у отца не менее полудня. Вечером он повел их с матерью в ресторан и за ужином развлекал очень интересными историями о своих раскопках.
– Ты выглядишь настоящей богиней, Тэйра, – шепнул он, поправляя на ее шее ожерелье. – Первая красавица в мире! Я горжусь тобой.