Балетные туфельки
«Слава богу, – говорил Жардек, – теперь у нас есть все: дом и ребенок». Он говорил это по-польски, поскольку тогда не знал никакого другого языка, и, если быть откровенным, так и не выучил ни одного, если не считать нескольких иностранных слов.
В тот год, когда началась эта история, Франческо было десять лет, Гасси – девять, а Анне – восемь. Это было особенное лето, потому что они целых два месяца жили с Жардеком и Бабкой. А получилось так потому, что этим летом у Кристофера была выставка картин на другом конце Турции. За два месяца он должен был успеть вставить свои картины в рамы и написать пару новых. Да и Того не мешало бы отдохнуть перед путешествием на другой конец Турции, ведь он был уже не молод, а дом на колесах ему предстояло везти много-много миль.
За эти два месяца нужно было также обсудить некоторые очень важные планы. Когда дети гостили у Жардека, он всех их учил танцевать. Какой смысл иметь дедушку профессионального учителя танцев, если он не учит внуков танцевать? С мальчиками у Жардека не очень-то получалось. Конечно, они танцевали лучше, чем большинство их ровесников, потому что их правильно учили, но в них не было того огонька, который Жардек так искал.
С Анной все было иначе. С того момента как девочка начала ходить, каждый раз, когда слышалась музыка, она не могла устоять на месте и начинала танцевать. Когда Анна была еще маленькой, Жардек просто играл ей на скрипке, а внучка танцевала в свое удовольствие. Когда ей исполнилось шесть лет, Жардек начал ее учить. Ничего сложного – только пять позиций, упражнения и простые па. Но он уже почувствовал, что в его собственной внучке есть тот самый редкий огонек, который он искал всю жизнь.
Семейные обсуждения всегда были очень шумными и веселыми, потому что только Ольга знала язык каждого из них. Кристофер обычно говорил только по-английски. Бывая во Франции, в тех случаях, когда это было необходимо, он объяснялся по-французски, но с сильным английским акцентом. Однако детям было известно, что он отлично знает французский. Ольга достаточно хорошо знала английский, но говорила с сильным польским акцентом. Кристофер настаивал на том, чтобы его дети общались по-английски, и, поскольку их учила Ольга, то большую часть времени она тоже говорила по-английски. А Жардек и Бабка разговаривали на смешанном языке: в основном это был польский, но с вкраплениями английских и турецких слов.
В то лето говорили, естественно, об Анне. Жардек решил, что Анне недостаточно тех занятий танцами, которые они проводили во время их недолгой жизни в деревне. Пора было начинать серьезную работу. Поэтому когда вся семья соберется ехать на выставку, Анне придется остаться здесь окончательно.
Анна не могла без слез думать об отъезде ее семьи. Но она знала, что раз уж она решила стать балериной – а ничего другого и не должно случиться – нужно чем-то жертвовать. И кроме того, хотя она любила маму и папу больше всего на свете, но и Жардека с Бабкой она тоже очень любила.
Родители согласились с тем, что Анне нужно больше заниматься. Кристофер, до мелочей помнивший свое бурное детство, когда ему запрещали учиться на художника, скорее бы застрелил Того, чем лишил Анну уроков танцев.
Несмотря на то что с Анной все более или менее разрешилось, бесконечное обсуждение продолжалось: как и в любой семье, здесь очень любили все обсуждать, и чем громче, тем лучше. Но тем летним утром, когда началась эта история, хотя за завтраком собрались все, было непривычно тихо. Молчание воцарилось из-за жары. Никто не мог припомнить такой странной погоды и духоты. Никому не хотелось есть, но Ольга настояла, чтобы дети доели свои йогурты и съели по кусочку хлеба с оливками.
Ребята должны были отнести одну из картин Кристофера к мастеру, который вставил бы ее в раму. Этот мастер жил за вторым холмом, почти в трех милях от деревни. О том, чтобы пойти кому-то одному, не могло быть и речи, потому что они всегда все делали вместе. Кристофер посмотрел на расплавленное жарой небо.
– Я бы сам отвез картину, но мне жаль портить отпуск бедному старому Того, мучая его в такую жару, и хотя свет сегодня плохой, мне нужно работать.
Дети не ответили, они изо всех сил пытались впихнуть в себя хлеб с оливками.
– Может быть, – предложила Ольга, – дети завтра отнесут картину. Тогда сегодня мы бы позанимались.
На этом бы и остановиться, ведь кому охота идти три мили по такой жаре, но еще меньше им хотелось учиться. Анне особенно не хотелось оставаться: для Жардека погода была слишком тяжелой, чтобы заниматься танцами, и она надеялась, что завтра будет попрохладнее. Кристофер порылся в кармане и дал Франческо денег.
– Купите фруктов и холодные напитки и не торопитесь домой. Мы будем ждать вас к вечеру.
Дети встали из-за стола, надели шляпы, и что-то – они не знали что – заставило их еще раз обернуться и посмотреть на Кристофера, Ольгу, Жардека и Бабку, которые сидели и пили чай.
Глава 2
ДЕРЕВНЯ, КОТОРАЯ ИСЧЕЗЛА
Как же жарко было идти! Хоть дети хорошо переносили жару, пот лился с них ручьями. Дорога до соседней деревни была грунтовая, и от пыли становилось еще жарче. Анне не повезло больше всех – она была почти черная от пыли. Впереди шел Франческо с картиной в руках, за ним Гасси, а последней – она.
Когда они добрались до деревни, то решили было, что потратили силы зря, потому что мастер лежал на своей кровати и спал. Он приоткрыл один глаз, но даже и слушать не захотел ни о какой картине. Тогда Франческо прислонил картину к стене. Он был уверен: когда мастер проснется, то обязательно выполнит работу, потому что всегда был не прочь заработать и к тому же считал себя большим почитателем таланта Кристофера.
Дети купили инжир, каждому по ветке шелковицы и бутылочке лимонада и принялись подыскивать место в тени, где можно было бы перекусить.
– Придется далеко идти, – сказал Франческо, – но я думаю, надо дойти вон до тех кактусов. Там тенек. В деревне сейчас слишком жарко.
Гасси поморщился:
– Если я сейчас где-нибудь не лягу, то умру.
Но Анна поддержала Франческо.
– Гасси, он прав, эти кактусы достаточно толстые, там в самом деле должна быть тень.
Когда они добрели до кактусов, им уже было так жарко, что они просто упали в тени, тяжело дыша и не в состоянии даже сделать глоток лимонада. Прошло довольно много времени, прежде чем Франческо удивленно произнес:
– Вы заметили? Здесь же нет ни одной птицы!
Гасси осмотрелся кругом.
– Наверно, они улетели туда, где попрохладней, и я их понимаю.
– Уже третий день, как они улетели, – сказала Анна. – Два дня назад перед уроком танцев я сижу, надеваю свои туфельки и вдруг вижу, что на нашем холме собрались тысячи птиц. А потом они все улетели и не вернулись.
Гасси потянулся за своим лимонадом и шелковицей, и вдруг увидел лошадь на соседнем поле.
– Смотрите! Кажется, эта лошадь взбесилась.
Франческо и Анна посмотрели туда, куда указывал Гасси. Лошадь была старая, худая, но она скакала и брыкалась, как жеребенок. Дети уставились на нее в изумлении.
– Да, от такой жары можно с ума сойти, – заявил Гасси. —Я где-то читал, что такое бывает с собаками.
– Бешенство не может быть просто из-за жары, – сказал Франческо, – но, если это жара такая, как сегодня, они могут вести себя странно.
Анна вдруг так разволновалась, что не удержалась и закричала, чуть не плача:
– Меня все это пугает, все так ужасно! Мне так не понравилось, когда улетели птицы, а теперь небо какое-то странное, и еще эта лошадь.
Франческо решил, что Анна просто раскапризничалась.
– Попей лимонаду – тебе станет легче.
Стоило Франческо договорить, как началось что-то невообразимое. Поднялся жуткий шум, как будто пассажирский поезд летел по туннелю на бешеной скорости, выталкивая горячий воздух. Потом земля вдруг начала вибрировать. Она качалась, как волны, и детей разбросало в разные стороны. Все это продолжалось, казалось, бесконечно. И вдруг, так же неожиданно, как началось, все закончилось и земля замерла.