Мегрэ и труп молодой женщины

— Чего же она хотела?
— Известно чего, денег. Сказала, что у нее нет ни франка, что хозяйка выгнала ее из квартиры, дала мне понять, что ей ничего больше не остается как покончить с собой. Конечно, так конкретно она не сказала. Но она всегда недоговаривала.
— Вы дали ей деньги?
— Три или четыре тысячи. Я не считала.
— Вы сказали ей о письме?
— Да.
— Что вы ей сказали?
— То, что в нем было.
— Вы его прочитали?
— Да.
Снова тишина.
— Месье может мне не верить. Но это не из любопытства. Даже не я его вскрыла. Марко нашел его в моей сумке. Я рассказала ему эту историю, но он не поверил. Тогда я сказала: «Вскрой, сам увидишь». Сдавленным голосом она шепнула мужу, который стоял рядом: «Тихо! Лучше сказать правду! Все равно узнают».
— Вы помните, что там было написано?
— Не дословно. Очень скверно было написано, на плохом французском, со множеством ошибок. Примерно так: «У меня к вам очень важное дело, и я должен срочно с вами встретиться. Спросите Джимми в баре Пиквика на улице Этуаль. Это я. Если меня там не будет, бармен вам скажет, где меня искать». Вы слушаете меня, месье комиссар?
Мегрэ, записывая, ответил:
— Прошу вас, продолжайте.
— В письме было еще: «Может так случиться, что я не смогу долго оставаться во Франции. В таком случае оставлю все для вас бармену. Чтобы он отдал письмо вам, вы должны будете удостоверить свою личность. Потом вы все поймете».
— Это все?
— Да.
— Вы пересказали мадемуазель Луизе содержание письма?
— Да.
— Она все поняла?
— Не сразу. Потом у нее было такое лицо, как-будто о чем-то задумалась, она поблагодарила и вышла.
— Той ночью о ней не было больше никаких известий?
— Нет. А откуда? Только через два дня, случайно просматривая газеты, я узнала, что ее нет в живых.
— Вы считаете, она пошла в бар Пиквика?
— Возможно. Что бы вы сделали на ее месте?
— Никто, кроме вас и мужа, не знал, что было в письме?
— Не знаю. Письмо пролежало у меня в сумке пару дней.
— Вы жили в отеле «Вашингтон»?
— Да.
— К вам никто не приходил?
— Только Марко.
— Где сейчас это письмо?
— Я положила его куда-то…
— Ваши вещи еще в отеле?
— Конечно, нет. За день до свадьбы я перевезла все к Марко, за исключением туалетных приборов и нескольких платьев, за которыми слуга пришел в день свадьбы. Вы думаете, что это письмо стало причиной ее смерти?
— Не исключено. Неужели она никак не отреагировала?
— Совершенно никак.
— Она никогда не вспоминала о своем отце?
— Когда я спросила о фотографии, которую она носила в портмоне, она ответила, что это ее отец. «Он еще жив?» — спросила я. Она посмотрела на меня, как человек, который хранит страшную семейную тайну, и промолчала. В другой раз, когда разговаривали о родителях, я спросила: «Что делает твой отец?» Она также посмотрела на меня, молча, что было совершенно в ее стиле. Сейчас, когда ее нет, нельзя говорить ничего плохого, но…
Стоящий рядом муж, видимо, дал ей знак, чтобы замолчала.
— Я рассказала вам все, что знаю.
— Благодарю, мадам. Когда вы думаете возвращаться в Париж?
— Через неделю.
Жанвье слушал разговор через отводную трубку.
— Кажется, я знаю, по какому следу побежал Лоньон. — сказал он с едва заметной улыбкой.
— Ты знаешь бар Пиквика?
— Проходил один раз мимо, но ни разу не был.
— Я тоже нет. Ты не голоден?
— Сначала нужно узнать, что случилось с Растяпой.
Мегрэ открыл дверь в соседнюю комнату и спросил у Люка:
— Нет известий от Лоньона?
— Никаких, патрон.
— Если он позвонит, найдешь меня в баре Пиквика на улице Этуаль.
— Мне сейчас нужно идти, патрон. Позвонила хозяйка гостиницы с улицы Абукир. Говорит, что в последнее время была так занята, что не имела ни минуты, чтобы прочитать газету. Короче, сообщила, что Луиза Лабуан жила у нее четыре месяца.
— Когда это было?
— Съехала два месяца назад.
— Наверняка оттуда переехала на улицу Клишн.
— Да. Работала продавщицей в магазине на бульваре Мажента. Это один из тех магазинов, которые продают на улицах остатки товара и уцененные вещи. Девушка работала там почти всю зиму, пока не заболела бронхитом и не слегла.
— Кто за ней ухаживал?
— Никто. У нее был номер на последнем этаже, что-то вроде мансарды. Отель этот — один из самых дешевых, там живут эмигранты с севера Африки.
Теперь почти все темные места были разгаданы. Можно было бы подробно описать всю жизнь девушки с тех пор, как она уехала из Ниццы, до того времени, когда нашла Жанну в «Ромео».
— Ты пойдешь со мной, Жанвье?
Осталось только узнать, чем она занималась свои последние два часа
Таксист видел ее на площади Сен-Огюстен, а потом — идущую в направлении Триумфальной Арки, на углу бульвара Осман и улицы Сен-Оноре. Это был маршрут, по которому нужно было идти на улицу Этуаль.
Луиза не смогла устроить свою жизнь и самым главным для нее была встреча в поезде с незнакомой девушкой, Луиза шла быстро, одна, в дождливую ночь, как-будто спешила навстречу своей судьбе.
 
Глава восьмая,
все действие которой происходит между людьми, знающими цену словам, и где еще раз говорится о Растяпе
Вход, втиснутый между швейной мастерской и прачечной, по которой сновали работающие там женщины, был таким узким, что большинство прохожих и не подозревало, что здесь бар. Зеленоватые донышки бутылок, вставленные в рамы вместо стекол, не позволяли заглянуть внутрь Над дверью замаскированной темно-красными шторами висел старый фонарь, на котором псевдоготическими буквами было написано: «Бар Пиквика».
Как только Мегрэ переступил порог, он сразу изменился — ушел в себя, стал неприступным и официальным. Сопровождающий его Жанвье претерпел подобную же метаморфозу.
В узком и длинном помещении было совершенно пусто. Окна из бутылочного стекла и узкий фасад обеспечивали полумрак, только кое-где деревянные панели отражали уличный свет.
Из-за стойки им навстречу поднялся невидимый от дверей мужчина в рубашке с засученными рукавами. Он что-то ел, кажется, бутерброд, который отложил, и, жуя, посмотрел на вошедших. На его лице было написано совершенное равнодушие. У него были очень черные, почти синие волосы. Густые брови придавали лицу выражение упорства. Глубокая ямка на подбородке походила на шрам.
Казалось, что Мегрэ почти не взглянул на него, но было понятно, что они встречались не в первый раз и узнали друг друга. Комиссар медленно подошел к высокому табурету, сел, расстегнул пальто и сдвинул шляпу на затылок. Жанвье подражал каждому его движению. Помолчав, бармен спросил:
— Месье выпьет что-нибудь?
Мегрэ, колеблясь, посмотрел на Жанвье:
— А ты?
— Как вы, патрон.
— Два аперитива, если у тебя есть.
Бармен налил бокалы, поставил на прилавок из красного дерева графин воды со льдом и замер. Казалось, они играют в игру: кто дольше промолчит.
Первым нарушил молчание комиссар:
— Во сколько тут был Лоньон?
— Я не знал, что его зовут Лоньон. Всегда слышал, как его называли Растяпой.
— Так во сколько?
— Может, в одиннадцать. Я не смотрел на часы.
— Куда ты его отправил?
— Никуда.
— Что ты ему сказал?
— Отвечал на его вопросы.
Мегрэ брал одну за другой оливки с подноса и жевал их с отсутствующим видом.
С самого начала, когда они только вошли и бармен встал из-за стойки, комиссар узнал в нем Альберта Фалькони — корсиканца, которого он уже раза два сажал за решетку за организацию подпольного игорного дома, а однажды — за контрабанду золота в Бельгию. В свое время Фалькони подозревался в том, что прикончил на Монмартре одного из членов марсельской мафии, но из-за недостатка доказательств его освободили. Было ему около тридцати пяти.