А ты попробуй

– Да нет же.
– Не нет, а да. Зачем я покупал тебе это говно, если у тебя в рюкзаке лежат настоящие ливайсы?
– Не знаю. Я про них забыл.
– Ты знаешь, сколько стоят здесь настоящие ливайсы?
– Нет.
– До хуя. Как золотой песок. Это ж надо додуматься – таскать в рюкзаке ливайсы и ходить по улицам в деревенских штанах за двадцать рупий.
– Не за двадцать, а за пятьдесят.
– Ты заплатил пятьдесят рупий за это! Ебаный в рот! За это говно!
* * *
Рэндж понюхал мои ливайсы и чуть не свалился в обморок. Он тут же запихал в рюкзак все мои старые шмотки и отправил в прачечную. После чего я нарядился в свой вечерний прикид, и мы спустились к бассейну.
Бар выглядел как в фильме про Джеймса Бонда. И в честь человека с золотым пистолетом мы заказали по сухому мартини. Большинство народу в баре составляли богатые индусы (это словосочетание всегда казалось мне противоречащим самому себе) но в дальнем углу толпились белые, и мы направились туда.
Через несколько минут я оттащил Рэнджа обратно к бару.
– За каким хуем мы сюда приперлись? Посмотри, они же все в морщинах.
– И что?
– Ну посмотри на них. Они же страшные, как смерть.
– Как по-твоему должны выглядеть разведенные бабы? Двадцатилетних разведенных цыпочек в природе не существует. Если очень повезет, можно поймать молоденькую вдовушку. Но разведенки старые – всегда.
– И ты для этого сюда ехал?
– Пожалуй, должен признать, эти малость страшноваты.
– Да они просто коровы. И чтобы ты знал, ни одна не в разводе – все по парам.
– Ладно, ладно. Я же не прорицатель. Откуда я мог знать, кто будет жить в этом отеле.
– Тут только одна баба ничего – вон та блондинка.
– Блондинка?
– Ага.
– С этим амбалом?
– Ага.
– Которая пиздела про то, какая идиллия была у них тут в медовый месяц?
– Ага.
– Обломись, чувак.
– Но кто тогда, ради Бога?
– Вот эта ничего.
Рэндж кивнул в сторону индийской девушки, стоявшей около бара.
– Эта?
– Ага.
– Она же индуска.
– И что?
– Индусок нельзя трахать.
– Почему это?
– Ну... они... Я хотел сказать, она же с родителями.
– И что?
– Посреди ночи вломится какой-нибудь брат и застрелит тебя нахер.
– За что?
– Ну... Чтобы защитить ее честь или что-то вроде того.
– За кого ты нас держишь? Ты что, в Пакистане? Индия – цивилизованная страна.
– Я знаю.
– Как ты думаешь, как люди размножаются в этой части света?
– Ну... я не знаю. Ты сказал, тебе уже выбрали жену.
– Ну и что, сейчас я выберу себе девочку на ночь.
– Но... они разве...? Они дают?
– Кто?
– Индийские девушки?
– Тебе, может, и не дадут. А теперь смотри – я начинаю размножаться.
С этими словами он сдвинул брови и ринулся в атаку.
* * *
Этой ночью я то и дело просыпался от шума, доносившегося из комнаты Рэнджа – вопёж стоял такой, как если бы сразу двое в последнюю минуту дополнительного времени броском со средней линии выиграли мировой кубок. К великому своему облегчению, я обнаружил, что по индийскому телевидению тоже показывают порнографию.
* * *
На следующее утро Рэндж сообщил, что девушка слишком молода на его вкус, но кое-что умеет. Потом очень вежливо поинтересовался, как мне понравилась игра в бридж.
– Иди на хуй. Это был не бридж.
– А что же тогда?
– Вист.
– Большая разница.
– Скука. Мы что, так и будем торчать в отеле? Я никого не найду.
– Это точно. Но у меня есть план.
– Какой?
– Мы возьмем лодку и отправимся в круиз вдоль берега.
– Не зна... Я никогда не греб. Вряд ли мы будем классно выглядеть.
– Это не весельная лодка, мудак. Это моторка.
– Моторка? Правда?
– Ага.
– Моторка? Это класс. Я никогда не катался на моторке.
– Ты никогда не катался на моторке или на весельной лодке?
– Ни на какой.
– А на какой лодке ты катался?
– Гм... Ну, на пароме.
– Ты клевый парень, Дэйв. Ты это знаешь?
– Поговори мне.
 
Пинг.
Рэндж-таки умел управляться с моторкой, хоть и клялся, что делает это впервые в жизни. Чтобы еще больше походить на Джеймса Бонда, мы взяли с собой по коктейлю и стали кататься вдоль берега; я при этом свешивался через борт и повизгивал от удовольствия. Никогда еще я не был так счастлив. За какую-то неделю выкарабкаться из самой глубокой в своей жизни ямы и добрался до... да, до Шона Коннери [36]. Не то, чтобы Шон имел привычку вопить от радости, просто – ну, вы понимаете.
Мы не могли подплыть достаточно близко к берегу и показаться там во всей красе, поэтому высадились у дальнего пирса, взяли по новому коктейлю и отправились на охоту. Я стал подозревать, что у Рэнджа в голове вмонтирован секс-радар, он засекал им женщин и впадал в транс, как только сигнал становился достаточно сильным.
– Я чую что-то хорошее. Здесь точно должно быть что-то хорошее. Смотри налево. Налево. – Теперь он почти бежал, и я, обжигая пятки о горячий песок, старался не отставать.
Вдруг Рэндж остановился, как вкопанный, а я с разбегу воткнулся ему в спину.
– Бинго. Семь блондинок.
– Где?
– Вон там.
– Где?
– Да вон же, у самой воды.
– Слушай, давай передохнем. Я не могу так быстро.
– Ебена мать, смотри!
– Куда?
– Вон на тех.
Он показал в сторону от берега, и я увидел на приличном расстоянии двух белых женщин, прятавшихся в тени и одетых в белые сари. До меня только сейчас дошло, что ни разу еще в этой стране я не видел на женщинах белых сари. Европеек в сари я тоже ни разу не видел, и это было странно вдвойне. Трудно было с такого расстояния рассмотреть лица, но что-то в их облике показалось мне подозрительно знакомым.
– Очень странно, – сказал Рэндж.
– Кажется, я их знаю.
– А что значат белые сари, ты знаешь?
– Нет.
– То же, что черное в Англии.
– Траур?
– Ага. Вдовы ходят в белом в знак того, что они отказываются от радостей жизни, и все такое.
– Ты не помнишь...
– Она курит траву. В белом сари и курит траву.
– Тогда я точно их знаю.
– Жуть. Меня аж передергивает.
– Я пойду взгляну.
– Буть осторожен. А я проведаю девочек.
* * *
Подойдя поближе и разглядев лица, я окончательно убедился, что это Фи и Каз. Вид у обоих был, как у покойниц: еще тощее, чем раньше, бледная шелушащаяся кожа, волосы всколочены. Фи первая заметила мое приближение и подалась вперед.
– О, Боже! – сказала она. – Это ты!
– Мммм-да.
Она смотрела на меня с изумлением и ужасом.
– Что с тобой?
Я чуть не сказал, что недавно болел, но потом до меня дошло, что ее восклицание относится к гавайской рубашке, лимонным шортам, коктейлю и трубке для подводного плавания, болтающейся у меня на шее.
– Да так. Ничего особенного, – сказал я.
На это она не нашлась, что ответить.
– Но... что ты тут делаешь?
– Да так. Отдыхаю. А вы?
– Тоже.
Тут я обратил внимание, что Каз сидит на песке, вытянувшись в струнку, смотрит, не отрываясь, в пространство и раскачивается взад-вперед, словно аутистичный ребенок.
– Что с ней? – спросил я.
– Так вышло, – сказала Фи таким тоном, словно я ее в чем-то обвинял.
– Вообще, это удивительное совпадение. Что вы все это время делали? Я думал, вы до сих пор в ашраме с этой, Кактамеезовут.
– Кактамеезовут, как ты верно ее назвал, нам больше не подруга.
– Что она натворила?
– Долго рассказывать.
– А я не тороплюсь, – я сел на песок и отметил, что Рэндж благополучно внедрился в группу купавшихся блондинок. Каз по-прежнему качалась и смотрела в море.
Я заметил, что Фи тоже нервничает, и, хотя явно не хочет в этом признаваться, рада меня видеть. Она внимательно посмотрела на меня, затянулась в последний раз травой, потом выбросила окурок и начала рассказывать.