Игра в бары

Я не мечтал о славе детектива и участии в шествии по Бродвею на белом коне с головой преступника на острие копья. Я хотел только обрести чью-нибудь помощь в этом деле. Она была мне необходима. Я мог пойти к инспектору Кремеру, объяснить ему все и предложить свои услуги на тот случай, если он захочет взять меня в качестве консультанта на это расследование. Я, может быть, так бы и сделал. Но вовсе не хотел, чтобы тупица Роуклифф отдавал бы приказания. Ничто в мире не может оправдать человека, добровольно отдающего себя в руки Роуклиффа. Поэтому такую возможность я тотчас же отмел. Но что тогда? Если я отправлюсь в апартаменты Присциллы, меня туда попросту не пустят.
Если свяжусь с Перри Холмером, то он даже не станет со мной разговаривать. Я находил изъяны в любом своем плане.
Покончив с напитком и со стаканом воды, я зашел в телефонную будку, набрал номер «Газетт» и вызвал Лона Коэна.
– Прежде всего, – сказал я ему, – этот звонок сугубо личный. С Ниро Вульфом он не связан никоим образом. Учти это и будь любезен сообщить мне все факты и выводы и даже слухи, прямо или косвенно связанные с мисс Идз и ее убийством.
– Газете это будет стоить денег, сынок, – сказал он. – Каждая моя минута – золото. Я сейчас очень занят.
– Я тоже. Но я не могу ждать, когда выйдут газеты. У нее остались какие-нибудь родственники?
– В самом Нью-Йорке нет, насколько мне известно, но имеется парочка теток в Калифорнии.
– Ты имеешь какие-нибудь сведения, которые можешь сообщить по телефону?
– И да и нет. Но вообще-то в этом деле нет ничего особенно выдающегося. Тебе известно о завещании ее отца?
– Мне абсолютно ничего неизвестно.
– Ее мать умерла, когда она была еще совсем ребенком, а отец – когда ей было пятнадцать. Звонкая монета, ценные бумаги, которые он ей оставил, а также страховка не были чем-то выдающимся, но он оказался владельцем девяноста процентов капитала корпорации «Софтдаун» – полотенечно-текстильного дела стоимостью в десять миллионов долларов. Опекуном был назначен его друг и юрист Перри Холмер. Восемьдесят процентов дохода от вверенного попечению имущества отходило к Присцилле. На двадцать пятый день ее рождения ее собственностью должно было стать все. В случае ее смерти раньше этого срока капитал стал бы собственностью служащих корпорации. Их имена указаны в списке, который является частью завещания, с указанием отходящей каждому суммы. Большая часть капитала попадет сейчас к кучке заправил, насчитывающей менее дюжины человек. Она убита за шесть дней до своего дня рождения. Тебе, конечно, эти сведения кажутся не имеющими выдающегося значения.
– Нет, нет. Теперь я готов держать пари, что это далеко не так. Чертов дурак! Я, конечно, имею в виду ее отца. А как насчет парня, за которым она была замужем? Я слышал, она с ним убежала. От кого она убегала, если ее отца уже не было в живых?
– Не знаю… может быть, от поверенного; он ведь был ее опекуном.
– Вряд ли. Ведь она встретила будущего мужа во время своего путешествия на юге. Я думаю, что в Нью-Йорке об этом знают очень мало.
– А что ты имел в виду, когда сказал мне, что Вульф никоим образом не связан с этим делом?
– Именно это и имел в виду.
– Ага! – Лон задумался. – Полагаю, ты зашел к приятелю… Передавай ему привет. Он приготовил что-нибудь стоящее?
– Пожалуй, да. Я куплю тебе бифштекс у Пьера в семь тридцать.
– Это лучшее предложение, которое я сегодня получил. – Он с шумом вдохнул воздух. – Я надеюсь, что смогу им воспользоваться. Позвони мне в семь.
– Идет.
Я повесил трубку, открыл дверь будки, достал носовой платок и вытер лицо. В будке было слишком жарко. Я нашел манхэттенскую телефонную книгу, выбрал нужный мне адрес, вышел на улицу и взял такси, чтобы направиться в восточную часть города.
 
Глава 5
Штаб-квартира корпорации «Софтдаун» на Коллинз-стрит, 192, в центре бывших джунглей, между Сити-Холл-парком и Гринвич-Виллидж, занимала не кабинет и даже не этаж, а целое здание. Все четыре этажа его фасада были когда-то сложены из кровавого цвета кирпичей, но, чтобы узнать об этом, вам пришлось бы использовать долото или пескоструйный аппарат. Тем не менее две огромных, чисто вымытых витрины на первом этаже, по обеим сторонам входа, сверкали на солнце. За одной из витрин в боевом порядке расположился обширный набор полотенец самых различных расцветок и размеров.
За другой находилось умопомрачительное приспособление, к одному из перекладин которого была прикреплена пластинка, гласившая: «Лебедка Харгривса. 1768». Обе створки двойной двери были открыты, и я вошел.
Широкий, уходящий вглубь коридор по всей длине был разделен перегородкой. С левой стороны от нее шла вереница дверей, а с правой – открывался большой холл, заставленный целой армией столов с грудами товаров. В помещении находилось всего пять или шесть человек. Первая дверь за перегородкой была открыта. На ней висела табличка: «Справочная». Но сидящая за конторкой старая женщина показалась мне настолько недружелюбной, что я прошел мимо и повернул направо, туда, где, почесывая ухо, стоял плотный, румяный человек. Я показал ему мою лицензию с фотографией и рявкнул:
– Гудвин, детектив. Где босс?
Он едва бросил на меня взгляд и проскрипел:
– Какой босс? Что вам угодно?
– Послушайте, – сказал я ему уже официальным тоном, – я здесь в связи с расследованием убийства мисс Присциллы Идз. Я хочу побеседовать с каждым, кто связан с этим делом. Я предпочел бы начать с верхушки. Может быть, с вас? Как ваше имя?
Он и глазом не моргнул.
– В таком случае вам нужно повидать мистера Брукера.
– Согласен. А где он?
– Его кабинет внизу, в конце коридора, но сейчас он на конференции, наверху.
– Где лестница?
Он ткнул пальцем:
– Вон там.
Я направился в указанном направлении. Все лестницы вполне сочетались с общим обликом здания, кроме пластика, которым были обиты по бокам ступени. Второй этаж казался более деловым, чем первый.
Здесь находились ряды письменных столов с пишущими и счетными машинками, шкафы и полки и, конечно, девушки, которых было не меньше сотни. Самый приятный вид розыска – это изучение архитектуры, отделки и характера большого делового офиса, но в тот день я был слишком озабочен.
Я подошел к темноглазой, с хорошим цветом лица и гладкой кожей особе, манипулирующей с машинкой, которая была больше, чем она сама, и спросил, где находится конференц-зал. Она указала в дальний конец комнаты, окна которой выходили во двор.
Найдя нужную дверь, я открыл ее и вошел. Перегородка обладала прекрасной звуконепроницаемостью, ибо, как только я захлопнул дверь, грохот и трескотня, сопровождающие кипучую деятельность в большой комнате, утихли. Эта комната была средней величины, квадратная, с прекрасным столом красного дерева посередине и стульями вокруг него. В конце ее был выход на лестничную площадку.
Один из пятерых мужчин, сидящих у стола тесной группкой, мог бы быть Харгривсом 1778 года [2] или, по крайней мере, его сыном, с его серебристо-белыми волосами и старой, морщинистой кожей, для которой на лишенном плоти лице не хватало места. Его голубовато-серые глаза все еще были зоркими и заставили меня обратить свой взор именно на него.
Продолжая играть свою роль, я сказал:
– Гудвин, детектив. Я относительно убийства Присциллы Идз. Мистер Брукер?
Но седой мужчина не был Брукером. Им оказался сидевший напротив человек, примерно вдвое моложе белоголового и имеющий вполовину меньше волос на голове. Это был светлый шатен с длинным бледным лицом и тонким носом.
– Брукер – это я, – сказал он. – Что вы хотите?
Ни один из присутствующих не попросил у меня удостоверения, поэтому я убрал его в карман, сел без приглашения на стул, вытащив свои записную книжку и карандаш. Я решил, что если не покажу сразу свою значимость, то вполне могу уйти отсюда ни с чем.