Экстрасенс

– Такому легче дать, чем остаться девушкой, – пошутил добродушно Наумыч.
Но парня эта шутка вдруг задела.
– Ах ты, сука! Шмази давно не пробовал? – пробормотал он, поставил криво стакан на край ближней тумбочки, так что тот обрушился на пол, и попытался провести ладонью с растопыренными пальцами по лицу Наумыча.
Наумычу, естественно, этот жест не понравился. Он отстранился и легко оттолкнул длинную руку парня.
Парень в ответ неуклюже протянул другую руку к горлу Наумыча. Тот, приняв боксерскую стойку, отбил руку и несильно врезал парню в скулу.
– Кончайте, парни! – успел выкрикнуть Николай.
Но было уже поздно.
– Значит, ты так! – обиженно проговорил парень.
Он немного пошатался, как бы раздумывая, потер скулу, а потом неожиданно ловко нагнулся и схватил единственный свободный табурет за ножку. Через минуту в комнате была уже смертельная свалка.
На шум из соседней комнаты выбежали продолжавшие выпивать соседи. Кто-то вступился за именинника, который уже размазывал по физиономии кровь, капавшую из носа, кто-то, наоборот, стал их растаскивать. В тесном пространстве комнаты как следует развернуться было трудно, и кончилось тем, что все повалились друг на друга.
Кто-то зычно захохотал, и, к счастью, свалка на этом закончилась. Все же кое-какие следы начавшегося было побоища на лицах запечатлелись. Не считая разбитого носа парня, у троих под глазами расплывались могучие синячищи. В том числе и у Николая.
На другой день Николая вызвал майор.
– Подождите, синяк хоть запудрим, – предложил Наумыч.
Хотя за процедурой наложения грима следила вся комната, подавая советы, кончилась она неудачно.
– Тут легче мозги запудрить, – ворчал Наумыч. Стесняясь фиолетово-черного фингала под глазом, Николай вошел в кабинет майора и доложился.
– Красив! Смотреть противно, – проговорил майор. – Садитесь и опишите подробно весь ход события.
И он положил на стол перед Николаем лист бумаги.
– Какого события? – с деланным удивлением спросил Николай.
– А то вы не знаете…
– Я и в самом деле не знаю…
– Да знаете вы все, – устало проговорил майор. – Учинили пьяную драку. Вон какой разукрашенный. Я-то собирался через месяц представить вас на сокращение срока. За примерное поведение и отличную работу. А теперь что?
– Но вы же знаете, я не пью… И драки не было.
– Не знаю. Откуда мне знать… Опишите подробности инциндента.
Он так и сказал – «инциндента», и Николай с трудом удержал себя, чтобы не поправить.
– Так не было ничего. А в том, что я не пью, вы могли удостовериться…
– Бросьте дурочку валять. Уж вам-то стыдно, Горюнов! Пишите, пока с вами как с человеком разговаривают. Я вам повторяю – через месяц решается ваша судьба, а вы тут как не знаю кто!
– Но мне и в самом деле нечего писать, – уныло повторил Николай.
– Хорошо. Коли так, подробно опишите обстоятельства, при которых получили свое легкое телесное повреждение. Лично вы.
Николай пожал плечами и написал на листке несколько строк. «Я, Горюнов Николай Николаевич, такого-то числа во время чтения журнала решил подняться с постели и, споткнувшись о ножку стола, ударился об угол тумбочки, чем нанес себе легкое телесное повреждение в виде синяка под глазом».
– Вот, – подвинул он листок к майору. – Все, что я мог написать.
– Так, значит! – И майор усмехнулся. – А вот соседи ваши показывают другое. – Он вынул из папки несколько страниц, исписанных крупными корявыми буквами, прикрыл ладонью подпись и прочитал: – «Зная про мой праздник, Горюнов стал показывать ко мне презрение и оскорблять меня сначала в устной форме, а потом в физической. Когда я намекнул ему на его плохое поведение, он встал с кровати и разбил мне нос». Вот как ваши товарищи показывают. – И майор вернул листки в папку. – Взрослые ведь люди! – проговорил он грустно. – А как пацаньё! Тюрьма по вам плачет. Идите, Горюнов. И не удивляйтесь, если на выездной сессии суда дело о сокращении вам срока рассматриваться не будет.
– Доктор, ты чего не такой? – заволновались соседи, когда он вернулся в комнату.
Николай лишь удрученно махнул рукой. Пересказывать дурацкое заявление именинника – нарываться на новый «инциндент». Тогда и в самом деле можно проститься с надеждой.
– Именинничек-то наш не прост, – лишь сказал он.
И соседи поняли все.
– Ну сука! – изумился один из недавно подселившихся жильцов. – Сам же заварил, и сам настучал.
– Только не тут, на улице поговорим, по-трезвому, – предложил Наумыч, – чтобы Доктору путевку на волю не смазать.
Пожилой, всегда спокойный человек с большой лобастой головой и седоватым ежиком подставил эту свою голову под проволочный нож полуавтомата, и нож в одно мгновение отрубил ее.
За четыре дня до этого в их комнате случилось примерно то же самое, что и в комнате Николая. Была пьяная драка, только с более тяжкими последствиями: выбили оконные стекла, кровью залили пол и забрызгали стены, на «скорой помощи» увезли двоих.
Фамилия пожилого, всегда уравновешенного человека была Потапов. Через полтора месяца он, как и Николай Николаевич, надеялся на досрочное освобождение.
Николай Николаевич не знал, как и о чем они поговорили с майором, но в результате майор объявил Потапову, что тот отбудет весь срок, от звонка до звонка.
А теперь голова Потапова, сброшенная с ленты конвейера, лежала на цементном полу и смотрела на всех широко открытыми глазами. Тело же, обхватив руками металлический корпус, висело сбоку конвейера. И Николаю Николаевичу на секунду показалось, что это просто такой прикол – абсолютно же здоровый и целый Потапов нагнулся и рассматривает что-то на полу с другой стороны конвейера. Или дурное кино, где тело в конце концов подхватывает руками собственную голову и ставит ее на место.
Кто-то, быстрее всех сообразивший, что делать, вызвал по внутренней связи инженера по безопасности. Остальные из всех трех бригад стояли, сгрудившись, и молча смотрели в остановившиеся глаза Потапова.
– Переживал сильно… – объясняли люди из его бригады.
– Дни до воли пересчитывал, жена, говорил, на двадцать лет младше….