Мегрэ у министра

— Алло!.. Да… Это я…
У него был виноватый вид.
— Нет… Я не один… Нам надо обсудить очень важный вопрос… Я тебе все расскажу… Не знаю… Думаю, что уже недолго. Прекрасно… уверяю тебя, я себя прекрасно чувствую… Что?.. Премьер-министр?.. Хочет, чтобы… Хорошо… Я посмотрю… Да… Сейчас же позвоню… Пока…
На лбу Пуана выступил пот; он смотрел на Мегрэ, как человек, не знающий, где искать спасения.
— Три раза звонил премьер-министр. Просил передать, чтобы я звонил ему в любое время…
Пуан вытер лоб. Трубку он так и не раскурил.
— Что же делать?
— Позвоните ему. Завтра утром вам все равно придется ему признаться, что у вас больше нет отчета Калама. Нет никакой надежды, что мы сможем его найти в течение одной ночи.
— Вы так думаете? — невольно вырвалось у Пуана.
Вопрос прозвучал несколько комически, но в нем ощущались одновременно и смятение Пуана и инстинктивная вера во всемогущество полиции.
Тяжело опустившись в кресло, Пуан набрал номер, который знал на память.
— Алло! Говорит министр общественных работ… Я бы хотел поговорить с господином премьер-министром… Простите меня, мадам… Говорит Пуан… Полагаю, что ваш муж ждет… Да… Жду у аппарата…
Одним глотком Пуан опорожнил стопку. Взгляд его был устремлен на пуговицу пиджака Мегрэ.
— Да, господин премьер-министр… Простите, что не позвонил вам раньше… Чувствую себя лучше, да… Пустяки… Наверно, усталость… Кроме того… Я хотел вам сказать…
Из трубки до Мегрэ доносились звуки, не предвещавшие ничего хорошего. У Пуана был вид ребенка, которого отчитывают, а он тщетно пытается оправдаться.
— Да… Я знаю… Поверьте мне… Наконец ему дали возможность говорить, и он стал подбирать слова:
— Понимаете, произошло нечто… нечто невообразимое… Я имею в виду отчет… Вчера я принес его в мою собственную квартиру… На бульваре Пастера…
Если бы ему хотя бы дали возможность рассказать эту историю так, как он хотел! Но его без конца перебивали. Мешали.
— Я обычно прихожу сюда поработать… Что? Я и сейчас здесь, да… Нет, жена не знала, где я, иначе бы она передала мне, что вы звонили… Нет! У меня больше нет отчета Калама… Я пытаюсь сказать вам об этом с начала разговора… Я оставил его здесь, считая, что он будет в большей безопасности, чем в министерстве, и когда после разговора с вами пришел, чтобы забрать его…
Мегрэ отвернулся, увидев, как с густых ресниц Пуана скатилась слеза досады и унижения.
— Я все обыскал… Разумеется, я этого не сделал.
Прикрыв трубку рукой, Пуан прошептал Мегрэ:
— Спрашивает, сообщил ли я полиции…
Сейчас он слушал безропотно, бормоча время от времени:
— Да… Да… Понимаю…
Пот струился по его лицу, и Мегрэ захотелось открыть окно.
— Клянусь вам, господин премьер-министр…
Люстра не горела. Угол кабинета, где они сидели, освещала настольная лампа с зеленым абажуром. Остальная часть комнаты тонула в полумраке. Время от времени с бульвара Пастера доносились гудки такси и иногда свистки паровоза.
На фотографии, висящей на стене, отцу Пуана было лет шестьдесят пять, и, судя по возрасту самого Пуана, он, видимо, был сфотографирован лет десять назад. Матери Пуана на другой фотографии было не больше тридцати. Одета и причесана она была по моде начала века, из чего Мегрэ сделал вывод, что мадам Пуан, как и его собственная мать, умерла, когда ее сын был еще ребенком.
Можно было предполагать многое; Мегрэ еще не обсуждал всех возможностей с Пуаном, но бессознательно их обдумывал. Телефонный разговор, свидетелем которого он оказался, навел его на мысль о Мальтере: будучи премьер-министром, тот одновременно является министром внутренних дел, то есть ему подчиняется Сюртэ.
Если предположить, что Мальтер узнал о визите Пикмаля на бульвар Сен-Жермен и велел установить наблюдение за Огюстом Пуаном… Или даже после разговора с ним…
Предположить можно все, что угодно: что Мальтер захотел завладеть документом, чтобы его уничтожить или чтобы сохранить, как возможный козырь.
Газетная терминология абсолютно точна: отчет Калама — настоящая бомба, дающая тому, кто ею владеет, неслыханные преимущества.
— Да, господин премьер-министр. Никакой полиции, обещаю…
Премьер, очевидно, изводил Пуана вопросами, от которых тот терял почву под ногами. Пуан взглядом призывал Мегрэ на помощь, но помочь ему было невозможно. Он уже начал слабеть.
— У меня в кабинете сидит человек, но я его пригласил не как…
Нет, Пуан был сильным человеком — и физически и духовно. Мегрэ и себя считал сильным, однако в свое время тоже не оказал должного сопротивления, когда попал в куда менее сложную ситуацию. Он хорошо помнил и будет помнить всю жизнь, что тогда его больше всего подавляло ощущение, будто он имеет дело с безымянной, безликой силой, которую невозможно понять. Эта сила для всех является Силой с большой буквы — Законом…
Пуан, наконец, назвал имя:
— Это комиссар Мегрэ… Я пригласил его как частное лицо… Уверен, что он…
Его опять прервали. Трубка вибрировала.
— Нет, никаких следов… Никто… Даже жена не знала… Секретарша тоже… Клянусь вам, господин премьер…
Он говорил уже совсем смиренным тоном.
— Да… К девяти часам, хорошо… Хотите с ним поговорить? Сию минуту…
Он смущенно посмотрел на Мегрэ.
— Премьер хочет… Комиссар взял трубку.
— Слушаю, господин премьер-министр…
— Мой коллега сказал, что он вас информировал о случившемся…
— Да, господин премьер-министр.
— Вы, несомненно, прекрасно понимаете, что все должно оставаться в строжайшем секрете. Не может быть и речи о том, чтобы начать официальное расследование. Сюртэ также не будет поставлена в известность.
— Понимаю, господин премьер-министр.
— Само собой разумеется, что если вы, проведя расследование, но как лицо частное, а отнюдь не официальное, обнаружите что-либо, касающееся отчета Калама, вы поставите меня…
Тут он запнулся. Быть замешанным в это дело ему не хотелось.
— …вы информируете об этом моего коллегу Пуана.
— Да, господин премьер-министр.
— Это все.
Мегрэ хотел передать телефон Пуану, но раздался щелчок: премьер повесил трубку.