Мегрэ

Все это говорилось для Мегрэ с явным намерением поиздеваться.
— Да. Видимо, от меня ждут каких-то сведений.
— Со мной такая же история. Вы к кому из комиссаров?
— К какому-то Амадье.
На ходу Мегрэ задел Кажо, тот раздвинул губы в оскорбительном смешке, и вдруг у комиссара сработал неудержимый животный рефлекс. Рука его грохнула о Щеку Нотариуса.
Это была ошибка! Последствие бессонной ночи, целой цепи унижений!
Ошеломленный выходкой Мегрэ, Кажо не шелохнулся, зато Луи вскочил и вцепился комиссару в руку.
— Вы что, рехнулись?
Учинить драку в коридоре уголовной полиции! Только этого не хватало.
— Что здесь происходит? — раздался окрик Амадье, распахнувшего дверь.
Не понять, что случилось, при виде трех задыхающихся мужчин было просто немыслимо, но комиссар, как ни в чем не бывало, спокойно пригласил:
— Входите, Кажо.
Остальных свидетелей опять препроводили в соседнее помещение.
— Садитесь.
Мегрэ вошел в свой черед и встал у двери.
— Я вызвал вас, потому что ваше присутствие необходимо для опознания некоторых личностей.
Амадье нажал на звонок. Ввели Одна.
— Знаете этого человека?
И тут Мегрэ вскочил, хлопнув дверью и оглушительно выругавшись. Он чуть не плакал. Его тошнило от этой комедии.
Одна не знал Кажо. Кажо не знал Одна. Ни тот, ни другой не знает Эжена. И так будет до самого конца. Что касается Луи, тот вообще никого и ничего не знает.
Амадье, допрашивая их, добавляет себе очко при каждом новом препирательстве. А! Кое-кто позволяет себе не считаться с его привычками! Кое-кто пытается учить его, Амадье, ремеслу полицейского! Он, конечно, остается до конца вежлив, потому что он воспитанный человек. Но все увидят все сами.
Мегрэ мрачно спустился по лестнице, пересек двор, прошел мимо могучей машины Эжена.
Париж, Сена, сверкающий Новый мост — все было залито солнцем. Когда на небо наползла туча, теплый воздух неожиданно посвежел.
Через четверть часа, через час допросы закончатся.
Эжен сядет за баранку рядом с марсельцем. Кажо подзовет такси. Все обменяются взглядами и отправятся восвояси.
— Экая скотина этот Филипп!
Мегрэ рассуждал сам с собой. Мостовая звенела под его подошвами. Он не знал, куда идет. Неожиданно ему показалось, что женщина, с которой он разминулся, отвернулась, словно для того, чтобы он ее не узнал. Он остановился и заметил заторопившуюся прочь Фернанду. Через несколько метров нагнал ее и грубо, хоть и не нарочно, схватил за руку.
— Куда это вы?
Явно испуганная, она промолчала.
— Когда вас выпустили?
— Вчера вечером.
Мегрэ понял: доверию, возникшему между ними, пришел конец. Фернанда боится его. Думает только об одном: как бы поскорее уйти своей дорогой.
— Вас тоже вызывали? — спросил он, бросив взгляд на здание уголовной полиции.
Сегодня утром на Фернанде был голубой английский костюм, придававший ей вид мелкой буржуазки. Мегрэ особенно нервничал потому, что у него не было никаких оснований задерживать ее.
— Что вы собираетесь делать?
Он перехватил взгляд Фернанды, остановившийся на голубой машине Эжена.
Он все понял. И почувствовал ревнивую обиду.
— Вам известно, что ночью меня пытались убить?
— Кто?
— Эжен.
Она чуть было что-то не ляпнула, но вовремя прикусила язык.
— Что вы собирались мне ответить?
— Ничего.
Дежурный поглядывал на них. Наверху, за высоким окном, Амадье по-прежнему фиксировал срепетированные показания пяти свидетелей. Автомобиль, подтянутый и щеголеватый, как его владелец, ждал, и Фернанда с непроницаемым лицом выжидала момента, когда сможет уйти.
— Вы считаете, что вас посадил я? — настаивал Мегрэ.
Она не ответила и отвернулась.
— Кто вам сказал, что Эжен здесь? — бесцельно упорствовал Мегрэ.
Она же влюблена! Влюблена в Эжена, с которым переспала в угоду ему, Мегрэ!
— Тем хуже! — проворчал наконец комиссар. — Ступай, старушка.
Фернанда заторопилась к машине и встала около дверцы.
На тротуаре остался только Мегрэ, набивавший трубку. Она не разгоралась: он слишком плотно умял табак.
 
Глава 8
Пересекая вестибюль гостиницы, Мегрэ прямо-таки почернел: с плетеного кресла вскочила и бросилась ему навстречу женщина, облобызавшая его в обе щеки и завладевшая его рукой, которую больше не выпустила из своей.
Это ужасно, — простонала она. — Я приехала нынче утром и столько набегалась, что не знаю уж, на каком я свете.
Мегрэ смотрел на свояченицу, свалившуюся на него из Эльзаса, и ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к ней, настолько резко облик ее отличался от действующих лиц последних дней и сегодняшнего утра, в крутой атмосфере которых барахтался комиссар.
Мать Филиппа походила на г-жу Мегрэ, но в большей мере, нежели сестра, сохранила провинциальную свежесть. Была она не толстая, но пухленькая, личико розовое, волосы тщательно уложены, и все в ней излучало чистоту — черно-белый туалет, глаза, улыбка.
Свояченица привезла с собой тамошнюю атмосферу, и Мегрэ казалось, что он слышит запах дома, где стенные шкафы набиты вареньями, всяческими лакомствами и кремами, которые она так любит готовить.
— Как ты считаешь, он найдет себе место после того, что случилось?
Комиссар взял багаж свояченицы, еще более провинциальный, чем она сама.
— Переночуешь в гостинице?
— Если это не слишком дорого…
Мегрэ отвел ее в столовую, где ноги его не бывало, когда он останавливался здесь один: вид у помещения был чересчур суровый, и говорить там полагалось вполголоса.
— Как ты разыскала мой адрес?
— Сходила во Дворец правосудия и повидалась со следователем. Он не знал, что ты тоже занимаешься этим делом.
Мегрэ ничего не сказал, но гримасу скорчил. Он представил себе бесконечное нытье свояченицы: «Вы же понимаете, господин следователь. Дядя моего сына, дивизионный комиссар Мегрэ…»
— Ну, и что же он? — потерял терпение Мегрэ.
— Он дал мне адрес адвоката на улице Гренель. Я съездила и туда.
— И всюду таскала с собой багаж?
— Нет, оставила в камере хранения.
Это ужасно! Она выложила свою историю всем, с кем общалась.
— Поверишь ли? Когда фотографию поместили в газетах, Эмиль не осмелился пойти к себе на службу.
Эмиль — это ее муж, такой же близорукий, как Филипп.
— У нас ведь не как в Париже: тюрьма — это тюрьма.
Люди говорят: нет дыма без огня… А у Филиппа постель-то хоть с бельем?
Они ели сардины с кружочками свеклы, запивая все это легким красным вином из графина, и время от времени Мегрэ делал над собой усилие, чтобы стряхнуть с себя наваждение этого мирного завтрака.
— Ты знаешь Эмиля. Он очень настроен против тебя.
Считает, что это по твоей вине Филипп поступил в полицию, вместо того чтобы поискать хорошее место в банке.
Я ответила ему: чему быть, того не миновать. Кстати, у твоей жены все хорошо? Не слишком она много возится со своей живностью?
Завтрак отнял час с лишним, потому что после него потребовалось выпить кофе, а матери Филиппа захотелось точно узнать, как устроена тюрьма и как в ней обращаются с заключенными. Они вдвоем сидели в гостиной, когда явился портье и объявил, что с Мегрэ хочет говорить какой-то господин.
— Пригласите его.
Комиссар недоумевал, кто бы это мог быть, и совсем уж изумился, увидев комиссара Амадье, смущенно поздоровавшегося с г-жой Лауэр.
— Это матушка Филиппа, — представил ее Мегрэ. — Не подняться ли нам ко мне в номер?
Они молча вскарабкались по лестнице. Оказавшись в комнате, Амадье откашлялся, снял шляпу и отложил зонтик, с которым никогда не расставался.
— Я рассчитывал отыскать вас после утреннего допроса, — начал он. — Но вы ушли, никому ничего не сказав.
Мегрэ молча наблюдал за ним: он понимал, что Амадье пришел заключить мир, но у него не хватало героизма облегчить коллеге первые шаги.