Смертельный эксперимент

Питер закрыл глаза.
— Мне очень жаль. Но рано отчаиваться. Есть способ, Сандра, — способ, который позволит навсегда покончить с этим кошмаром.
 
ГЛАВА 1
Январь, 1995
Сандра Фило углубилась в воспоминания Питера Хобсона. Вся эта история, закончившаяся так трагично, началась шестнадцать лет назад, в 1995 году. В те времена Питер Хобсон еще не успел оказаться в самом центре потрясшей мир полемики о науке и вере. Он был просто двадцатишестилетним аспирантом Университета Торонто, готовился к защите диссертации на звание магистра биомедицинской инженерии и не подозревал, что ему вот-вот предстоит пережить сильнейшее потрясение…
В комнате Питера Хобсона в университетском общежитии зазвонил телефон.
— У нас появился жмурик, — услышал Питер голос Кофакса. — Хочешь посмотреть?
Жмурик. Труп. Питер никак не мог привыкнуть к жаргону Кофакса. К тому же он еще не совсем проснулся.
— Д-да, — прозвучало не очень уверенно. — Конечно, само собой. — Это было сказано уже гораздо решительнее.
— Мамиконян собирается начать его потрошить, — сказал Кофакс. — Ты можешь следить за электрокардиограммой. Это зачтется тебе как солидный кусок медицинской практики.
Мамиконян. Стажировавшийся в Стэнфорде хирург-трансплантолог. Уже не молод — шестьдесят с хвостиком, но рука твердая, как у статуи. Участвовать в отборе органов для пересадки. Боже, разумеется, он не упустит такой шанс.
— Когда?
— Часика через два, — ответил Кофакс. — Паренек подключен к полной системе жизнеобеспечения, чтобы мясо не испортилось. Мамиконян сейчас в Миссисауге; нужно время, чтобы он мог добраться сюда и подготовиться.
Кофакс сказал — паренек. Жизнь какого-то паренька оказалась очень короткой.
— Что случилось? — спросил Питер.
— Несчастный случай. Какой-то «бьюик» задел сбоку мотоцикл. Его владелец вылетел из седла и… оказался у нас.
Да, не повезло, наверно, совсем юный паренек. Питер сочувственно покачал головой.
— Я обязательно приду, — повторил он.
— Третья операционная, — сообщил Кофакс. — Ты должен быть примерно через час. — Он повесил трубку.
Питер начал поспешно одеваться.
Внутренний голос предупреждал: не в это дело, но соблазн оказался слишком велик По пути в операционную он остановился у регистратуры отделения скорой помощи и просмотрел записи о поступивших за ночь пациентах. Таблички прикреплялись к алюминиевым дощечкам на вращающейся стойке. Одного парня зашивали после того, как он пролетел сквозь оконное стекло Еще один со сломанной рукой. Ножевое ранение Желудочные колики. А-а, вот оно.
Энцо Банделло, семнадцать лет.
Как и сказал Кофакс, несчастный случай.
Какая-то молоденькая медсестра подошла к Питеру сзади и заглянула ему через плечо. На бирке пришпиленной к карману ее халата, было написано «Салли Коган». Девушка нахмурилась.
— Бедный паренек. У меня есть брат того же возраста. — Пауза. — Родители в часовне.
Питер кивнул.
Энцо Банделло, подумал он. Семнадцать лет.
Мальчика привезли в тяжелом состоянии Бригада травматологов ввела ему допамин и провела дегидратацию, чтобы уменьшить отек мозга как правило, являющийся следствием серьезных черепно-мозговых травм. Однако слишком большая доза допамина могла повредить сердечную мышцу Согласно процедурной карте, в 2 часа 14 минут ночи его начали вымывать из тела мальчика, вводя физиологический раствор. Последующие показания приборов зафиксировали: кровяное давление некоторое время оставалось повышенным — результат введения допамина, — но вскоре оно должно было нормализоваться. Питер полистал странички. Отчет серологического анализа: в крови не обнаружено антител ни к гепатиту, ни к вирусу СПИДа. Свертываемость крови и содержание лейкоцитов тоже выглядели неплохо.
Идеальный донор, подумал Питер. Трагедия для одного или чудесное спасение для многих. Жизни полудюжины людей зависят от состояния его органов. Сначала Мамиконян получит сердце — получасовая операция, печень — еще два часа работы. Бригада урологов удалит почки, это еще час. Затем настанет очередь роговицы глаз, костей и других тканей.
Хоронить-то будет почти нечего.
— Сердце отправится в Садбери, — сказала Салли. — Кому-то очень повезло. Тесты на иммунологическую совместимость были превосходны — тут нет другого мнения.
Питер отошел от стойки и направился в главный корпус. Из приемного покоя туда вели массивные двойные двери. В третью операционную можно было попасть двумя путями. Он выбрал тот, что проходил мимо часовни.
Питер оставался равнодушен к религии. Его родители, жившие в Саскачеване, были белыми канадскими протестантами. Последний раз Питер был в церкви на чьей-то свадьбе. Предпоследний — на похоронах.
Из коридора ему было видно чету Банделло. Они сидели в часовне на длинной скамье. Мать юноши тихо плакала. Отец обнял ее за плечи. Сильный загар и цементная пыль на клетчатой ковбойке — наверное, строительный рабочий, скорее всего каменщик. В Торонто многие итальянские иммигранты этого поколения работали на стройках. Они приехали в Канаду после второй мировой войны и, чтобы обеспечить лучшую жизнь своим детям, не зная английского, вынуждены были браться за любую тяжелую работу.
И вот теперь сын этого человека мертв.
В оформлении часовни не было символики определенного вероисповедания, но отец мальчика смотрел вверх, словно видел на стене распятие, видел там своего Иисуса. Он перекрестился.
Где-то в Садбери, Питер знал, сейчас ликовали. Сердце везут! Чья-то жизнь будет спасена.
Но какой ценой!
Он медленно пошел дальше.
Наконец Питер добрался до комнаты, где хирурги готовились к операции. Отсюда через широкое застекленное окно хорошо просматривалась сама операционная. Большая часть хирургической бригады уже была на месте. Тело Энцо тоже было подготовлено: грудь выбрита, смазана двумя слоями раствора йода, и операционное поле заклеено прозрачной пленкой.
Питер старался рассмотреть то, что другие были обучены не замечать: лицо донора. Правда, видно было не так уж много; большая часть головы Энцо была закрыта тонкой хирургической простыней, наружу выглядывала лишь трубка дыхательного аппарата. Трансплантологи сознательно не интересовались личностью донора — так легче, считали они. Питер, наверное, единственный из всех присутствовавших знал имя юноши.
В «предбаннике» операционной были две мойки. Питер приступил к обязательной восьмиминутной процедуре мытья рук, и цифровой таймер над мойкой стал отсчитывать время в обратном направлении.
Минут через пять прибыл сам доктор Мамиконян и начал мыть руки у соседней мойки. Серо-стальные волосы и сухощавое удлиненное лицо делали его похожим больше на стареющего супермена, чем на хирурга.
— Вы кто? — спросил Мамиконян, не прерывая своего занятия.
— Питер Хобсон, сэр. Я аспирант, занимаюсь биомедицинской инженерией.
Мамиконян улыбнулся.
— Рад познакомиться, Питер. — Он все еще продолжал мыть руки. — Извините, что придется обойтись без рукопожатия. — На этот раз Питер удостоился усмешки великого человека. — Чем вы сегодня собираетесь заниматься?
— Ну, наша программа подготовки включает сорок часов работы с медицинской аппаратурой, как говорится, в реальных условиях, то есть в клинике. Профессор Кофакс — мой научный руководитель — договорился, что сегодня я займусь ЭКГ. — Он помолчал. — Если вы не против, сэр.
— Вот и отлично, — бодро произнес Мамиконян. — Смотрите и учитесь.
— Так я и сделаю, сэр.
Таймер над мойкой звякнул. С непривычки Питер чувствовал себя неловко: с рук капала вода, и ему отчаянно хотелось их вытереть. Он растерянно стоял, держа на весу мокрые ладони, пока к нему не подошла медсестра с полотенцем. Он взял его, вытер руки, а затем облачился в стерильный халат, который подала ему та же сестра.
— Размер перчаток? — спросила она.