Чародей поневоле

– Я опасался... что Ваше Величество может...
Взгляд королевы посуровел.
– Что я могу выслушать этих двух крестьян прежде, чем предоставлю слово моим вельможам?
– Вы не должны так поступать, Ваше Величество! – Дюрер рухнул на колени и умоляюще простер к ней руки. – Не следует гневить сегодня Великих Лордов! Вы подвергнете опасности свою жизнь, если...
– Смерд, ты назвал меня трусихой?
Род закрыл глаза, сердце замерло у него в груди.
– Ваше Величество! – вскричал Дюрер. – Я только хотел сказать, что...
– Довольно! – Катарина повернулась, с презрением оттолкнув щуплого советника. Бром О'Берин и гвардейцы двинулись за ней. Огромные дубовые двери распахнулись перед ними. Род рискнул бросить быстрый взгляд через плечо. Лицо Дюрера расплылось в злорадной улыбке, глаза его светились торжеством.
Самый верный способ заставить девчонку сделать что-то – всячески отговаривать ее от этого...
Бром привел королевскую свиту в огромное помещение со сводчатым потолком. Свет проникал сквозь ряды фонарных*  [31] окон, прорезанных во всех четырех стенах. На пятидесятифутовой высоте через весь зал тянулась, словно хребет, потолочная балка. От нее к гранитным стенам отходили дубовые ребра. С потолка свисали две огромные люстры из кованого железа с горящими в канделябрах свечами.
Они прошли к возвышавшемуся на десять футов над уровнем пола помосту, на котором стоял огромный золоченый трон.
Бром провел их к нему вокруг помоста. Гвардейцы выстроились по обеим сторонам трона, а Катарина сделала последние полшага и встала, стройная и гордая, подле него, глядя поверх голов сгрудившихся внизу людей.
Здесь собрались представители всех слоев населения.
Огромный зал был набит битком от ступенек помоста до тройных дверей в противоположном конце помещения.
На переднем плане в напоминающих песочные часы деревянных креслах, поставленных полукругом в двадцати футах от ведущих к трону ступеней, сидели двенадцать Великих Лордов. За ними стояли сорок-пятьдесят пожилых мужчин, облаченных в коричневые, серые или темно-зеленые одежды с бархатными воротничками. На голове у них красовались маленькие квадратные фетровые шляпы, на необъятных животах покачивались массивные серебряные и золотые цепочки. Бюргеры, догадался Род, местные чиновники, торговцы, мастера гильдий, словом, буржуазия.
Позади них виднелись черные рясы духовенства, ну а еще дальше толпились крестьяне, одетые в залатанную одежду унылых тонов. Род был уверен, что большинство крестьян пригнали с дворцовой кухни, дабы на Верховном Суде присутствовали представители всех классов. В центре толпы простолюдинов стояли четверо солдат в зелено-золотом – цветах королевы, а между ними переминались с ноги на ногу двое крестьян – один молодой, другой старый. Оба, явно перепуганные до смерти, нервно мяли в руках свои шапки. У старика была длинная седая борода, юнец же был чисто выбрит.
Одеждой им служили темные рубахи из грубого полотна и плотно облегающие брюки из той же ткани. Рядом с ними стоял священник, чувствующий себя так же неловко, как и они.
Все взгляды были прикованы к королеве. Катарина прекрасно понимала это. Она еще больше выпрямилась и оставалась в этой позе, пока в зале не воцарилась полная тишина. Затем она медленно села, а Бром пристроился, скрестив ноги, подле нее.
Тупые концы пик глухо стукнули о камень – Род и остальные гвардейцы стали по стойке «вольно», отставив пики под углом двадцать градусов. Бром прогремел на весь зал:
– Кто сегодня предстанет перед королевой?
Вперед вышел герольд с пергаментным свитком и зачитал список, состоящий из двадцати пунктов. Первой стояла петиция двенадцати вельмож, последней – петиция крестьян.
Катарина стиснула подлокотники трона и сказала высоким ясным голосом:
– Господь наш говорил: униженные да будут возвышены, последние да станут первыми. Поэтому давайте сначала заслушаем показания этих двух крестьян.
На миг все от изумления смолкли. Затем поднялся старый лорд Логайр и вскричал:
– Показания! Неужели они Вам так необходимы, что Вы ставите эту деревенщину впереди знатнейших из Ваших вельмож?
– Милорд, – огрызнулась Катарина, – вы забыли о своем месте при моем дворе.
– Нет, это Вы забылись! Вы не уважаете традиции, а также все законы, которые Вам с детства внушал Ваш отец!
Старый лорд выпрямился во весь рост и свирепо посмотрел на нее.
– Ваш отец никогда не обесчестил бы своих вассалов! – прогремел он.
– Опомнись, старик! – холодно и надменно ответила Катарина. – Я бы все отдала, чтобы мой отец был до сих пор жив, но он умер, и теперь правлю я!
– Правишь! – губы Логайра скривились в усмешке. – Это не правление, а тирания!
Потрясенный зал умолк, затем по нему, все нарастая, пополз шепот.
– Измена! Измена, измена! Измена!
Бром О'Берин поднялся, дрожа от ярости.
– Теперь, милорд Логайр, вы должны пасть на колени и просить прощения у Ее Величества королевы, иначе вы будете навеки осуждены как изменник трону.
Лицо Логайра окаменело, он выпрямился, расправил плечи и выставил вперед подбородок, но прежде, чем старик успел сказать хоть слово, Катарина произнесла глухим дрожащим голосом:
– Можете не просить прощения, ибо оно не будет дано. Принимая во внимание тяжесть оскорблений, нанесенных королевской особе, вы, милорд Логайр, отныне и на веки веков изгоняетесь из Зала Суда и из круга моих приближенных.
Старый герцог медленно поднял взгляд и встретился глазами с Катариной.
– Как же так, малышка? – пробормотал он, и Род с изумлением увидел слезы в уголках глаз старика. – Деточка, неужели ты обойдешься с отцом так же, как обошлась с сыном?
Лицо Катарины стало мертвенно-бледным. Она привстала с трона.
– Так поспеши же покинуть место сие, милорд Логайр! – голос Брома дрожал от ярости. – Поторопись, или я спущу на тебя собак!
Логайр опустил взгляд на Брома.
– Спустишь собак? Не сомневаюсь в этом, ведь ты самый верный сторожевой пес нашей доброй королевы! – Он снова посмотрел на Катарину. – Эх, леди, леди! А я-то мечтал умилостивить тебя борзой, прежде чем умру.
Катарина вновь села и гордо выпрямилась.
– У меня есть мастифф*  [32], милорд, и пусть держат ухо востро мои враги!
Старик медленно кивнул, его полные горя глаза никак не могли оторваться от ее лица.
– Значит, ты будешь считать меня своим врагом...
Катарина еще больше задрала нос.
Глаза Логайра посуровели. Холодная гордость стерла скорбь с его лица.
Он резко развернулся и направился через весь зал к выходу. Толпа раздалась перед ним, образовав узкий проход. Гвардейцы по обеим сторонам огромной центральной двери встали по стойке «смирно» и распахнули порталы.
Герцог замер на пороге и взглянул поверх голов на Катарину. Его низкий старческий голос в последний раз прозвучал в этом зале.
– И все же прими от меня, Катарина, которую я звал когда-то своей племянницей, мой последний дар, – произнес он неожиданно мягко, почти дружелюбно. – Покуда я жив, можешь не бояться армии Логайра.
Он помедлил мгновение, глядя ей прямо в глаза, затем, взмахнув полами плаща, повернулся и исчез.
Целых три вдоха в зале царило гробовое молчание, затем остальные одиннадцать Великих Лордов поднялись, как один, и двинулись гуськом к огромной центральной двери, отправившись вслед за Логайром в изгнание.
– Ну и как она решила дело тех двух крестьян? – спросил Векс. Род скакал верхом на роботе-коне по склону холма за стеной замка. Он сказал конюху, что хочет «поразмяться», но на самом деле ему нужно было посоветоваться с Вексом относительно того, Что Все Это Значило.
– О, – ответил он, – она поддержала решение приходского священника: самым подходящим наказанием для парня является брак. Старику это не слишком понравилось, но тут Катарина достала из рукава туза – пареньку придется содержать тестя на старости лет. Услышав это, старик усмехнулся, а жених ушел с таким видом, будто был не вполне уверен в том, что вышел из схватки победителем.