Великая легенда
— Он не в состоянии мне помочь. Пожалуйста, обещай.
Я собрал всю силу воли.
— Прости, госпожа, но это невозможно. Если бы ты объяснила мне, в чем дело…
— Истинный троянец! — с презрением воскликнула Елена. — Неужели в тебе нет ни капли азарта? Неужели ты не можешь сказать «да» и рискнуть всем, чтобы приобрести большее? Хорошо, я объясню тебе.
Дело очень простое.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Вот и отлично. Через три дня придет время моего ежегодного жертвоприношения на алтарь Афродиты, моей покровительницы и подруги Леды, моей божественной матери. Как тебе известно, церемонию проводит жрец Фамира [45]] . Мне не повезло — на этот пост назначен Оилей, а он мой враг. Он устроит так, что жертвоприношение потерпит неудачу, и мне будет отказано в покровительстве дочери Зевса. А если… Ты смеешься надо мной, Идей?
— Не над тобой, — поспешил ответить я, — а над твоими суевериями. Но речь не об этом. Мне непонятно, каким образом я могу помочь тебе в твоем затруднении?
— Суеверия? Ты имеешь в виду…
— Я имею в виду, что считаю твою Афродиту и твое божественное происхождение красивым мифом, и не более того. Не обижайся — я скептик, как и все здравомыслящие люди. Повторяю: как я могу тебе помочь?
У меня нет власти над жрецом Фамира. Помочь тебе может только царь Приам.
— Я уже говорила с царем. Он сказал, что Оилей не осмелится шутить с жертвоприношением.
— Чушь!
— Вот именно. Поэтому я пришла к тебе.
— Но что я могу сделать?
Елена придвинулась ко мне ближе.
— Ты можешь перепоручить церемонию жрецу Гефеста, — тихо сказала она.
Это предложение было в высшей степени характерным для Елены. Она бы без колебаний потребовала у любого мужчины пожертвовать жизнью, считая, что ее улыбка послужит достаточной наградой. То, что передача полномочий от жреца Фамира к жрецу Гефеста могла, по общему мнению, вызвать гнев Зевса, ее нисколько не беспокоило, так как этот гнев обрушился бы на мою голову. Недурной образчик греческого коварства!
Я не мог скрыть восхищения умом Елены. Зная о том, что я открыто провозглашал себя атеистом, она была уверена, что я не смогу найти убедительной причины отказать ей в просьбе. А так как жрецом Гефеста был мой отец Дар, Елена не сомневалась в благоприятном исходе жертвоприношения, ибо хорошо известно, что жрецы все оборачивают себе на пользу.
Тем не менее я не намеревался сразу сдаваться.
— Очевидно, — заметил я, — ты не осознаешь всей серьезности последствий своей просьбы.
— Последствий! — недоверчиво воскликнула она. — Неужели Идей говорит мне о последствиях?
— Идей собственной персоной, — ответил я, не скрывая иронии.
— Разве ты сделан из камня?
— Ни в коей мере.
— Разве у тебя нет глаз, чтобы видеть?
Я посмотрел на Елену. Смысл ее слов был ясен — на губах играла обольстительная улыбка, во взгляде светилось обещание. Я решил согласиться, но таким образом, чтобы она не принимала меня за глупца. Я всегда готов развлечься с хорошенькой женщиной — а Елена, безусловно, являлась таковой, — но даю понять, что умею распознавать кокетство. Было забавно видеть ее изумление, когда она услышала мой вопрос:
— Ты имеешь в виду, что разрешишь называть тебя по имени?
Елена ответила достаточно быстро:
— Это в будущем. Ты не должен торопить события.
Признаюсь, что ты интересуешь меня, и разве я не снизошла до просьбы к тебе об одолжении? Видишь — я говорю с тобой откровенно. Но тебе не следует ожидать слишком многого — сейчас.
Я улыбнулся:
— Как тебе будет угодно, госпожа. Что до твоей просьбы, то я согласен. К завтрашнему утру я подготовлю документы — твое жертвоприношение будет проводить жрец Гефеста. А что касается остального, я готов ждать.
Елена быстро схватила меня за руку:
— Ты настоящий мужчина, Идей! Можешь не сомневаться — я это запомню. Тот, кто удовлетворяет Елену, никогда не раскаивается.
— Да ну? А как же Менелай?
С моей стороны это было глупо, но слова вылетели прежде, чем я осознал, что говорю. Я ожидал вспышки гнева и немного отодвинулся, словно опасаясь физической расправы. Но мое замечание позабавило Елену — на ее губах мелькнула улыбка, а глаза весело блеснули.
— Менелай не удовлетворял меня. Он всего лишь был моим мужем.
Крепко сжав мою руку, она быстро повернулась и вышла, раньше чем я успел произнести хоть слово. Я медленно собрал пергаменты, чтобы вернуть их на полки, думая о том, что моя должность вестника оказалась куда более чреватой развлечениями, чем я ожидал.
45
Фракийский певец и кифаред, вызвавший муз на состязание в пении и за это ослепленный ими.