Алмазный век, или Букварь для благородных девиц

Дочь, похоже, лучше прочувствовала ситуацию; она плохо спала последние несколько ночей, просыпалась, жаловалась на кошмары, а всю дорогу к аэропорту сидела смирная и притихшая. Она подняла заплаканное личико. Слезы навернулись Хакворту на глаза, из носа потекло. Он громко высморкался, на мгновение закрылся платком и взял себя в руки.
Затем он вытащил из внутреннего кармана прямоугольный сверток, завернутый в медиатронную бумагу, на которой качались от ветра нежные весенние цветы. Фиона мгновенно просветлела, и Хакворт в который раз невольно улыбнулся прелестной готовности маленьких людей сдаваться на откровенный подкуп.
– Извини, что порчу сюрприз, – сказал он, – но я сразу объясню, что это – книга. Волшебная. Я сделал ее, потому что очень тебя люблю и не мог придумать, как иначе выразить эту любовь. Где бы я ни был, всякий раз, как ты откроешь страницы, я буду с тобой.
– Спасибо огромное, папочка, – сказала Фиона, принимая подарок обеими руками. Хакворт не удержался, сгреб ее в охапку, крепко обнял и поцеловал.
– До свидания, мое сокровище, я буду тебе сниться, – прошептал он в крохотное безупречное ушко и быстро пошел прочь, пока Фиона не увидела слез на его лице.
Свободный человек Хакворт шел по аэродрому в эмоциональном ступоре и попал на свой дирижабль лишь посредством того стадного чувства, которым аборигены находили свои. Всякий раз, заприметив, что больше одного гуайло куда-то целенаправленно движутся, он пристраивался в хвост, за ним пристраивался кто-то еще, и таким образом из концентрации примерно один заморский дьявол на сотню коренных жителей постепенно стягивалась плотная белолицая толпа. Через два часа после объявленого времени взлета они прорвались в магнитные ворота и ввалились в дирижабль "Нанкин Тахома" – может их, а может и не их, но теперь у пассажиров было численное превосходство, чтобы угнать его в Америку, а в Китае только это одно и может иметь вес.
Его затребовала Поднебесная. Теперь он летел в то место, которое по-прежнему обобщенно называлось Америкой. Глаза его были красны от слез по Фионе и Гвен, в крови кишели нанозиты, о назначении которых никто, кроме доктора Икс, не ведал; придя в фактороию, Хакворт лег на спину, закрыл глаза, закатал рукав и твердил про себя "Правь, Атлантида", покуда врачи (по крайней мере, хотелось бы верить, что врачи) вгоняли ему в вену толстую иглу. Трубочка от иглы вела к матсборщику; Хакворта подключили непосредственно к подаче, не стандартной атлантической, а к самопальному детищу доктора Икс. Хакворт надеялся лишь, что программа задана правильно и в его руке не материализуется стиральная машина, медиатронные палочки для еды или килограмм чистого героина. После этого несколько раз накатывал озноб: видимо, организм боролся с тем, чем накачал его доктор Икс. Иммунная система либо свыкнется с чуждыми нанозитами, либо (что предпочтительно) уничтожит их.
Дирижабль принадлежал к типу "дромонд" – самых больших пассажирских судов, и делился на четыре палубы. Место Хакворта было на второй палубе снизу, то есть в третьем классе. Нижним, четвертым, путешествовали мигранты-плебы и "летчицы" – воздушные проститутки. Уже сейчас они подкупом проникали мимо стюардов в салон третьего класса, зазывно поглядывая на Хакворта и прилично одетых sararimen'ов  23. Эти господа выросли в том или ином перенаселенном южно-азиатском государстве-драконе, и умели создать вокруг себя мысленный барьер, сознательно не замечая друг друга. Хакворт дошел до той точки, когда уже все равно, и в открытую пялился на этих людей, передовых солдат своих карликовых государств, когда те складывали синие пиджаки и локтями пропихивались в свои пенальчики, словно пехотинцы под проволочное заграждение, кто с боевой подругой, кто без.
Хакворту праздно гадал, неужели среди двух тысяч пассажиров он один считает проституцию (или вообще что-нибудь) аморальной. В этой мысли не было ханжества, только жестокое любопытство; некоторые летчицы выглядели вполне аппетитно. Однако, втискивая в микрокаютку, он снова затрясся от озноба, напомнившего, что, пусть дух его бодр, плоть просто слишком немощна.
Для лихорадки могло быть иное объяснение: нанозиты доктора Икс ищут и уничтожат другие, введенные сводными Ея Величества вооруженными силами; ведут гангстерские разборки в его теле, а иммунная система, не щадя живота, расчищает завалы трупов. Неожиданно для себя Хакворт уснул даже прежде, чем дирижабль снялся с причальной мачты. Ему снились мушки-убийцы на медиатроне доктора Икс в тот еще, первый визит. Абстрактные, они выглядели достаточно пугающе. Ну и пусть в крови у него рассекают миллионы таких. Все лучше, чем спирохеты, а ведь люди и с этим жили. Удивительно, к чему только человек ни привыкает.
Укладываясь, Хакворт услышал тихий звон, как от волшебного колокольчика. Звук шел от авторучки, болтавшейся на цепочке часов, и означал, что пришла почта. Может быть, Фиона благодарит за подарок. Он все равно не мог уснуть, поэтому взял медиатронный листок и произнес команду, передающую сообщение из ручки-брелка на бумагу.
Записка была не напечатана, а написана – жалко, значит, это официальное письмо, не Фионины каракульки. Едва начав читать, Хакворт понял, что послание и не официальное, и вообще не от человека. Это было извещение, отосланное механизмом, который сам же он и запустил два года назад. Главное сообщение пряталось в страницах символов, чертежей, графиков и диаграмм. Оно гласило:
ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ БУКВАРЬ ДЛЯ БЛАГОРОДНЫХ ДЕВИЦ ОБНАРУЖЕН
Его сопровождала мультипликационная трехмерная карта Нового Чжусина. Красная линия брала начало от обшарпанной многоэтажки на Арендованной Территории "Колдовская даль" и хаотично блуждала по острову.
Хакворт смеялся, пока соседи не заколотили в стенку и не попросили его заткнуться.
 
Нелл и Гарв на Арендованных Территориях; встреча с недружественной полицейской грушей; Нелл узнает тайну Букваря
Земля Арендованных Территорий ценилась на вес золота, так что Природе особого места не оставалось, однако геотекторы из Империал Тектоникс Лимитед слышали, что деревья очищают и освежают воздух, и потому насадили между секторами зеленые полосы. В первые минуты беспризорной жизни Нелл увидела такую полоску, которая, правда, показалась ей в то мгновение черной. Она оторвалась от Гарва и побежала к деревьям по длинному коридору светящихся исполинских табло. Гарв, которому больше досталось, еле поспевал за ней. Кроме них на почти пустой улице никто никуда особенно не шел, и рекламные объявления устремились за ними, как голодные волки, настойчиво обещая ласки неправдоподобно юных партнеров, если они будут играть в такие-то рактивки или принимать такие-то средства. Другие объявления продавали непосредственно ласки. Медиатроны на этой улице были особенно большие, чтобы явственно читаться со всех утесов, террас и кортов расположенного милей выше новоатлантического сообщества.
Нещадный поток рекламы вел к притуплению восприятия. Вместо того, чтобы выключить медиатроны и дать людям роздых, хозяева затеяли гонку: кто отыщет волшебный образ, такой, чтобы смотрели только на его щит. Очевидный шаг – сделать свое табло самым большим – исчерпался первым. Содержание устоялось уже некоторое время назад: голые сиськи, шины и взрывы – вот все, что хоть как-то останавливало взгляд вконец замордованной фокусной аудитории. Правда, время от времени делались попытки сыграть на контрасте и показать сценку из дикой природы или мужчину в черном смокинге, читающего стихи. Когда все медиатроны стали в сотни футов высотой и заполнились голыми сиськами, остались только технические средства: слепящие вспышки, графические искажения и трехмерные оптические иллюзии, которые словно выскакивали из табло на замечтавшегося зрителя.
По этой-то, длиной в милю, галерее райских наслаждений и припустила Нелл. Гарв все больше отставал, и она казалась ему муравьишкой, мечущимся по включенному на полную мощность телеэкрану. Периодически она шарахалась от виртуального демона, когда тот бросался на нее с ложного параллакса движущегося зум-буфера, пылая, как комета на поддельной тверди черного табло. Нелл понимала, что они ненастоящие, и в большинстве случаев даже не знала продуктов, которые ей силились впарить, но жизнь научила ее шарахаться. Она просто не могла не увернуться.