Бегство г-на Монда

Монд тяжело повернулся на жесткой, пропахшей потом кровати. Снова, как в детстве, он привыкал к запаху своего пота. За долгие годы, за всю свою большую жизнь он забыл запах пота, запах солнца, все запахи жизни, которых люди, занятые делами, — не потому ли так все и получилось? больше не замечают.
Он приближался к истине, к открытию, и находился уже на полпути, но снова вынырнул на поверхность и подумал: довольно.
Зачем? Для чего?
Он вспомнил ее болезненную гримасу, ее детское «Ох!», когда в первый раз неловко — ему было стыдно — овладел ею. И с тех пор каждый раз, когда он, стараясь быть как можно легче, обладал ею, он хорошо знал, что взгляд у нее оставался тот же; он избегал смотреть на ее лицо, и потому близость, вместо того чтобы приносить наслаждение, становилась мукой.
Он сел на постели. Сказал себе «нет», решил лечь снова, но через несколько минут спустил с кровати голые ноги, поискал на полу грязные носки.
Увидев, что уже почти десять, Монд удивился. Панорама розовых крыш казалась совсем иной, чем в другие дни. Он побрился. Потом, когда уронил ботинок, в стенку постучали: сосед, крупье из казино с большими подкрашенными усами, призывал его к порядку.
Он спустился вниз. В коридоре первого этажа встретил горничную, ту, которая украла у него деньги и с тех пор смотрела на него так, словно сердилась. С преувеличенной любезностью поздоровался с ней, а в ответ получил лишь сухой поклон — она протирала пол мокрой тряпкой.
Он добрался до «Плаццы», но сначала, чувствуя, как все во рту вяжет, зашел в бар выпить чашечку кофе. Гостиница была цвета жирного молока; ее многочисленные окна с витражами наводили на мысль о пироге. Он задумался, пропустит ли его портье. Правда, в это время приходили в основном поставщики да обслуживающий персонал. В просторном прохладном холле он обратился к швейцару.
— Я из «Монико», — поспешил он представиться, поскольку тот, держа телефонную трубку, сверлил его глазами.
— Алло!.. Да… Приезжают на машине?.. Около двух… Хорошо… Спасибо…
И продолжил, обращаясь уже к Дезире:
— Что вам угодно?
— Хозяин спрашивает, что с дамой, которая была с Императрицей?
Детская, глупая, ненужная ложь.
— С госпожой Терезой?
Вот как? Она не изменила имя! Просто стала г-жой Терезой, как он г-ном Дезире. Но он-то украл свое имя с вывески.
— Она все еще здесь?
— Нет. Я даже не знаю, где вы сможете найти ее. Они были с ней не очень-то вежливы.
— Кто?
— Только не полиция! Там быстро сообразили, что она просто зарабатывала себе на жизнь. Бедняжка, она всегда казалась такой доброй! Да вы, должно быть, видели ее в «Монико». Я знаю, что инспектор из Парижа заходил туда сегодня ночью… Разумеется, ничего?
— Ничего.
— Будь я здесь, я позвонил бы вам, чтобы предупредить на всякий случай. Когда я узнал, что мой напарник, дежуривший ночью, не сделал этого, я его отругал. Тут ведь не угадаешь.
— Благодарю вас. Я скажу хозяину. А что госпожа Тереза?
— Ее допрашивали часа три, не меньше. Потом дали поесть — она выбилась из сил. Не представляю, что решил инспектор на ее счет. Он предупредил родственников. Родственников Императрицы, разумеется, — у нее брат в Париже, представляет во Франции какую-то американскую марку машины.
Швейцар поклонился маленькой англичанке в костюме, которая четким шагом проходила позади Дезире.
— Вам письмо, мисс.
Он проводил ее глазами. Дверь повернулась, и солнце высветило кусок стены.
— Короче, брат предупрежден. Он тотчас дал по телефону указания нашему адвокату. Меньше чем через час явились судебные власти и потребовали все опечатать. Старший по этажу, который несколько раз заходил в номер с напитками, сказал мне, что зрелище было презабавнейшее. Они до ужаса боялись, как бы чего не пропало. Собрали чулки, платки, разрозненные шлепанцы, сложили все в шкафы и опечатали. Кажется, заставили полицию обыскать и госпожу Терезу. Будь их воля, они и на ней поставили бы печать.
Это все, видите ли, из-за драгоценностей. Говорят, они настоящие. А я-то думал, обычные стекляшки — столько их у нее было! Не дай Бог, если госпожа Тереза хоть что-то взяла!
Кстати, когда вы вошли, мне звонили. Сейчас приезжает на машине ее брат с solicitor [5]. Они уже выехали, несутся как угорелые.
Алло!.. Нет… Она ушла… Что?.. Да, снимает номер, но еще не вернулась…
Считая Дезире одним из своих, он объяснил, не уточняя, о ком идет речь:
— Тоже хороша штучка! Никогда не возвращается раньше одиннадцати утра и до десяти вечера валяется в постели… Значит, вас интересует, что с госпожой Терезой? Не знаю. Когда с формальностями было покончено, ее буквально выставили за дверь, не позволив ничего взять, даже личных вещей, которые опечатали со всем остальным. У нее осталась только сумочка. Как она плакала! До сих пор вижу ее на тротуаре: не зная, куда идти, она стояла, словно потерявшееся животное, и в конце концов направилась к площади Массены… Если не хотите встречаться с инспектором, вам лучше здесь не задерживаться: он должен прийти к одиннадцати. Куда увезли тело, я не знаю. Труп вынесли ночью через служебный вход и, видимо, отправят в Америку.
Дезире тоже постоял на улице, словно потерявшееся животное, а потом, как и его первая жена, направился к площади Массены. По пути, без всякой надежды увидеть Терезу, он машинально осматривал еще малолюдные террасы кафе под большими тентами.
Должно быть, она нашла приют в каких-нибудь дешевеньких меблирашках, в одной из жалких гостиниц старых кварталов, где через всю улицу развешивают белье и на порогах домов сидят маленькие голозадые девочки.
Он миновал цветочный рынок: там уже подметали охапки стеблей и бутонов, увядшие лепестки с запахом Дня поминовения.
Маловероятно, что ему удастся найти ее, да он особенно и не надеялся, даже толком не знал, хочет ли этого. Однако чаще всего в жизни встречаются с теми, кого не ожидают увидеть: вот и он на узком тротуаре столкнулся с инспектором, который торопился, чтобы не опоздать к одиннадцати в «Плаццу». Инспектор оглянулся, пытаясь вспомнить, кого сейчас видел, потом отправился дальше.
Вдруг инспектор тоже бросился на поиски Терезы? Да нет конечно. Уж он-то знает, где она.
Г-н Дезире все шел. В полдень, оказавшись на площади Массены, он устроился на террасе большого кафе, где за большинством круглых столиков уже сидели люди, потягивая аперитив. Со всех сторон продавцы газет выкрикивали иностранные названия. Подъезжали и отъезжали автобусы, и ряды голов, одновременно поворачивавшиеся в ту или иную сторону, выражали блаженное и удовлетворенное любопытство.
Вот тогда-то он вдруг увидел в толпе Терезу. Он так удивился, что чуть было не упустил ее. Она стояла на краю тротуара, ожидая, когда полицейский остановит поток машин. Он еще не рассчитался, а официант, как назло, где-то задерживался. Г-н Дезире постучал по стеклу монеткой. Его охватывало беспокойство, и тем не менее он не мог уйти, не заплатив.
Регулировщик опустил жезл. Вернулся официант с заставленным подносом и принялся обслуживать соседние столики, успокаивая своего торопившегося клиента:
— Иду, иду…
Пешеходы устремились через дорогу. Хвост редел, по проезжей части бежал какой-то припозднившийся толстяк; полицейский поднял жезл.
— У вас нет мелких?
— Ладно, сдачи не надо.
Слишком поздно. Теперь придется ждать. Г-н Дезире пытался не потерять ее из виду, но фигурка в светло-сером только раз мелькнула в тени каштанов бульвара. Когда наконец он перешел улицу, то, стараясь не бежать, бросился вперед, расталкивая прохожих, и вскоре, метрах в пятидесяти, увидел Терезу; она шла не торопясь, как человек, которому некуда идти, и для виду рассматривала витрины.
Г-н Дезире замедлил шаг. Он еще ничего не решил и не знал, что делать. Он шел все медленнее, их с Терезой разделяли всего десять, потом пять метров, а она, ничего не подозревая, устало шла, возможно в поисках ресторана. Самое смешное, что он оказался рядом с ней как раз в тот момент, когда она остановилась перед витриной с трубками, и он, не имея мужества отвернуться и пройти мимо, машинально окликнул: