Потрошитель

Взрыв отшвырнул визжащих людей в дальнюю часть зала. Тикки бросила туда еще одну гранату, а другую – дымовую – себе под ноги. Облако дыма немедленно окутало ее.
Какой-то крепыш, держа оружие над головой, прорвав бумажный экран, вывалился в коридор. Тикки встретила его огнем, лицо противника окрасилось красным, а бумажные экраны покрылись дырами. Она бросила и второй полуавтомат и достала «канг». Из прохода за простреленными ширмами неслись крики боли, и это было хорошо. Случайные жертвы тоже весьма желательны – это неотъемлемая часть ее работы. Нынче открылся сезон. Наконец-то мечты охотника становятся явью!
Злобная улыбка промелькнула на ее лице.
– Хорошо. Очень хорошо.
Пульсирующий ритм бэнда, играющего в «Чертоге Дракона», заглушал слова, но Тикки видела, слышала и чуяла достаточно, чтобы понять, что говорит Адама. На лице его расплылась удовлетворенная улыбка, в глазах поблескивали волчьи огоньки. Знакомый ритм слов «Хорошо… очень хорошо» четко резонировал в ушах Тикки. Даже запах Адамы излучал удовлетворение. Он повертел в пальцах латунную ручку своей трости, а потом сделал знак Тикки приблизиться.
– Гонконг благодарен тебе, – сказал он с улыбкой и взмахнул пальцами – будто отмахиваясь от конкурентов, как от назойливых мух.
Тикки поклонилась.
Упоминание о Гонконге снова наводило на мысль о связи Адамы с бандой «Зеленого Круга», страшного оружия «Общества 999», руководимого вождем «Триад» Силиконовым Ma. Благодарность такого человека, как Молоток, – вещь полезная. Пока его связи в Северной Америке сравнительно невелики, но влияние его все растет, а власть Ма в Восточной и Южной Азии просто всеобъемлюща.
Адама бросил фразу, из которой явствовало, что Тикки уже ждет новая работа. Она собралась было расспросить Адаму, но в это время вернулись из туалетной комнаты пять его очаровательных подружек. От них пахло свежей парфюмерией и прочими гигиеническими штучками. Адама широко улыбнулся и пригласил их снова присоединиться к нему в его кабинете.
– Кто будет моей Леандрой?
Одна из них, пышная, рыженькая, сладко заулыбалась.
Городской дом Адамы был тих. Только свет с улицы, просачивающийся сквозь занавески и портьеры, сумеречно поблескивал в густой тени комнат. Человек здесь мало что разглядел бы, а для Тикки было в самый раз.
Она лежала в вестибюле у входа. Сейчас для нее настало время ясности и определенности. Она снова обрела свой естественный облик, и это место – ее.
Любой, кто вошел бы сюда сейчас, увидел бы, как она могуча. Она лежала в мутном пятне лунного света, просачивающегося через фонарь в потолке. Ее кожа превратилась в густую косматую шубу из черного и красного меха, цвета крови и ночи. Передние лапы раздувались от мышц, а кисти лап были как у тролля. Клыками она могла раскусить человеческий череп, а когтями – разодрать человека от плеч до крестца. Она знала это, потому что так уже бывало. И не раз. В своем естественном обличье она сражалась даже с троллями и неизменно выходила победителем.
Она повела ушами, махнула хвостом, зевнула во всю пасть и потянулась. Потом пошла обследовать дом.
Если бы кто-нибудь проник в дом, она тут же узнала бы об этом, но не это встревожило ее. Что-то непонятное витало в воздухе. Пока она лежала, ощущение было слабым, неясным. Теперь же, когда она поднялась на лапы, рыча, приглядываясь, прислушиваясь, принюхиваясь, что-то в воздухе изменилось, возникло какое-то напряжение, заставляющее мышцы налиться сталью, силой, мощью, которым вряд ли кто на этом свете мог противостоять.
Когда она выполняет работу, вот как сейчас, охраняя свое место, она любит все делать основательно. Это значит, что и пахнуть здесь должно правильно.
Она остановилась, чтобы потереться мордой об угол. Ей хотелось уничтожить собственный запах, сильный, забивающий все, – тогда можно будет принюхаться к другим запахам. В вестибюле очень сильно пахло ею. Места, которые она охраняет, и должны так пахнуть. Так она делала эти места своими, великодушно позволяя другим, таким, как Адама, разделять их с ней.
Адама, конечно, самец. Человеческий, но все же самец. Ей бы не пришло в голову делить территорию с самцом ее вида. Она могла бы предложить ему много больше, если бы, конечно, захотела.
Что-то заскрипело под ее лапами, и она припала к полу, но ни термитов, ни запаха подгнивающего дерева, никаких дефектов не учуяла.
Обход подтвердил то, что она знала и так: двери и окна заперты, никого нет.
Значит, нет и проблем.
Она вернулась в вестибюль и вытянулась на полу. В естественном обличье она не нуждалась в мебели, разве что для сна. Кресла и диваны были слишком малы, чтобы выдержать ее, а когда она вскакивала с них, те имели обыкновение неожиданно падать, и она из-за них теряла равновесие.
Как ей говорила мамочка? Птицы живут в небе, обезьянам лучше всего на деревьях, а четвероногие, как она, принадлежат земле и должны прижиматься к ней как можно теснее.
Внезапно в лунном свете прямо перед ее носом вскипел водоворотик пыли. Она вскинула морду от неожиданности, а потом заворчала, порыкивая, – это была одна из маленьких шуток Адамы. Она не знала, как он заставляет пыль так вот вертеться, но была уверена, что это не волшебство. Адама вообще не любит волшебства, и единственное, которое он согласен терпеть, – это ее, Тикки, волшебство.
Наверное, это просто какой-то хитрый технический эффект.
Она направилась в цокольный этаж. Комната здесь была большая, стены и потолок – черные. Единственным источником света были два десятка стереоэкранов, встроенных в правую стену. На каждом из них возникали и повторялись сцены конца мира, Пятого Мира, и наступление Шестого: голодные бунты в Нью-Йорке, войны корпораций, опустошение и смерть. Человеческие законы и хаос, бьющиеся друг с другом насмерть. Цивилизация, висящая на волоске от гибели.
В центре комнаты располагалась металлическая стойка, под ее поперечиной, распятая, привязанная за лодыжки и запястья, стояла пышная женщина, рыжая, голая. Рядом был черный мраморный стол, на нем лежал целый набор сверкающих стальных инструментов. У стола стоял здоровенный детина по имени Джеклэш.