А ты попробуй

Черт бы драл, что я наделал? Как меня занесло в эту жуткую страну? Я ее ненавижу. Уже. К ней невозможно привыкнуть. Как же я влип.
Это было плохо. Очень плохо.
 
Ж
Автобус выкинул нас на тротуар, и мы направились в отель “Ринго” – это симпатичное название стояло первым в списке “Одинокой Планеты” [1]. Отель был рядом, на боковой улочке.
Я бы не рискнул назвать улицей то, по чему мы шли. Для начала, не было асфальта – просто утоптанная грязь с налипшей сверху пылью, утыканная зеленоватыми лужами, кучами мусора и коровьими лепешками. Поразительно, но очень многие пробирались сквозь это месиво в шлепанцах без задников.
Я рассматривал людей, и они были совсем не похожи на индусов в Англии. Не то, чтобы они отличались физически или носили странную одежду, нет. Что-то невыразимое делало их совершенно для нас чужими. Что-то в походке и в выражении лиц. Мне было страшно до усрачки. И куда ни посмотри – сотни людей – и все орут прямо в уши: “Такси, такси!”, “Лучшая еда!”, “Звони задешево!”; они толкаются, смеются, болтают, ругаются – с таким наглым видом, как будто они здесь полные хозяева.
* * *
Отель мы нашли на верхней площадке темной лестницы – несколько номеров на двоих, на чердаке под самой крышей. Мужик, у которого на шее росла шишка размером с теннисный мяч, сказал, что все номера заняты, и что остались только койки в общей спальне. Он провел нас по лестнице к самой верхушке чердака – туда, где гофрированная железная крыша образовывала тупой угол.
Железные стены и крыша превращали спальню в еще более жаркую духовку, чем вся остальная страна. Комната была битком уставлена кроватями, и когда мои глаза привыкли после яркого света к полумраку, я различил нескольких бедолаг-путешественников, в глубокой депрессии лежавших по койкам. Они были так худы и несчастны, что это место вполне можно было принять за тюрьму. Некоторые читали, один спал, а двое просто лежали, уставясь в пространство.
Не очень-то этим ребятам было весело. Едва вырвавшись из уличного дурдома, мы вляпались в кое-что похуже – в морг. Никто не удосужился повернуть головы, хотя мы стояли здесь уже несколько минут. Что бы меня ни ждало в этой стране, меньше всего я хотел стать похожим на этих людей. Я хотел домой.
От мысли, как глубоко я вляпался в Индию, и во что превратятся эти три месяца, у меня отчаянно закружилась голова.
– Что скажешь? – спросила Лиз.
– Мрак.
– Ммм.
– Может, тут есть что получше?
– Не знаю.
– Можно спросить у них, – предложил я.
– Эти люди наверняка думают, что лучшего места не найти, иначе бы они тут не лежали.
– Может быть.
Сама мысль, что кто-то мог посчитать это место лучшим в Дели, способна повергнуть в глубокую депрессию. Однако перспектива таскаться по жаре с рюкзаками и выискивать что-то другое тоже не прибавляла оптимизма.
Лиз выудила из сумки справочник, и мы нашли в этом районе еще один отель; он назывался “Отель миссис Коласо”. Книжка описывала его как “переполненное и тяжелое для нервов место без удобств”, что не очень обнадеживало, но других гостиниц в округе, если верить справочнику, не было, так что мы опять выползли на горячий мыльный воздух и поволоклись к отелю миссис Коласо.
Атмосфера там была не столь душераздирающая, по койкам валялось гораздо меньше впавших в кататонию хиппи, и, хотя все нормальные номера опять оказались заняты, мы с готовностью согласились на общую спальню, довольные уже тем, что будет куда плюхнуть задницы.
Плюхнули.
Лежа на жесткой кровати и разглядывая вентилятор под потолком, крутившийся настолько медленно, что это не производило абсолютно никакого впечатления на окружающий воздух, я думал о том, что еще никогда в жизни мне не было по-настоящему жарко. Да, я лежал на горячем солнце, потел, когда бегал, но ни разу не превращался в ломоть мяса, который пекут изнутри. Я чувствовал, что наполняюсь жаром, что мои внутренности превращаются в огромную кучу недоваренных потрохов, которую мне придется теперь всюду таскать с собой. Воздух вырывался из ноздрей и обдувал верхнюю губу, как горячий фен.
Как они здесь живут? Как эта страна вообще существует? Как такое количество воздуха нагревается до такой температуры и не раскаляет планету?
Разбирать вещи мы не могли – их было некуда класть; и мы понятия не имели, чем заняться после того, как с облегчением плюхнули задницы на кровати. Мне всегда было интересно, что делают рюкзачники целыми днями, и вот теперь я прилетел в Дели, сижу на койке и не знаю, что будет дальше. Мы расплывались от жары и усталости, и ни у меня, ни у Лиз не было ни малейшего желания выходить на улицу и осознавать, что мы в Индии.
В комнате был еще один человек. Он лежал на кровати и таращился в пространство, уперев локти в койку, а кисти рук оставив болтаться в воздухе. Как будто читал книгу, только без книги.
– Привет, – сказала Лиз.
– Мир, – сказал он.
– Мир, – ответила она.
Он сел на койке и стал нагло на нее пялиться.
– Как тебя зовут? – спросила Лиз.
– Ж.
– Жэ? – Я постарался как можно лучше выразить неприязнь, которой к нему проникся – и преуспел, особенно если учесть, что в моем распоряжении была всего одна буква.
– Ж – это класс, – сказала Лиз, пытаясь загладить мой резкий тон.
– Как тебя зовут на самом деле? – спросил я.
– На самом деле?
– Ага.
На лбу у него словно стояла печать: “Частная школа”.
– Ж.
– Тебя так родители назвали?
– Нет, это сокращенно от Джереми.
– Ясно, Джереми. То есть Ж.
– Откуда ты, Ж? – спросила Лиз.
Джереми ухмыльнулся и уставился на нее долгим многозначительным взглядом. Она с трудом скрывала смущение.
– Вы ведь... здесь... недавно?
Пай-девочка Лиз, залилась стыдливым румянцем.
– Да, – сказала она, теребя покрывало на кровати. – Мы только что прилетели.
– Я так и подумал, – сказал он.
– Уж не из-за самолетных ли бирок на рюкзаках? – предположил я.
Он меня проигнорировал.
– Когда пробудешь здесь ... несколько... месяцев... перестаешь задавать вопросы. Врастаешь в Индию, как в свою землю.
– Да, – сказала Лиз. – Я понимаю.
– И все-таки, откуда ты? – спросил я.
Он меня проигнорировал.
– Из Англии? Ты англичанин?
Он неохотно кивнул.
– Откуда точнее? – спросил я.
– Ох ... с юга.
– Отлично. Мы тоже. Из Лондона?
– Нет.
– А откуда.
Теперь я его вывел из себя.
– Танбридж-Уэллс, – сказал он.
– Красота, – сказал я. – Наверно, тебя все тут бесит. После такого богатого места, я хочу сказать.
– Нет. Уже нет, – произнес он, заглядывая в самую глубину лизиных глаз.
– Давно ты здесь? – спросила она.
Он ухмыльнулся.
– Оххх – давно. Так давно, что успел полюбить... и возненавидеть. Так давно, что не знаю, смогу ли вернуться назад.
– Неделя? – спросил я.
Это никого не рассмешило.
– И часто ты болеешь? – спросил я.
– Что значит – болеешь?
Он смотрел на меня так, словно я сказал что-то невообразимо умное.
Я смотрел на него так, словно он сказал что-то невообразимо глупое.
– Ну, как болеют. Делийский понос. Дрист.
– Слушай, если ты хочешь выжить в это стране, определись с терминами. Под болезнью на западе понимают одно, а на востоке совсем другое. Индусы принимают фатум; западных же людей непрерывная борьба с судьбой превратила в нацию ипохондриков. Все это размыто – мне трудно объяснить.
– Однако, ты не пьешь воду, – сказал я, кивнув головой на бутылку минералки, стоявшую у его кровати.
Он осуждающе на меня посмотрел. Лиз тоже осуждающе на меня посмотрела.
– Можно мне глотнуть, Джереми, то есть Ж?
Он кивнул.
Я не хотел глотать его бактерии, поэтому постарался не коснуться ртом бутылки, но это плохо удалось, и вода вылилась мне на грудь. Кажется, они не заметили. Под одобрительные восклицания Лиз типа: “Ой, как интересно!”, “У нас никогда так не получится”, “Где ты, говоришь, видел этого верблюжатника?”, и так далее, он принялся рассказывать о местах, где успел побывать. В конце концов, мне стало тошно, и я попросил Лиз выйти на пару слов в коридор.