Тридцатая любовь Марины

— С бабушкой. Но она шас уехала. К маме. В Ленинград.
Рука с печеньем остановилась на полдороге к губам:
— Как же она тебя оставила?
— А что такого. Я не маленькая.
— Справляешься?
— А чего там. Я все умею.
— Молодец. Я вот до сих пор готовить не научусь.
— Почему?
— Муж избаловал.
— Он хорошо готовит?
— Да. Лучше любой бабы.
— Ты давно замужем?
— Три года.
— Хорошо быть замужней?
Мария усмехнулась, лениво потягиваясь:
— Ничего хорошего.
— Почему?
Мария неторопливо подняла из-за стола свое гибкое тело:
— Когда выйдешь замуж — поймешь. Пошли покурим на лестницу…
Марина двинулась за ней.
— Куда это вы? — спросила пунцовая от смеха Ольга.
— Сейчас придем…
На лестнице было темно и прохладно, Мария достала из сумочки сигареты, протянула Марине:
— Куришь?
— Нет, — улыбнулась Марина.
Чиркнула спичка, высветив индейское лицо:
— Честно говоря, не помню когда была на таком девишнике.
— А что?
— Да смешно до слез. Дети вы. Правда, завидно немного…
Она затягивалась, разглядывая Марину:
— Ты очень красивая. Как принцесса.
Марина улыбнулась:
— Ты красивее.
Дым со смехом пошел у нее изо рта:
— Спасибо… У тебя мальчики есть?
— Неа.
— Почему?
— Да ну… Неинтересно с ними…
— Понятно.
— Маша, а где ты такие брюки достала?
— Нравятся?
— Очень. Это ведь новая мода.
— Хочешь такие?
— Дорогие, наверно…
— Матерьял тридцать и шитво десятка.
— Дорого.
— Чего ж дорогого?
Марина пожала плечами.
Тонкий палеи щелкнул по сигарете, стряхивая пепел:
— Послушай, а у тебя инструмент дома есть?
— Конешно.
— Давай сбежим к тебе, ты мне поиграешь? А то тут с тоски помрем.
— Давай. Только Вера может обидеться…
— А я совру чего-нибудь. Пошли…
Швырнув сигарету вниз, она скрылась за дверью…
Вскоре они уже сидели на протертом бабушкином диване и Марина первый р?з в жизни пробовала курить.
— Да нет, не так. В себя тяни, в себя, — тихо проговорила Мария, придвинулась и, обняв Марину за плечо, взяла из ее губ сигарету, — Смелее, вот так…
Она стремительно втянула в себя дым, заставив сигарету зашипеть, и изящно выпустила его тонкой струйкой, сложив губы бутоном.
— У меня так не получится, — улыбнулась Марина.
— Получится, получится… Эта лампа горит? — спросила Мария, потянулась к горбатой настольной лампе, с хрустом включила, — Выключи люстру, по глазам бьет…
Марина погасила верхний свет.
— Совсем другое дело, — усмехнулась из полумрака Мария и. откинувшись на спинку дивана, эффектно забросила ногу на ногу, — Ну, иди, поучимся принцесса.
Глаза ее таинственно поблескивали, сигарета плясала в подвижных губах.
Марина присела рядом, осторожно затянулась из ее руки и закашлялась:
— Ой… кха… гадость какая…
— Ха-ха-ха! Деточка ты моя. Привыкай. Давай еще…
Она обняла ее, прижавшись теснее. Марина чувствовала упругую грудь, упирающуюся в ее плечо.
Черные влажные глаза шевелились рядом, разглядывая Марину. Казалось они жили своей отдельной жизнью…
— Ну, давай, давай…
Дым снова неприятно ворвался в легкие, но Марина сдержалась, а когда выпустила его, комната слегка качнулась, пол поплыл и стало весело.
Она засмеялась, прижав ладони к глазам, Мария обняла ее и повалила назад:
— Пробрало, пробрало принцессу!
Марина смеялась, а влажные глаза таинственно поблескивали возле ее щеки.
— Послушай, а ты действительно к мальчикам равнодушна?
— Не знаю, — посмеивалась Марина, чувствуя небольшое головокружение.
— А за тобой ухаживал кто-нибудь?
— Неа…
— Скоро начнут табунами ходить.
— Почему?
— Ты очень красивая. Мальчишки из-за тебя поубивают друг друга.
— Да ну их…
— Почему?
Марина пожала плечами. Черные глаза укоризненно качнулись:
— Ну и зря. В удовольствиях себе не надо отказывать.
— В каких?
— Ну, в разных. Будет за тобой ухаживать мальчик, в кино сводит, угостит мороженым, проводит до дома. А в подъезде нежно прижмется и поцелует. Разве плохо?
Последние слова она произнесла таинственно и чуть слышно, с пристальной нежностью глядя в глаза Марины.
Марина снова попыталась пожать плечами, но Мария слишком сильно обнимала ее, прижавшись грудью:
— Знаешь как мальчики умеют целовать?
Ее губы приблизились к уху Марины, горячий шепот исходил из них:
— Этот мальчик, который тебя проводит, будет высоким, широкоплечим, стройным. Как принц. Волосы светлые, глаза большие. Красивый, как и ты. Такому отказывать никогда не нужно. Губы у него алые, мягкие. А в подъезде он прижмется, нежно, обнимет и поцелует. Знаешь, как приятно? Ты не целовалась никогда?
Марина покачала головой. Ей было спокойно и хорошо в объятиях Марии. Голова слегка кружилась, в окне и в распахнутой двери балкона чернела тьма, горячий шепот приятно щекотал ухо:
— Мальчики по-разному целуются. Кто как умеет. Но если мальчик и девочка умеют целоваться — это очень приятно. Важно уметь. Если не умеешь
— ничего не почувствуешь. Меня в твоем возрасте подружка научила. И знаешь как приятно потом было? С ума сойти. У него губы были большие, нежные. Он так обнимет за плечи и за шею, приблизится медленно, в глаза глянет, и губы сойдутся. И мы целуемся, целуемся. Это ужасно приятно…
—А ты за него замуж вышла? — прошептала Марина, неподвижно уставившись в черную дверь балкона.
— Да нет, что ты, — еще крепче обняла ее Мария, — Вышла я за Сережу, а Женечка у меня первый был. Первая любовь. Он меня и женщиной сделал. Мы так любили друг друга, обалденно… Все-таки я вот смотрю на тебя — какая ты красивая. Невероятно! Просто завидую тебе…
Она погладила пальцем Маринину бровь:
— Настоящая принцесса…
— Да какая я принцесса… это ты принцесса…
— Как тебя будут любить, Маринка, как будут страдать из-за тебя!
— Прямо уж…
— Точно. Проходу не дадут.
—Да ну их…
— Как же — да ну? — нежно повторила Мария, гладя ее щеку, — Мальчик тебе объяснится в любви, а ты-да ну? Это не дело. На чувства надо отвечать. Губами. Понимаешь? Хочешь научу тебя целоваться?
— Я не знаю…
Длинные пальцы гладили подбородок, бездонные глаза смотрели в упор:
— Тебе нужно это уметь. Мариночка. Обязательно нужно. Давай…
Перегнувшись через сиденье дивана, она хрустнула выключателем.
Комната погрузилась в темноту, только слабый свет двух уличных фонарей пролег по потолку бледно-голубыми полосами.
— Повернись ко мне, — прошептала Мария, разворачивая ее за плечи.
Марина повернулась.
Ее белое платье было заметно в темноте, в то время как от темно-коричневой Марии остались только блестящие глаза, поймавшие искорки двух фонарей.
— Я буду твоим мальчиком…
Невидимые руки настойчиво обняли, Мария прижалась своей мягкой грудью и стала целовать в шею, горячо шепча:
— Милая… любимая моя… люблю тебя… ты будешь моей… моей женщиной… моей первой женщиной…
Марине было приятно и хорошо, она положила свои руки на съеденные тьмой плечи, прижалась к невидимому телу.
Так длилось долго. Мария целовала ее в шею, в щеки, гладила грудь и плечи. Губы ее были теплыми и мягкими.
Потом вдруг они оторвались от щеки, исчезая на секунду, и вдруг…
Это было так нежно и неожиданно, что Марина вздрогнула, знакомая зыбкая волна мурашек пробежала по спине.
Нежные губы коснулись ее губ, требовательно раздвинули и чужой язык вошел в них, тронул язычок Марины. Рот приятно онемел, словно принял в себя сладкое вино, которое быстро прошло в грудь, заставив сердце затрепетать, а тело — замереть.
Смоляные глаза стали совсем близкими, тусклый отблеск фонаря играл на гладких волосах лунной морской дорожкой.
Язык снова вошел в рот Марины, неожиданно для себя она поняла сущность урока, ее губы ответно ожили, дрожь прошла по членам.