Дом прокурора

Поев и выкурив сигару, Малколмсон решил засесть поско­рее за работу и – раз уж он обещал доктору не работать до рассвета – употребить оставшееся до часа ночи время с наибольшей пользой. Он дал себе клятву не отвлекаться ни на какие провокации со стороны крыс или чего бы то ни было другого.
Примерно около часа он работал весьма плодотворно, но потом его мысли стали все больше отдаляться от науки. Он чувствовал, как внутри его поднимается тревога. Ветер, как он и подозревал, постепенно перерос в настоящий шквал, за­вывал в трубах старого дома и с щемящим душу свистом гулял по его пустым комнатам и коридорам, подбираясь мало-пома­лу к столовой. Даже тяжеленный пожарный колокол на кры­ше покачивался, и Малколмсон наблюдал за все более замет­ными колебаниями шнура, который спускался в его комнату. Скоро шнур уже с глухим стуком стал ударять об пол при своих маятниковых качаниях.
Студент завороженно смотрел на это и вспоминал слова, сказанные днем доктором:
– Поздравляю! Этим самым шнуром прокурор вершил расправу с заключенными на виселице…
Малколмсон наконец не выдержал, вышел из-за стола и, поймав конец шнура в руки, стал его рассматривать. Орудие убийства или пытки всегда вызывает болезненный интерес обывателя, и скоро студент поймал себя на том, что думает о жертвах этого шнура, о том, кто они были, о прокуроре и о его нездоровой выдумке – держать веревку с виселицы постоян­но у себя перед глазами. Шнур выскальзывал из его рук под воздействием качающегося колокола, но кроме этого Малколмсону показалось, что это происходит еще от того, что что-то двигается по нему…
Подняв глаза наверх, он увидел, как к нему медленно по шнуру подбирается огромная крыса, не спуская с него го­рящих ненавидящих глаз.
Он выпустил шнур из рук и отскочил назад, хрипло про­износя проклятия. Крыса тоже остереглась, она повернула обратно наверх и скрылась. В ту же секунду студент услышал возобновившийся шорох сотен лапок и хвостов и громкий, в унисон, писк.
Постояв в задумчивости некоторое время у камина, Мал­колмсон вдруг вспомнил, что он не видел еще вымытых миссис Дэмпстер картин, как намеревался вчера. Он зажег вторую лампу и, держа ее в руке, подошел к третьей справа от камина картине, в которой или за которой, как он помнил, скрылась огромная крыса в прошлую ночь.
Едва взглянув на изображение, он страшно побледнел и резко отступил назад, чуть не уронив на пол лампу. В ногах обнаружилась сильная слабость, пот крупными каплями сте­кал со лба, и весь он дрожал, словно после приступа лихо­радки. Все-таки он был молод и здоров, поэтому нашел в себе силы собраться и вновь подойти к картине. Собравшись с ду­хом, он направил на нее свет лампы и стал внимательно расс­матривать. Картина была чисто протерта, и поэтому на ней были видны даже мелкие детали.
Центром полотна был сам прокурор в своей темно-красной мантии. В его лице – квадратном и волевом – отражались коварство, злоба, мстительность и беспощадность. У него был чувственный рот, красноватый крючковатый нос, словно клюв стервятника. Остальная часть лица имела мертвенно-блед­ный цвет. Глаза были на редкость пронзительны и излучали зло. Глянув на них, Малколмсон опять был вынужден в ужасе отшатнуться: это были глаза той огромной крысы!..
В следующее мгновенье лампа едва не вывалилась из его руки: из угла картины на него смотрела огромная крыса, полу­высунувшись из своей норы. Остальные крысы в доме при­тихли. Студент, однако, смог взять себя в руки и не ушел от картины. Крыса опять исчезла, а он продолжил осмотр полот­на.
Прокурор сидел на стуле из дуба с высокой спинкой справа от большого каменного камина, а в углу был виден свисавший с потолка шнур, конец его касался пола. Не в силах поше­велиться, Малколмсон смотрел на полотно и узнавал свою столовую все больше и больше. Он стал сравнивать реальность с тем, что было изображено кистью художника, взгляд его скользнул по углу столовой и… он дико вскрикнул и уронил лампу на пол.
Там, на прокурорском стуле у камина, прижав лапой ко­нец шнура, сидела огромная крыса и неподвижно смотрела на студента прокурорскими дьявольскими глазами. Если не счи­тать завывания бури за окном, то в самом доме стояла мертвая тишина.
Непроизвольно коснувшись ногой упавшей лампы, Мал­колмсон пришел в себя. К счастью керосин не успел пролить­ся. Студент поднял ее и привел в порядок, не спуская глаз с крысы, затем сказал вслух:
– Это у тебя не пройдет! Если мне все принимать близко к сердцу, то утром меня можно будет уже везти в психиат­рический госпиталь. Пора с этим покончить! Я обещал докто­ру не пить крепкого чая. Он был прав! Я пил его слишком много, и у меня возбуждены нервы. Я даже и не замечал этого раньше! Наоборот, мне казалось, что я еще никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо… Но сейчас уже все в порядке, и никому не удастся сделать из меня сумасшедшего!
Он решительными шагами направился к своему столу, вы­пил коньяка с водой и сел работать.
Где-то через час он поднял голову от книг, так как внезап­но стало тихо. В трубах выл ветер, который стал еще злее; в окна стучал дождь; градопада не было, но появилось ощу­щение, что стекла вот-вот рассыпятся на мелкие осколки; некоторые капли попали на стол, тем самым лишний раз на­поминая, что дом уже обветшал. Огонь под внезапно вор­вавшимся порывом ветра угас и тлел теперь красным светляч­ком. Малколмсон весь превратился в слух, положив стисну­тые кулаки на стол и напрягшись всем телом. Несколько вре­мени в комнате стояла тишина, а потом он уловил едва слыш­ный скрип.
Скрип определенно исходил из того конца комнаты, где свисал с потолка шнур. Студент подумал, что это звук самого шнура, который шевелился от качающегося колокола. Уверив себя в этом, он для перестраховки поднял глаза в полумрак потолка и… О, ужас! Огромная крыса, все та же огромная крыса медленно спускалась, как ему показалось, по шнуру к стулу! В темноте было плохо видно, но он не смел подойти ближе.
Прошло несколько секунд, и Малколмсон с изумлением отметил, что его первое предположение не оправдалось. Кры­са, несомненно, была, но она не спускалась по шнуру, а грызла его! Скоро студент уже видел, что тот остаток шнура, что свешивался в комнату, болтается на нескольких тонких ни­тях. Когда работа была закончена, конец шнура тяжело шлеп­нулся на пол, а сама крыса осталась висеть на другом конце под самым потолком. Малколмсон осознал, что последняя воз­можность связи с внешним миром посредством пожарного ко­локола теперь была утеряна. Ему, может быть, впервые стало по-настоящему страшно. Подавив в себе это чувство или по крайней мере приглушив его, он весь затрясся от гнева, схва­тил приготовленную заранее книгу и с силой метнул ее в крысу. Бросок был произведен великолепно, но прежде чем снаряд успел поразить цель, крыса отпустила шнур и шлепну­лась на пол с неприятным всхлипом. Студент с криком бро­сился к ней, но она опередила его и скрылась в закоулках полупогруженной в темноту комнаты. Он понял, что больше в эту ночь ему поработать не удастся, и поэтому твердо решил употребить все силы на охоту за крысой. Он увеличил свет керосинки, насколько это было возможно. Благодаря этому верхняя часть комнаты впервые за три последние ночи осве­тилась и из тени выступили картины, что были укреплены высоко на стенах. Прямо перед собой Малколмсон увидел тре­тью справа от камина картину. Что-то привлекло его внима­ние в ней, он прищурил глаза, вглядываясь в темный холст, и вдруг его глаза округлились и ужас стальными обручами охва­тил все его члены…