Мегрэ забавляется

Мегрэ направился в глубину зала.
— У вас найдется листок без опознавательных знаков вашего кафе и конверт?
— Мы другой, кроме чистой, бумаги не держим. Пройдите за стойку, там бювар, а также чернильница и ручка.
— Давно ли у вас работает посудомойщиком парнишка, которого я приметил на кухне?
— Его привела к нам мать три недели тому назад. В октябре возобновляется учеба в лицее. Они люди бедные, вот он и старается немного подработать в каникулы.
— Жанвье в течение этого времени у вас не появлялся?
— Нет, я его не видел. Когда им невтерпеж пропустить стаканчик, они забегают в пивную — она поближе.
Мегрэ это было известно лучше, чем кому-либо.
— Попридержите мальчугана, у меня для него будет поручение.
— Да ему и так понадобится какое-то время, чтобы навести порядок.
Комиссар не вернулся к Мартин Шапюи, а устроился за другим столиком, достаточно далеко от нее. Затем вывел на конверте:
«СРОЧНО ВРУЧИТЬ ИНСПЕКТОРУ ЖАНВЬЕ».
Со своего места недоумевающая девушка видела лишь, что он что-то царапал печатными буквами на листке бумаги.
Текст был краток:
«Жав с вечера пятницы знал от няни, что его жена уедет в Париж».
Мегрэ прошел в кухню.
— Тебя как зовут? — спросил он парня с взъерошенными волосами, выстраивавшего в ряд тарелки.
— Эрнест, месье комиссар.
— Кто тебе сказал, что я полицейский?
— Никто. Я узнал вас по фото.
— Хочешь выполнить мое поручение? Легко ли тебя запугать?
— Вам, возможно, это удастся, но кому-либо другому…
— Сейчас ты помчишься в дом напротив, в уголовную полицию. Знаешь такую?
— Это там, где большой вход, у которого постоянно дежурит постовой?
— Вот именно. Вручишь ему этот конверт и попросишь немедленно доставить его инспектору Жанвье.
— Понял.
— Погоди, это еще не все. Не исключено, что часовой скажет, чтобы ты сделал это сам.
— Должен ли я его послушаться?
— Да. Поднимешься на второй этаж — там полно народу. За барьерчиком увидишь старого привратника с цепью на груди.
— Я знаю, как в банках.
— Ты повторишь ему то же самое. Возможно, поблизости окажется кто-нибудь из инспекторов и начнет тебя расспрашивать. Поэтому хорошенько запомни, что отвечать: ты шел по мосту Сен-Мишель и вдруг тебя остановил какой-то месье и попросил за пятьсот франков отнести письмо в уголовную полицию.
— Схвачено.
— Месье был маленького роста, худой…
Малец, которому все это казалось забавным, порывался поскорее выполнить просьбу комиссара.
— Заруби себе на носу: мелкий, хилый и довольно пожилой…
— Ясно, месье Мегрэ.
— Это все. Возвращаться сюда не стоит, потому что за тобой могут проследить.
— Вы их разыгрываете, да?
Мегрэ ограничился улыбкой и поспешил присоединиться к девушке.
— Что получится, то и ладно.
— Что это вы затеяли?
— Повел себя как заурядный читатель, который вместо имени под своими писульками ставит: «Тот, кто знает».
Она видела, как Эрнест, пошептавшись о чем-то с хозяином, покинул ресторан, и проследила взглядом, как он пошел — а точнее побежал — по мосту Сен-Мишель.
— Это следствие того, о чем я вам рассказала?
— Нет.
— Может, в развитие телефонного разговора?
— Угадали.
Хозяин с хозяйкой закончили ужинать. Посуда с их стола уже была убрана.
— Вам не кажется, что они дожидаются нашего ухода, чтобы закрыть свое заведение?
— Бесспорно.
— Им, видно, приходится подниматься с петухами.
— Досадно, что, уйдя отсюда, мы нигде более не сможем притулиться.
Другого, расположенного напротив здания уголовной полиции и открытого в этот час кафе или бара не было.
Парнишка на той стороне набережной беседовал с постовым. Вскоре он скрылся под аркой.
Так и думал, что ему предложат самому отнести письмо. Полицейскому ведь нельзя оставлять свой пост.
Лишь бы…
Но все, похоже, прошло гладко, ибо спустя три-четыре минуты Эрнест вышел и на сей раз направился к Новому мосту.
Значит, Жанвье получил анонимное послание. Даже если он и отнесется к нему скептически, то все равно не удержится и непременно спросит об этом доктора Жава.
— Вы не выглядите человеком, едва сдерживающим нетерпение, — заметила Мартин комиссару, который с отсутствующим взглядом сгорбился на банкетке.
Она подумала так, ибо не знала Мегрэ. Сегодня он впервые переживал кульминацию расследования за пределами собственного кабинета, но чувствовал себя точно так же, как и в те минуты, когда сам задавал вопросы обвиняемому.
За свою карьеру он допросил сотни самых непохожих людей. Большинство допросов длились часами. Приходилось далеко за полночь засиживаться в сизой от дыма трубки и сигарет комнате, и зачастую инспекторы были вынуждены поочередно сменять друг друга.
На набережной Орфевр ходили легенды о том, как Мегрэ разбирался с одним преступником двадцать семь часов кряду и в итоге был измотан ничуть не менее своего визави, однако все же вынудил того признаться.
И каждый раз с ним происходил один и тот же феномен.
До тех пор, пока сидящий перед ним подозреваемый продолжал отбиваться — отказывался отвечать или лгал, — это была в какой-то мере борьба на равных, проблема чуть ли не технического свойства. Вопрос, по возможности неожиданный, нанизывался на другой, а пристальный взгляд комиссара подмечал малейшую реакцию подследственного.
Почти всегда по прошествии более или менее продолжительного отрезка времени наступал момент, когда допрашиваемый прекращал сопротивляться, и тогда перед полицейским оказывался просто затравленный индивид, в мгновение ока вновь ставший человеком — пусть вором, убийцей, но все же человеком, тем, кому предстояло платить за содеянное и кто прекрасно отдавал себе в этом отчет, для кого в эту минуту рвалась связь с прошлым, с близкими ему людьми.
Подобно животному, которого вот-вот прикончат, — а Мегрэ никогда не находил в себе силы убить кого-либо из них, даже вредоносных, — он едва ли не всякий раз бросал на того, кто загнал его в угол, удивленный взгляд, в котором читался упрек.
«Именно так все и произошло…» — обессиленно выдыхал задержанный.
И для него уже не было более спешной заботы, чем подписать свои показания, подмахнуть все, что угодно, и поскорее отправиться спать.
Сколько раз в подобных ситуациях Мегрэ доставал из шкафа бутылку коньяку — не для того только, чтобы предложить выпить своей жертве, но и чтобы основательно плеснуть в свою рюмку.
Он занимался своим ремеслом полицейского, не давая оценок. Не ему судить, он предпочитал, чтобы это сделали другие.
Какая ситуация складывалась сейчас там, наверху, за освещенными окнами кабинета Мегрэ? Начало ли ослабевать сопротивление Жава под натиском инспектора и дал ли уже Жанвье сигнал к расправе?
Складывалось впечатление, что сидевшая напротив комиссара девушка следила за ходом его мыслей.
— Странно, — глухо прошептала она. — Я бы никогда не поверила, что доктор Жав способен на такое. Он так не похож на убийцу!
Мегрэ промолчал. Зачем объяснять ей, что за всю свою карьеру он ни разу, за исключением нескольких профессионалов, не встречал убийцу с криминальной физиономией.
— Сколько с меня? — спросил он хозяина.
— За оба ужина?
— Нет, за свой я заплачу сама, — запротестовала Мартин Шапюи.
Он не настаивал.
— Кальвадос занесите на мой счет.
— Как вам будет угодно.
Кафе они покинули вместе и не успели добраться даже до моста Сен-Мишель, как хозяин закрыл ставни.
— Вы направляетесь туда?
— Нет. Я выжидаю.
К счастью, набережная Орфевр была плохо освещена.
Оставаясь на тротуаре, тянувшемся вдоль Сены, они не выходили из тени, и постовой у здания уголовной полиции не мог их разглядеть.
— Вы полагаете, он признается?
Мегрэ лишь пожал плечами. Он не был Господом Богом. И сделал то, что было в его силах. Остальное касалось Жанвье.