Алмазный век, или Букварь для благородных девиц

Иногда Текила приносила с работы куски настоящей ткани – она говорила, у богатых викторианцев, к которым она ходит, их много, они и не заметят, если один пропадет. Она никогда не давала Нелл ими играть, так что Нелл не знала, в чем разница между настоящей тканью и той, что выходит из МС.
Гарв однажды нашел такой лоскуток. У Арендованных Территорий, на которых они жили, был собственный пляж. Рано утром Гарв с дружками отправлялся туда на поиски. За ночь волны прибивали к берегу то, что за день выбросили в Шанхае или спустили в унитаз вики из Новой Атлантиды. Собственно, ходили за тягучим, скользким нанобаром. Иногда он попадался в виде презервативов, иногда большими кусками, в которые заворачивают еду, чтобы не забрались мушки. Годился любой – умельцы очищают нанобар, соединяют куски в защитные костюмы и другие нужные вещи. Они платят даже за маленький обрывок.
Гарв незаметно спрятал лоскуток в ботинок и, никому ничего не говоря, доковылял до дома. В ту ночь Нелл спала на красном матрасике, и ее тревожили странные огни; наконец она проснулась и увидела в комнате голубое чудовище: Гарв под одеялом возился с фонариком. Она выползла осторожно, чтобы не разбудить Заврика, Утю, Питера и Мальвину, сунула голову к Гарву и увидела, как он, зажав во рту фонарик, что-то ковыряет зубочистками.
– Гарв, – спросила она, – ты разбираешь мушку?
– Нет, бестолочь. – Фонарик во рту мешал Гарву говорить внятно. – Мушки гораздо меньше. Смотри!
Она подползла ближе, отчасти из любопытства, а еще – потому что с братом спокойнее и теплее. Гарв сидел по-турецки, на скрещенных лодыжках у него лежал маленький – сантиметра два – бурый квадратик с разлохмаченными краями.
– Что это?
– Волшебство. Смотри! – Гарв подцепил что-то зубочистками.
– Там нитка! – воскликнула Нелл.
– Тсс! – Гарв прижал нитку ногтем большого пальца, потянул, мохнатый край затрепыхался быстро-быстро, и нитка отделилась от ткани. Гарв поднес ее к глазам, потом бросил в кучку таких же.
– И много их там? – спросила Нелл.
– Да нет. – Гарв поднял лицо, так что луч фонарика ударил ее прямо в глаза. Из огненного снопа прозвенел ликующий голос. – Ты не поняла. Нитки не в ней, она сама – нитки, сплетенные одна с другой. Если вытянуть все, ничего не останется.
– Ее сделали мушки? – спросила Нелл.
– Это ж такая хитрость – чтобы каждая нитка шла под и над всеми, а те под и над остальными... – Гарв на мгновение замер, сраженный нечеловеческой дерзостью того, что держал в руках, множественностью координатных систем. – Точно мушки, Нелл, никто другой так не сумеет.
 
Меры безопасности в Шанхайской Атлантиде
Шанхайская Атлантида занимала примерно девяносто процентов территории Нового Чжусина – самую высокую ее часть, внутреннее плато, на высоте примерно мили над уровнем моря, где воздух прохладнее и чище. Местами ее периметр обозначала красивая чугунная ограда, но настоящую границу защищала "собачья сетка" – скопление квазинезависимых аэростатов.
Аэростатом называлось все, что висит в воздухе. Теперь это не составляло труда. Нанотехнологические материалы стали гораздо прочнее, источники питания – мощнее, компьютеры – меньше малого. Труднее было создавать предметы не легче воздуха. Простейшие вещи вроде упаковочных материалов – из которых в основном и состоит мусор – приобрели свойство разлетаться повсюду, ведь они ничего не весили; пилоты дирижаблей, совершающие рейсы в десяти километрах от земли, привыкли, что пустые продуктовые пакеты проносятся за ветровыми стеклами (и засасываются в двигатели). С низкой орбиты верхние слои атмосферы казались покрытыми перхотью. Протокол требует искусственно утяжелять невесомые материалы, чтобы они падали, и к тому же разрушались под действием ультрафиолета. Но многие нарушают Протокол.
Итак, вопрос веса был решен. Оставалось сделать следующий шаг – добавить воздушную турбину. Вполне хватало маленького пропеллера или пропеллеров, укрепленных в сквозном отверстии – они всасывают воздух с одной стороны и выбрасывают с другой, создавая тягу. Аэростат с несколькими двигателями на разных осях способен удерживаться на одном месте и даже перемещаться в пространстве.
Каждый аэростат в собачьей сетке представлял собой зеркальную обтекаемую каплю, в широкой части которой как раз поместился бы шарик для пинг-понга. Эти груши висели по узлам гексагональной сетки, начинавшейся в десяти сантиметрах от земли (так что под ней могла проскочить кошка, но не собака, отсюда "собачья сетка"), более частой снизу, более редкой на высоте. Таким образом священный воздух Новой Атлантиды окружался сферическим колпаком. Когда ветер крепчал, каждая груша разворачивалась, как флюгер; иногда их немного сдувало, но все со временем возвращались на место, плывя против течения, словно стайка мальков. Турбины тихо жужжали, напоминая о работающей электробритве, тем громче, чем больше было груш – все это усугубляло и без того тягостное впечатление.
От борьбы с ветром садились батарейки. Тогда груша подплывала к соседке и тыкалась в нее носом. Обе зависали, как спаривающиеся стрекозы, более сильная передавала энергию более слабой. Система включала аэростаты покрупнее, называемые трутни-кормильцы, которые курсировали вдоль сетки, накачивая энергией произвольно выбранные груши, а эти распределяли ее между товарками. Если груша замечала в себе неполадку, она подавала сигнал, из Королевской охранной установки вылетала сменщица; отслуживший свой век аэростатик, сдав вахту, мчался домой, где его разбирали на атомы.
Как обнаруживают большинство восьмилетних мальчишек, взобраться по собачьей сетке нельзя, потому что груши не выдерживают твоего веса – нога просто прижмет аэростатик к земле. Он попытается вырваться, но, если вдавить его в грязь и засорить турбины, другой спустится и займет свободное место. Можно взять грушу и унести. Когда маленький Хакворт попробовал осуществить этот подвиг, то узнал: чем дальше ты уходишь, тем горячее становится груша. При этом она вежливым, но четким армейским голосом советует немедленно разжать руку, не то хуже будет. Сейчас можно запросто украсть грушу-другую – ее место займут соседки. Как только аэростатик поймет, что остался в одиночестве, он саморазрушится – будто и не было.
Этот дружественный пользователю подход вовсе не означает, что можно безнаказанно проходить через сетку. Пройти-то ты пройдешь – для этого достаточно развести в стороны несколько груш – если Королевская охранная служба не прикажет аэростатикам взорвать тебя или ударить током. В таком случае она предупреждает заранее. Даже если ничего страшного не случится, у аэростатов есть глаза и уши – всякий, пролезший сквозь сетку, мгновенно становится знаменитостью, окруженной сотнями поклонников в форме сил объединенного королевского командования.
Иное дело – микроскопические нарушители. Вот от кого исходит настоящая угроза. Достаточно упомянуть "Красную смерть" (в просторечии – "Семиминутка") – крохотную аэродинамическую капсулу, которая при ударе взрывается и выбрасывает в кровь жертвы тысячу с лишним малюсеньких телец, в просторечии называемых "дыроколами". Известно, что полный цикл кровообращения у среднего человека составляет семь минут; за это время дыроколы успевают проникнуть во все жизненно важные органы.
С виду дыроколы похожи на таблетку аспирина, только более выпуклые для защиты от внешнего давления; как у многих других нанотехнологических устройств, внутри у них вакуум. В нем вращаются две центрифуги, на одной оси, но в разные стороны, чтобы не получался гироскоп. Таблетку можно настроить разными способами, простейший – семиминутные бомбы замедленного действия.
Взрыв разрушает связи между центрифугами, и тысяча с лишним снарядиков разлетаются в стороны. Внешняя оболочка лопается, каждый снарядик порождает взрывную волну, которая на первых порах причиняет на удивление мало вреда – прокладывает узенькую прямую дорожку и, может быть, отбивает кусочек кости. Дальше происходит главное. В зависимости от начальной скорости центрифуги оно случается на разном расстоянии от точки взрыва; внутри этого радиуса все остается практически целым, а по периферии разрушается – отсюда "дырокол". Жертва издает громкий звук – словно бич хлопает – это куски тела вылетают и переходят звуковой барьер в воздухе. Изумленные свидетели оборачиваются и видят, что жертва стремительно розовеет. По всему телу проступают красные полумесяцы – они маркируют линии пересечения интерференционной волны с кожей, к большому удобству следователей, которые могут определить тип дырокола, сравнив отметины с карманной табличкой. Жертва к этому времени являет собой большой дырявый мешок кровавого месива, и, разумеется, реанимации не подлежит.