Увези нас, Пегас!

Принесли флейту. Чартер долго примеривался, вытирал мундштук рукавом, перебирал клапаны. Наконец сказал хриплым голосом:
– Упражнение для флейты по системе профессора Рескина.
За сим раздались страшные звуки, от которых встрепенулась вся живность «Аркольского дуба». Лицо Чартера побагровело, он остервенело дудел в деревянную трубку, нажимал сразу по нескольку клавиш и доказывал, что система профессора Рескина годится для оживления покойников.
– Спасибо, мистер Чартер, – сказала Мари ледяным тоном.
Она встала и ушла внутрь дома. Я поспешил за ней. Она стояла у раскрытого окна и смотрела в сад, уже подернутый желтоватой влагой сумерек. Ее лицо, овеянное последним отблеском неба, казалось таинственным и мечтательным.
– Как он играл! – тихо сказала она.
– Чартер играл замечательно, – согласился я.
– Отстаньте с вашим Чартером! – Она резко повернулась ко мне. – Куда вам всем… Это был он. Я знаю…
– Кто же? – спросил я.
– Белый Ламберт. – Она сказала это как бы для себя и тут же отвернулась.
Вот те раз! Белый Ламберт. Герой целой серии дешевых книжонок. Красавец весь в белом, по которому обмирают простушки в богом забытых селеньях. Придет Белый Ламберт, побренчит на гитаре, сыграет на трубе или на флейте – этот парень на все руки мастер, – возьмет простушку за руку и уведет в свой замок, тоже весь белый. Белый Ламберт – принц пустоголовых девчонок. Он побеждает злодеев, помогает бедным, а главное, спасает от скуки мечтательных девиц, которых родители не выпускают за ограду.
Я не знаю, кто пек эти книжки по пять центов каждая. «Белый Ламберт и Черный Корсар», «Любовь Белого Ламберта», «Белый Ламберт в стране гиббелинов».
В этом была вся Мари. Я проклинал себя. Как может нравиться такая девушка? Шкаф в ее комнате завален книгами, которые годятся только для растопки камина. Думаете, она очень любила Вальтера Скотта? Ну, «Айвенго» еще туда-сюда. Она могла прочесть душещипательные места, где герой спасает героиню из горящего замка. Но на длинные описания тогдашних нравов ее уже не хватало.
Вот что я видел у нее на столе: «Судьба пирата, или Последний разбойник морей», «Гондериль-вампир, или Пляска смерти», «Бедная Джесси и хрустальный башмачок», «Страдалица Джейн». И конечно, всеми верховодил Белый Ламберт. Теперь-то выяснилось, что Мари со дня на день ждала его появления.
Еще одной страстью Мари было аккуратное ведение семейной книги «Бланшар-ливр». Это здоровенный том с золотым тиснением на обложке. Чего в нем только нет! Мари старается, чтобы каждый день там появлялась новая запись.
Я как-то от нечего делать полистал «Бланшар-ливр». Тут и вырезки из газет, и картинки, и описание семейных обедов, и рецепты. «Возьмите засохшие сосновые иголки, корень китайского шиповника, красный корень, корень сассафраса, добавьте сухой лист остролиста, сахарную патоку, дрожжи, подсыпьте кукурузную муку и потом…» Дальше длинное описание, как приготовить необычайно вкусное домашнее пиво.
Каждого человека, побывавшего в доме, заставляют что-нибудь написать в этой книге. Я отделался скромной пометкой: «Случайно попал в сад и случайно оказался в доме. Майк Аллен. 11 мая 1860 года».
Самой длинной записью разразился Люк Чартер: «Считаю большой честью для пожарной команды города Гедеона оставить память в этом достославном фолианте семьи замечательного героя французской, испанской и мексиканской войн, а также отца впечатляющей леди, а также ныне хозяйки этого достославного дома, в котором хранятся достославные традиции семейственности, уюта, счастья и грома побед, гремевших над покоренной Францией, Испанией и Мексикой. Со всем уважением и любовью Люкас Чартер, лейтенант пожарных войск, в будущем сквайр».
Не говоря уже о малость корявом стиле, Чартер перегнул по военной части. Что это за войны – «французская, испанская и мексиканская»? Впрочем, мексиканская как раз была, но генерал уж никак не мог в ней участвовать. А «покоренная Франция»? Если бы сам месье Бланшар удосужился почитать книгу, он бы надрал Чартеру уши.
Мари не выносит, когда она не в центре внимания. Ей нравится уходить с галереи, чтобы все кричали: «Куда же ты, Мари? Нам без тебя скучно!» Она общий баловень. Если Отис Чепмен слишком увлечется Дейси Мей или Флорой Клейтон, она подзовет подружку к себе. Так или иначе Отису придется разговаривать с обеими. Она, конечно, не сомневалась, что любой помчится к ней по первому зову. Интересно, удалось бы ей расколоть близнецов Смитов?
Но она мне нравилась. Нравилась, и все – вот что обидно. Казалось, в ней спрятано маленькое солнышко. Оно брызжет вокруг горячим светом, а все остальные вроде планет так и вертятся кругом. Стоило ей пробежать мимо в белом платье, белых гольфах, с белой ракеткой в руках, стоило улыбнуться яркими губами и крикнуть: «Майк, догони!», как ничто не могло удержать меня на месте.
Мы бегали по саду, смеялись. Однажды я схватил ее в тени большого, почти склонившегося к земле дуба. Она упала, хохоча, толкалась. Потом вдруг стала серьезной и посмотрела прямо в глаза.
– Разве это хорошо – толкать леди? – спросила она. – Так делают только нехорошие люди.
Я встал поспешно и отряхнулся. Она осталась на траве, только руку под голову положила. Она сказала:
– Нельзя приставать к леди, когда ей это не нравится.
Я снова было кинулся к ней, но она вскочила и умчалась, звонко крича:
– Хетти, Хетти! Он сломал нашу ракетку!
Хетти совсем другая. Может, больная нога тому причиной, но я никогда не видел, чтобы Хетти кокетничала, ну хоть немного. Все-таки она девочка. Бывают минуты хорошего настроения, и тогда она могла бы как-то особенно посмотреть, ну хоть просто повести глазами, как это умеет любая девчонка, когда на нее уставится мальчик. Но нет.
Однажды я встретился с Хетти взглядом. Она сидела задумавшись, и вот я посмотрел ей в глаза. Мы не играли в гляделки, но получилось, что мы смотрели глаза в глаза несколько долгих секунд. Потом она быстро, словно спохватившись, отвела взор, и щеки ее слегка порозовели.
Это был грустный взгляд. Ее глаза как два маленьких светлых озерка, но очень глубоких. А на дне их спрятано что-то. Какая-то печаль и дума. Может быть, тайна.
Однажды, когда я сидел в саду, ко мне подошел Мюрат. Он положил мне голову на колени и начал смотреть в глаза. Я даже вздрогнул тогда. Никогда еще живое существо не смотрело на меня с такой немой силой. Он что-то хотел сказать, но ясно было, что сказать не может. Вот какие бывают глаза.
Как-то я застал Хетти в саду. Она читала книгу. Когда я подошел, Хетти быстро закрыла и спрятала томик. Но я заметил, это был Лонгфелло. Я мог бы прочесть ей наизусть:
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка, —
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!
О, я много знал из «Гайаваты», но я только спросил:
– Что ты читаешь, Хетти?
– Просто стихи, – ответила она.
Я понимал, почему она прячет книгу. Лонгфелло в этих местах совсем не жаловали. Ведь этот человек написал «Стихи о рабстве». Я думаю, если бы мисс Харриет Бичер показалась на улицах Гедеона, ее бы закидали тухлыми яйцами, а может, и забили палками. Никто здесь не читал «Хижины дяди Тома», но все знали, что в этой книге одно вранье. Какая-то тощая жердь, никогда не бывавшая в штате Кентукки, взялась писать про этот штат и несчастных черных.
А знает она, что ровно месяц назад в Традесканции сорок негров убили своих хозяев, сожгли имение, разбежались кто куда и поймать удалось не всех? Знает она, что Билл Таллаверо, сумасшедший плантатор из Натчеза, дал вольную своим черным и с тех пор по округе все с ног на голову встало?