Параллели. Сборник научно-фантастических произведений
Слово “отводки” не обидело меня, для альдебаранитов, однополых существ, этот вид размножения был сам собой разумеющимся, и он определенно забыл, что наше потомство отнюдь не отщепляется от наших конечностей.
Предложение увидеть хрустальные планеты заинтересовало меня. О них я уже читал кое-что. Альдебаранитам удалось добиться от Галактического Совета полного запрета транспортного сообщения с системой Мира, чтобы это сокровище вселенной оградить от всевозрастающего загрязнения космоса. Так пространство в этой области осталось свободным от пустых консервных банок, кухонных отбросов, остатков отслуживших космолетов и всего прочего мусора, производимого цивилизацией. Правда, злые языки уверяли, что альдебараниты тем самым хотели лишь обеспечить себе монополию на транспортную связь с этим привлекательным регионом галактики, но эти утверждения могли принадлежать лишь людям, ничего не знавшим о бескорыстии альдебаранитов.
Дынеголовые карлики знали два необычайно благоприятных в смысле охраны окружающей среды способа путешествовать: струтиться и снигать.
Струтиться для меня вообще не подходило. Я случайно услыхал однажды разговор двух роботов, которые жаловались на то, что когда стругаться — такое ощущение, будто тебе отвинчивают руки и ноги.
Снигать же, напротив, казалось относительно переносимым способом передвижения. Были к тому же такие экстренные случаи, когда люди уже снигали, когда необходимо было покрыть чрезвычайно большие расстояния.
В общем, ладно, я поснигаю к хрустальным планетам Мира.
Я поменял хрустящий чек на серебряную снигательную фишку с выпуклым изображением хрусталя и распрощался, рассыпавшись в тысяче благодарственных слов,
Сниго-станция была вовсе не так уж переполнена, как я опасливо предполагал. Передо мной были только два призрачных газофага, сквозь тела которых нерезко обозначались очертания сферомана, стоявшего в очереди первым. Точнее, я не уверен вовсе, стоявшего или лежавшего, так как он принял форму шара, и, когда я подошел, он не очень ловко катился, кряхтя от напряжения, к люку сниго-камеры. Чем ближе я продвигался к этой камере, тем сильнее мною овладевало нервное беспокойство. Когда стоявший на отправке альдебаранит пожал мою руку, ему, наверное, показалось, что он схватился за сырую губку. Я был мокрым с головы до ног и смущенно лепетал что-то насчет невыносимой жары на планете Альдебаран. Он поверил мне, заметив, как покраснело мое лицо от прилившей крови, и сочувствующим тоном утешил меня, напомнив о приятно морозистой атмосфере Мира-планет. Затем он, не жалея слов, объяснил, как мне держать себя при снигании, чтобы избежать подснигания. Мне совсем не пришло на ум спросить, что означает это “подснигание”. Я протиснулся сквозь тесный люк и попытался принять предписанную для снигания позу. Для этого мне пришлось опуститься на колени перед блестящим столбом и крепко обхватить его обеими руками.
Люк со скрежетом закрылся, и меня обступил непроницаемый мрак. Что-то сырое шваброобразное легло вокруг моей шеи, словно меня обняла гигантская морская звезда.
Я пытался побороть нарастающее отвращение. Потом я почувствовал, как сверху что-то стало давить мне на голову.
Что-то надо делать!
Давление заметно усиливалось. Ведь альдебаранит мне все до мелочи объяснил! Но я, видно, перегрузил мой расслабленный отпуском мозг поиском правдоподобного объяснения своей потливости. Я выдавливал свою память, как половинку лимона. От боли и отчаяния я скрежетал зубами. В камере раздавался грохот и скрип, словно раскачивалась гигантская ржавая чугунная калитка.
У меня было ощущение, что на мой череп взгромоздилась слониха. И ничего не приходило мне в голову, что можно было бы сделать. Меня и без того часто упрекали в слабой памяти, а тут недостаток моего мыслительного аппарата грозил обернуться просто трагедией.
Слониха все прибавляла в весе. Когда мой позвоночный столб стал издавать угрожающий треск, я понял, что больше не выдержу. Мне захотелось вскочить и скорее вскарабкаться к люку, пусть эти Мира-планеты катятся хоть к черту, хоть к дьяволу, меня они больше не интересовали, я хотел назад, на Землю, в мою квартиру, к своему Антею, каждый день убирать входную лестницу, всегда уступать место, когда в трамвай входят пожилые люди, все делать не так, лучше, чем прежде, только не умирать в таких мучениях!
Но что там, когда я не мог даже пошевелить бровью. Словно сосулька на карнизе крыши, висел я на этом проклятом столбе.
Что-то с силой отрывало мой нос от лица, а в большом пальце правой ноги было такое ощущение, какое, видимо, испытывал мой приятель Адальберт, который в водах у берегов Таити не нашел лучшего места для своей ноги, чем в клешнях мстительного омара.
Лишь благодаря последним резервам своих сил мне удалось раскрыть рот для крика. От натуги я выдавил кадык из шеи, но никто не сжалился надо мной, напротив, к слонихе присоединился еще объевшийся бегемот.
Я уже собрался сдаться на милость судьбы, когда чудовищный груз отпал от меня, как насосавшаяся пиявка, а звук открывающегося люка наполнил мою душу еще никогда не испытывавшимся мной чувством благодарности.
Шатаясь, я выбрался наружу — восставший из мертвых. Никогда больше, ни за какие богатства галактики не переступлю я порог этой камеры пыток. Я дотащился до того места, где еще перед спуском в сниго-камеру успел заметить что-то плоское для сидения. На ногах моих словно висело по центнеру, я отдувался в изнеможении. Слава богу, альдебараниты в последнюю минуту, кажется, услыхали мой вопль о помощи!
— Уф! — Я рухнул на низенькую скамейку, точнее, на то место, где по моим понятиям, она находилась. О своем заблуждении я понял тогда только, когда мое седалище провалилось вниз на полметра ниже запланированного и заныло от боли. Мой помутневший разум еще не успел как следует все это переварить, как ко мне подошел широко расставивший руки альдебаранит и со всей сердечностью провозгласил:
— Добро, пожаловать в хрустальный рай Солнца Мира, достопочтенный гость! Желаю вам приятного пребывания у нас!