Не позднее полуночи
– Ближе к делу, – снова раздраженно вставил Асса.
Хансен подчинился.
– Так вот, крайний срок завершения конкурса был назначен на четырнадцатое февраля. Почтовый штемпель на конвертах с ответами должен был датироваться не позднее полуночи четырнадцатого. В конкурсе приняло участие более двух миллионов человек, и Далманн специально нанял двести служащих для проверки и сортировки ответов. Когда они закончили свою работу, то оказалось, что правильно угадали все двадцать имен женщин семьдесят два участника. У Далманна уже были готовы новые стихи, и двадцать восьмого марта он выслал этим семидесяти двум конкурсантам еще по пять четверостиший – тем, кто жил далеко, авиапочтой. Почтовый штемпель на ответах должен был быть датирован не позднее полуночи четвертого апреля. Победителей оказалось пятеро. Они правильно разгадали все пять четверостиший и вышли в финал. Далманн обзвонил их всех по телефону и вызвал их в Нью-Йорк. Это были претенденты на три первых, самых крупных приза и на два из более мелких, по десять тысяч долларов каждый. Ну вот, они прибыли, и вчера вечером он пригласил их всех на ужин в отдельный кабинет гостиницы «Черчилль». Там был и Тальбот Хири, из «Хири продактс», и Вернон Асса, и Патрик О'Гарро тоже. Далманн собирался дать им еще пять четверостиший на неделю, но одна из женщин, она живет в Лос-Анджелесе, была против, она предпочитала работать над стихами у себя дома, и ей бы пришлось часть отведенного срока потратить на дорогу, поэтому было решено установить крайнюю дату отметки на почтовом штемпеле для каждого в отдельности, в зависимости от того, сколько времени заняла бы у него дорога домой. Ужин закончился незадолго до одиннадцати, и все разошлись кто куда. Четверым из них, кто жил не в Нью-Йорке, были тут же, прямо в «Черчилле», заказаны номера. А некая молодая женщина по имени Сьюзен Тешер, та, что живет в Нью-Йорке, предположительно отправилась к себе домой.
– Да не тяните же, черт побери, ближе к делу, – снова раздраженно вставил Асса.
– Я и так стараюсь говорить как можно короче, Берн. Предположительно Далманн тоже поехал к себе. Он был холостяком и жил один в квартирке на Перри-стрит. Каждое утро одна женщина приходила к нему в семь часов, чтобы приготовить завтрак. Так вот, когда она пришла сегодня утром, то нашла его на полу в гостиной, мертвым. Он был убит выстрелом в спину, пуля попала прямо в сердце; чтобы заглушить звук выстрела, воспользовались диванной подушкой. Она тут же кинулась к управляющему; вызвали полицию, те явились и сразу принялись за дело. Если вам понадобятся какие-то дополнительные сведения об убийстве, они будут несколько позже – ведь тело нашли всего четыре часа назад. Но сомневаюсь, чтобы они вам особенно понадобились, потому что к вам мы обратились по другому поводу. У нас к вам есть куда более срочное дело, чем убийство.
Я разнял скрещенные под столом ноги и изготовил их для ходьбы. Для дела важнее убийства их требовалось держать в полной боевой готовности.
Хансен наклонился вперед, обхватив руками колени.
– Дело вот в чем. Ответов на вопросы конкурса не знал никто, кроме Далманна. Все стихи писал он сам – первые двадцать, потом пять для полуфинала, в котором участвовали семьдесят два конкурсанта, и, наконец, пять последних стихов для финала. Конечно, ответы на первые двадцать стихов пришлось сообщить группе, которая занималась обработкой и сверкой результатов, и он это сделал, когда миновал крайний срок отправки писем и им уже надо было приступать к работе. Но семьдесят два ответа, присланные на полуфинал, проверял он сам. А когда появилась третья группа, пятерка вышедших в финал, то сами стихи он охранял почти так же тщательно, как и ответы. Он сам лично отпечатал их на машинке, сделав только семь экземпляров. Один был помещен в банковский сейф, второй он хранил сам, я даже не знаю точно, где именно, остальные пять он вчера поздно вечером самолично раздал пятерым конкурсантам.
– Он хранил их в своем бумажнике, – вставил О'Гарро.
Хансен оставил эту реплику без внимания.
– Так или иначе, все это не имеет особого значения, ведь дело не в стихах, а в ответах. Я имею в виду ответы на последние пять стихов, остальные сейчас уже не имеют никакого значения. Разумеется, это всего лишь имена пяти женщин с объяснениями, доказывающими, что стихи относятся именно к ним. Насколько известно, ответы существовали всего в одном-единственном экземпляре. Они были отпечатаны лично Далманном на фирменном бланке «ЛБА», он подписал их сам, затем, закрыв ответы так, чтобы никто не смог их прочитать, дал подписать Баффу, О'Гарро и Ассе и в присутствии пяти человек поместил в запечатанном конверте в банковский сейф. Так что, как я уже сказал, правильных ответов не знал никто, кроме Далманна.
– Насколько нам известно, – вставил Оливер Бафф.
– Разумеется, – согласился адвокат. – Судя по той информации, которой мы располагаем.
– Бог мой, переходите наконец к делу, – выкрикнул Асса. – Сколько можно тянуть?
– Хорошо, перехожу. Но вчера вечером на этой встрече Далманн позволил себе одну чрезвычайно неосторожную выходку. Когда он…
– Вы называете её неосторожной?! – произнес Бафф. – Скажите лучше, безответственную или, более того, преступную!
– Ну это, пожалуй, слишком сильно сказано, но, слов нет, с его стороны это было в высшей степени неблагоразумно. Когда Далманн собирался приступить к раздаче новых стихов, он полез во внутренний карман и вынул оттуда несколько конвертов, вместе с ними оказались еще какие-то листки и бумажник. Он раздал конверты, а потом… Нет, расскажите, Пэт, лучше вы, ведь вы там были.
О'Гарро повиновался.
– Раздав конверты, он начал засовывать в карман все остальное, потом, минуту поколебавшись, с улыбкой открыл бумажник, вынул оттуда сложенный листок, показал его всем присутствующим и сказал, что он просто…
– Нет, что именно он сказал?
– Он сказал: «Я просто хотел убедиться, что не оставил это здесь на столе. Это имена пяти женщин, тех, про кого я только что раздал вам стихи». Потом он сунул листок обратно в бумажник и убрал его в карман.
– Просто преступник! – выпалил Бафф.
– Как скоро после этого закончилась встреча?
– Да почти сразу же. Им так не терпелось поскорее заглянуть в стихи, что нам при всем желании не удалось бы их удержать, впрочем, мы и не пытались.
Хансен наклонился к Вульфу.
– Теперь самое главное. Когда нашли тело Далманна, он был полностью одет, в том же самом костюме. В карманах все было на месте, в том числе и пачка денег, несколько сотен долларов, за исключением одной вещи. Не было только бумажника. Так вот, мы, то есть вернее «Липперт, Бафф и Асса», хотим, чтобы вы выяснили, кто из этих пятерых взял бумажник, и по возможности сегодня. Все они сейчас в Нью-Йорке. Четверо из них собирались сегодня утром улететь домой, но мы их задержали, сказав, что они могут понадобиться полиции. – Он посмотрел на часы. – Нам скоро уже надо быть в прокуратуре округа, но ничего, подождут. Что вам нужно, чтобы приступить к делу немедленно?
– Сущий пустяк, – вздохнул Вульф. – Так что, я могу считать, что нанят фирмой, принадлежащей мистерам Липперту, Баффу и Ассе? Так ли я вас понял?
Хансен обернулся к своим клиентам.
– Что скажете, Оливер?
– Да, – ответил Бафф, – правильно.
– Имейте в виду, я беру экстравагантные гонорары. Могу ли я считать, что его сумма остается открытой?
– Да, можете.
– Черт с ним, с гонораром, – заявил Асса, – и должен признаться, что столь благородная позиция встретила во мне самое искреннее одобрение.
– А где же мистер Липперт? – спросил Вульф.
– Никакого Липперта давно уже нет. Умер десять лет назад.
– Понятно… Выходит, для него уже все парфюмерные конкурсы остались позади… Значит, вы, мистер Хансен, хотите, чтобы я выяснил, кто из этих пятерых взял бумажник Далманна. Но мне эта формулировка не подходит. Она слишком узка. А что если никто из них не брал?
– Бог мой, – с удивлением уставился на него Хансен. – А кто же еще?