Максим Перепелица

– Что это у вас там? – опешил я. – Почему кри­чат?
– Ничего особенного. «Отелло» режут.
– Что? – У меня глаза на лоб полезли.
– Кто вы такой? – строго допрашивает дивчина.
– Кого режут, спрашиваю?! – отмахиваюсь я от ее вопроса.
Тут дивчина вдруг так расхохоталась, что мне неловко стало.
– Я же говорю: «Отелло» режут! – объясняет: – Ну, пленку режут! Монтируем шекспировскую передачу!
– Фу!.. А я напугался. Думал, убийство.
Дивчина же все хохочет:
– Ой, смешной какой!.. А кто вы такой?
Объясняю ей, кто я и зачем здесь. А она, не дослушав до конца, берет меня за руку, поворачивает в сторону ко­ридора и говорит, как горохом сыплет:
– Вон дверь в самом конце. Там надпись есть. И не врывайтесь в аппаратные, кто бы там ни кричал!..
Пошел я по коридору. А за каждой дверью… Навер­ное, тоже передачи готовят. То песня гремит, то визжит Буратино, то про футбол рассказывают, то раздаются команды для утренней гимнастики, то детский хор «Уга­дайку» поет.
Ну и коридор! Гауптвахту бы сюда переселить. Луч­шего наказания не придумаешь.
И вот я остановился перед дверью. Но над ней огнем горит надпись: «Не входить. Идет запись». Открываю со­седнюю дверь. А это не комната, а небольшая полутем­ная кабина. Спиной ко мне сидит за столиком женщина и какие-то рычажки руками трогает. Столик упирается в стеклянную стенку. Глянул я сквозь эту стенку, за кото­рой – огромная светлая комната, и обомлел, Маруся… Да-да, Маруся. На стуле сидит Федор Олешко, а Маруся подходит к нему и садится рядом.
Среди комнаты на длинной ножке стоит микрофон. А у микрофона какой-то парень с листом бумаги в руках.
И вдруг, вижу, этот парень что-то говорит в микрофон, а в кабине, где я стою, гремят из репродуктора его слова:
– Вы слушали выступление передовиков сельского хозяйства агронома Федора Олешко и колхозницы Марии Козак. Ваши отзывы о передаче…
Диктор еще что-то говорит, а я трогаю за плечо жен­щину.
– Позовите, пожалуйста, вон ту дивчину, Марусю Козак.
– Сейчас нельзя, – отвечает она. – Запись передачи еще не закончена. Посидите в комнате напротив; как то­варищ Козак освободится – я пришлю ее к вам.
Словом, состоялась встреча с Марусей… Да и с Фе­дором. Первым делом Федор на свадьбу меня пригласил. А чего удивляться? Женится хлопец! Женится на де­вушке-москвичке, с которой вместе академию кончал. И увозит ее в нашу Яблонивку.
Допросил я Марусю и насчет того, что в академии слу­чилось. Почему, мол, она не вышла тогда и зачем десять рублей передала? Об этом можно и не говорить. Конечно, мало ли что бывает? Впрочем, скажу.
Оказывается, та женщина в очках сказала Марусе, что ее милиционер спрашивает. А Маруся как раз улицу пе­ребегала в неположенном месте, в лекторий спешила, где ее студенты ждали. Вот и решила, что за штрафом мили­ционер пришел… Что значит человек из деревни. Не знает даже, что сейчас за это уже не штрафуют.
Итак, встретился я с Марусей… Ну и, конечно, зада­ние выполнил. В воскресенье вечером состоялся радио­концерт по заявкам воинов нашего полка.
Хороший концерт! Еще бы! Ведь это я, Максим Пере­пелица, принимал участие в его подготовке.
 
ЗАКОН БОЯ
Проснулись мы перед самым восходом солнца. И не в казарме, а в березовой роще, где заночевала наша рота после большого марша. А солдатская постель в походе известно какая – под голову вещмешок, на себя и под себя – шинель. Вроде только-только устроился я на земле под кустом орешника между земляком и другом моим младшим сержантом Левадой и Али Таскировым, как горнист заиграл «Подъем». Вскочил я на ноги, разми­наю их, потягиваюсь, шинель снимаю, чтобы умыться. Свежевато. А вокруг красота какая! Воздух чист и про­зрачен, даже звенит. Ни одна ветка на деревьях не шелох­нется. На что березы говорливы по своей натуре, но и те стоят, как воды в рот понабрали.
Говорю Степану Леваде:
– Нет лучше времени, чем утро. Смотри, как хорошо. Каждая росинка тебе в глаза заглядывает. Все вокруг вроде заново родилось. Вон сколько сил у меня сейчас, не то что вчера вечером, после похода, – и показываю то­варищам на свои мускулы.
Али Таскиров даже подошел и пощупал их.
– Уй-бай! – говорит. – Хорошо, Максим, силы много имеешь. Давай бороться будем, вместо физзарядки.
Но Максим Перепелица себе цену знает. Сил у меня много, на турнике любое упражнение кручу, двухпудо­вую гирю двенадцать раз подряд выжимаю, но бороться с Таскировым – не-е… Враз на обе лопатки положит. Ведь силища-то у него какая! Не зря до службы в армии Али табунщиком был.
Несподручно Перепелице мериться силами с Таски­ровым. Только оконфузишься.
Отвечаю я на его предложение:
– Не хочется мне бороться, боюсь тебе шею ненаро­ком свернуть. А вот давай попробуем, кто быстрее на бе­резку залезет.
А березы вокруг высокие, стройные. Верхушки их уже солнце увидели, огнем загорелись.
Не знаю, чем бы спор закончился, но тут подошел наш командир взвода, лейтенант Фомин. Утирается он по­лотенцем, умылся только, и говорит:
– Ловок, Перепелица! Если силой нельзя, так хитро­стью верх хочет одержать. Она вещь полезная. Посмот­рим, как вы ее сегодня на учениях проявлять будете.
– Обхитрим, кого хотите, – отвечаю ему.
– Леваду не обхитрите, – усмехается лейтенант, – он же из вашего села, из Яблонивки!
Думаю, как бы лучше ответить лейтенанту Фомину.
– Дело тут не в Ябленивке. Левада ведь тоже в ва­шем взводе служит, поэтому и обхитрить его трудно, – и смеюсь. Все солдаты тоже смеются. Каждому известно, что лейтенант Фомин всегда учит нас военной смекалке. Опытный он воин, не зря два ордена имеет. В его биогра­фии столько боевых дел числится, что на весь наш взвод хватило бы. Говорят, в боях под Яссами Фомин, служив­ший тогда рядовым разведчиком, так обманул фашистов, что диву дашься. Сумел целехонького немецкого «тигра» привести в расположение части…
Боевой у нас командир.
Понял лейтенант, на что я намекаю, засмеялся и тут же прикрикнул:
– А ну-ка быстрее поворачиваться! Кухня давно до­жидается.
Всем отделением побежали мы к ручью умываться. Умываюсь я и все думаю о словах лейтенанта.
Да, на войне нужна хитрость.
Это я узнал давно – еще когда хлопчиком у яблонивской школы играл с товарищами в «красных» и «белых», в «лапту». Бывало, мчишься на вороном коне из ясене­вой ветки и представляешь, что ты Чапаев или Пархо­менко, Щорс или Котовский, что рубишь врага саблей и военной сметкой. Ведь каждый в нашем селе читал книги про этих героев, ходил в клуб смотреть кинокартины.
А еще больше понял, что за штука военная хитрость, из книг, из рассказов, из кинофильмов о Великой Отечест­венной войне.
Каких только случаев не бывает в бою!..
Но то же бой, война. А как провести неприятеля, если он лишь на занятиях называется «противником», а так – шагает с тобой в одном строю, из одного котла ест и, глав­ное, одну с тобой военную науку постигает?
И, представьте себе, обхитрить можно! Можно потому, что нет границ находчивости. Кто-нибудь да сумеет шире раскинуть свои мысли, глубже оценить обстановку, лучше использовать обстоятельства. К тому же военная хит­рость – это закон боя. Не будешь придерживаться этого закона – задание командира не выполнишь. А где же най­дешь у нас такого солдата, чтобы он не стремился как мо­жно лучше приказ командира выполнить?
В березовой роще мы долго не задерживались. После завтрака наш взвод, назначенный в головную походную заставу, первым вышел на дорогу. Скорой встречи с «про­тивником» не предвиделось, – он где-то по ту сторону реки. А раз «противник» далеко, то к реке можно приближаться смело. Вот почему и удивились мы, когда через несколько часов марша дозорные головного дозора вдруг подали сигнал, что на высоте «Тыква» замечены солдаты. Откуда они могли там взяться?!
Командир нашего взвода лейтенант Фомин – тут как тут. Выдвинулся в головной дозор, залег и из канавы в бинокль смотрит, решение принимает.