Соната призраков

Старик порывается встать, перебить ее, но падает на стул и съеживается все больше, по мере того как она говорит дальше.
Но есть в твоей жизни одно темное пятно, в точности я не знаю, но догадываюсь… думаю, Бенгтсон знает! (Звонит в колокольчик.)
Старик. Нет, только не Бенгтсон! Не надо!
Мумия. Ага, значит, он знает! (Снова звонит.)
В дверях прихожей появляется маленькая Молочница, ее не видит никто, кроме Старика; тот смотрит на нее в ужасе; она исчезает, когда входит Бенгтсон.
Бенгтсон, вам знаком этот господин?
Бенгтсон. Да, знаю я его, и он меня знает. Жизнь, известно, вещь переменчивая, было, я у него служил, а было – и он у меня. Два года целых кормился даром при моей кухне. Если ему надо было уйти в три, обед готовили к двум, а потом все доедали разогретое после этого буйвола, и бульону он выпивал столько, что потом водой добавляли. Как вампир, высасывал из нас все соки, мы стали как скелеты, и все грозился засадить нас за решетку, если мы говорили, что кухарка ворует! Потом я наткнулся на него в Гамбурге, уже под другим именем. Он стал ростовщиком, кровососом; там его привлекли к суду за то, что он заманил одну девушку на лед, пытался утопить, она про него слишком много знала, и он ее боялся…
Мумия (гладит Старика по лицу). Ну вот! А теперь доставай-ка векселя и завещание!
Юхансон появляется в дверях и наблюдает происходящее с огромным интересом, так как он освобожден теперь от рабской зависимости. Старик вынимает пачку бумаг и бросает на стол.
(Гладит Старика по спине.) Попка-дуррак! А где Якоб?
Старик (как попугай). Якоб тут! Кокадора! Дора!
Мумия. Можно, часы будут бить?
Старик (квохчет). Часы будут бить! (Как кукушка.) Ку-ку! Ку-ку!
Мумия (открывает дверь кладовки). Час пробил! Встань, поди в кладовку, где я просидела двадцать лет, оплакивая наше преступление. Там шнурок, он заменит тебе ту веревку, которой ты удушил консула и хотел задушить своего благодетеля… Ступай! (Старик уходит в кладовку. Мумия закрывает дверь.) Бенгтсон! Ставь ширму! Смертную ширму!
Бенгтсон заслоняет дверь ширмой.
Господи, помилуй его душу!
Все. Аминь!
Долгая пауза.
***
В комнате с гиацинтами фрекен аккомпанирует на арфе речитативу Студента.
Песня (после прелюдии):
Солнце зрел я, и Сокрытый
Встал передо мною.
Каждый небесам подвластен.
Всяк в грехах покайся,
Злобы не питай к тому,
Кому вредил успешно.
Всяк блажен, добро творящий.
Оскорбленного – утешь,
Лишь в самом добре – награда.
И блажен невинный.
Комната, обставленная несколько странно, в восточном стиле. Повсюду гиацинты всех оттенков. На камине – большой Будда, на коленях у него клубень, из него тянется стебель шарлота с круглыми звездообразными цветами. В глубине направо – дверь в круглую гостиную. Там Полковник и Мумия сидят без действия и молчат; виден угол смертной ширмы; налево – дверь в буфетную и на кухню.
Студент и фрекен (Адель) подле стола; она сидит с арфой; он стоит.
Фрекен. А теперь спойте про мои цветы!
Студент. Это любимые ваши цветы?
Фрекен. Единственные! Вы любите гиацинты?
Студент. Люблю превыше всех других, люблю девичий стройный образ, что тянется вверх от клубня и нежно полощет чистые свои, белые свои корни в бесцветных водах; люблю их краски, люблю снежно-белый гиацинт, чистый, как сама невинность, люблю медвяный, нежно-желтый, розово-юный, багряно-зрелый, но всех больше люблю я синий гиацинт, росистый, глубокоокий, верный… Я все их люблю, больше золота и перлов, люблю их с детства, всегда ими восхищался, ибо они преисполнены достоинств, которыми я обделен… Да только…
Фрекен. Что же?
Студент. Любовь моя безответна, прекрасные цветы ненавидят меня.
Фрекен. Ненавидят?
Студент. Их запах, чистый и резкий, как весенний ветер над талым снегом, сводит меня с ума, глушит, слепит, гонит меня вон из дому, мечет в меня отравленные стрелы, а от них ноет сердце и горит голова! Вы знаете сказку про гиацинт?
Фрекен. Расскажите!
Студент. Но прежде – его значенье. Клубень, держащийся на воде или лежащий в перегное, – это земля; вверх устремляется стебель, прямой, как ось земная, и венчается звездоподобными цветками о шести лучах…
Фрекен. Земля – и над нею звезды! Как прекрасно! Но откуда вы это взяли, где вы это видели?
Студент. Дайте сообразить!… В глазах ваших! Итак – это прообраз мира… И Будда сидит, держа на коленях луковицу-землю, греет ее взглядом, чтоб она росла ввысь и обратилась в небо! Бедная земля станет небом! Вот чего ждет Будда!
Фрёкен. Я понимаю. Но у подснежника тоже цветок о шести лучах, как у лилии-гиацинта – не правда ли?
Студент. В самом деле! Значит, подснежники – падающие звезды.
Фрекен. И подснежник – снежная звезда… выросшая на снегу.
Студент. А Сириус, прекраснейшая и крупнейшая из звезд небесных, желтый, красный – это нарцисс с желто-красной чашечкой о шести белых лучах…
Фрекен. Случалось вам видеть, как цветет шарлот?
Студент. О, разумеется! Цветы его образуют шар, как небесный свод, усеянный белыми звездами…
Фрекен. Боже, как прекрасно! Чья это мысль?
Студент. Твоя!
Фрекен. Твоя.
Студент. Наша! Мы родили ее вместе, мы обручены…
Фрекен. Нет пока еще…
Студент. За чем же дело стало?
Фрекен. Надо подождать, испытать друг друга, потерпеть!
Студент. Хороше же! Испытай меня! {Пауза.) Скажи! Отчего твои родители сидят так тихо, не скажут ни слова?
Фрекен. Потому что им нечего друг другу сказать, потому что один не верит тому, что скажет другой. Отец это так объяснил: «К чему разговаривать, если мы уже не можем обмануть друг друга?»
Студент. Ужасно!
Фрекен. Вот кухарка идет… Посмотри, какая она громадная, жирная…
Студент. А чего ей тут нужно?
Фрекен. Ей нужно спросить меня насчет обеда, я же веду хозяйство с тех пор, как мама больна.
Студент. Что нам за дело до кухни?
Фрекен. Есть-то приходится. Посмотри на нее! Не могу ее видеть.
Студент. Да кто она такая, эта великанша?
Фрекен. Она из вампирского рода Хуммелей. Всех нас съедает…
Студент. Почему бы вам не выгнать ее?
Фрекен. Не уходит! Нам с ней не сладить, это нам наказание за наши грехи… Вы разве не видите, как мы чахнем, тощаем…
Студент. Вас не кормят?
Фрекен. Ох, нас закармливают множеством блюд, но в них никакого толку… Мясо она вываривает, нам дает одни жилы да воду, а бульон пьет сама; а если готовит жаркое, она выжаривает из него весь сок, съедает подливку; всё, до чего она ни коснется, превращаемся в какую-то бурду, она пьет кофе, а нам достаются опивки, она пьет вино и доливает бутылки водой…
Студент. Гнать ее надо!
Фрекен. Мы не можем!
Студент. Почему?
Фрекен. Сами не знаем! Она не уходит! Нам с ней не сладить, она из нас выпила все соки!
Студент. Можно, я ее выгоню?
Фрекен. Нет! Пусть все остается как есть! Вот она, появилась! Сейчас спросит, что приготовить на обед, я скажу – то-то и то-то; она будет спорить и все сделает по-своему.
Студент. Ну, и решала бы сама!
Фрекен. Не желает.
Студент. Странный дом. Околдованный дом!
Фрекен. Да! Но она повернулась, уходит. Это она вас увидела!
*
Кухарка (в дверях). Ничего подобного! (Скалит зубы.)
Студент. Вон отсюда!
Кухарка. А это уж мое дело! (Пауза.) Ладно-ладно, ухожу! (Исчезает.)
Фрёкен. Не теряйте присутствия духа! Упражняйтесь в терпении; она – не единственное наше испытание. Есть еще и горничная! За которой надо убирать!
Студент. Я тону! Хоры небесные! Песню!
Фрекен. Погодите!
Студент. Песню!
Фрекен. Терпение! Комната эта зовется комнатою испытаний. Тут красиво, но зато бездна неудобств…