Роза и лев

А дел действительно было невпроворот. Джоселин и лорд Белавур обходили все подсобные службы, заглядывали во все ниши, в самые потаенные углы кладовых, подвалов и погребов, осмотрели пивоварню, маслобойню, конюшни, кузницу и даже пустой свинарник. Роберт удивил Джоселин своим неуемным желанием вникнуть во все детали и все увидеть собственными глазами. К ее изумлению, он, войдя в хлебный амбар, тут же с молниеносной быстротой подсчитал в уме, сколько там хранится зерна, сколько ртов они могут прокормить и каков будет расход зерна в месяц.
Он, несомненно, был человеком, умеющим и способным распоряжаться, привыкшим брать на себя ответственность за благополучие своих подчиненных. Он мог бы стать хорошим хозяином, гораздо более рачительным, чем отец Джоселин.
Они завершили обход уже после полудня в конторе покойного бейлифа. Джоселин сняла с пояса связку ключей и отперла замки на окованном сталью сундуке, где были сложены все документы поместья Белавур.
Де Ленгли, не мешкая, выхватил верхний пергаментный свиток и внимательно пробежал глазами заполненную убористым почерком страницу. Значит, он все-таки грамотен! Впрочем, этот непредсказуемый человек, легко переходящий от варварской грубости к рыцарской куртуазности, от ярости к спокойной расчетливости, вряд ли мог ее еще чем-нибудь удивить.
Вначале он обманул ее, надев на себя личину разбойника с большой дороги, но теперь, после нескольких совместно проведенных часов, Джоселин поняла, что он совсем не таков, да еще к тому же хороший актер.
Роберт перехватил невольно мелькнувшую на ее лице улыбку и надменно спросил:
— Чем я вас рассмешил, мадам?
— Моя улыбка не имеет к вам никакого отношения. Я улыбнулась своим мыслям. Я подумала, что надо побывать в Нормандии, чтобы приобрести то, что в Англии является большой редкостью.
Он помолчал, озадаченный ее словами, потом догадался, что она имела в виду.
— Мое пребывание в Нормандии здесь ни при чем. Причина в том, что мой отец с уважением относился к образованию. Видимо, ваш родитель так же позаботился об обучении своих детей, хотя мне в это мало верится.
— Нет-нет, только не наш отец. — Джоселин даже удивилась этому предположению. — Сэр Монтегью свысока относится к грамоте и всем буквоедам. Это моя покойная мать настояла на том, чтобы я училась счету и чтению. И теперь я могу не полагаться на милость какого-нибудь бесчестного писаря или пройдохи-управляющего.
— Какая предусмотрительность! Подобные вам ученые женщины — такая же редкость в природе, как зубастые курицы.
Было ли это похвалой в его устах или очередным издевательством — она не поняла, но, почувствовав себя неловко, отвела взгляд. Тяга Джоселин к образованию служила предметом насмешек отца, а почти волшебная легкость, с которой она овладевала чуждыми языками, даже пугала его. Вполне возможно, что и Роберт де Ленгли так же отнесется к ее дару.
— Мне почему-то всегда легко давались иностранные языки, — объяснила Джоселин. — Когда мне исполнилось всего три года, я уже говорила не только по-французски, но научилась у слуг и нянюшек английскому и уэльскому. В шесть лет наш домашний капеллан принялся обучать меня латыни, хотя, должна заметить, он делал это неохотно и против своей воли.
— Вы хотите сказать, что угрожали ему кинжалом?
Напоминание о ее недавнем отчаянном поступке не могло не вызвать у Джоселин улыбки. Слава Богу, что и Роберт де Ленгли не лишен чувства юмора.
— Нет, тогда я, конечно, еще не носила кинжал. Но один из моих дядюшек вполне мог уколоть жирного патера острием. Мы, уэльсцы, народ безбожников. Всем известно, что у нас нет особого страха перед Святой Римской церковью. Может быть, в этом кроется причина несчастий моего народа.
Роберт расхохотался, и смех его был заразителен и добродушен. Куда-то испарилась прежняя его настороженность, и от озлобления за прошлые обиды не осталось и следа. С таким человеком можно поладить. Она уже больше не боялась его. Никогда раньше ей не было так легко вести беседу с мужчиной.
— Я бы с радостью свел знакомство с вашими уэльскими родичами, мадам, — сказал де Ленгли. — Уверен, что у меня найдется с ними много общего.
— Поживите здесь, на границе, подольше и обязательно с ними столкнетесь. У них в обычае навещать английские земли — чаще всего после наступления темноты. Тут особого везения не требуется. Хватай, что попадется под руку. Может, что ищешь, то и найдешь.
Де Ленгли еще громче рассмеялся. Но вдруг их взгляды встретились, и смех внезапно оборвался. Он смотрел на девушку с совсем иным выражением, чем раньше. Он как бы притягивал ее к себе — властно, требовательно. В его зрачках была пропасть, дна которой не было видно, и неизвестно, что таилось там, в глубине. У Джоселин закружилась голова и пересохло в горле. Каждый нерв ее, каждая жилка откликались на этот зовущий взгляд.
В воцарившейся тишине Джоселин слышала только собственное прерывистое дыхание и участившееся биение сердца. Вновь, как и прошедшей ночью, ощущение неведомой опасности сгустилось над ней, как будто кто-то лишил ее воли управлять своими движениями и жестами…
Но сам же де Ленгли, отведя глаза, разрушил это наваждение.
— Здесь, как я вижу, работы непочатый край. Но время уже позднее. Я не хочу вас утомлять. Мне лучше просмотреть все записи самому. Возвращайтесь к себе в комнату и отужинайте со своей милой сестрицей. Если вы мне еще понадобитесь, я пришлю за вами.
Джоселин покорно кивнула. Ей стало стыдно, что она до сих пор ни разу не подумала об Аделизе. Сестра, наверное, мучается в догадках, что происходит с Джоселин. Как же она, бедняжка, трепещет в страхе!
— Мы вернемся к нашим делам завтра или, может быть, через день. На сегодня у меня по горло других забот. Как вы верно заметили еще утром, у нас не заготовлено мясо на зиму. Причиной тому — недостаток извилин в мозгу покойного вашего бейлифа, но и то, конечно, что я задержал ваш обоз с солью. А ведь крепость без мяса в погребах — это уже не крепость, и долго ей не продержаться.
Роберт де Ленгли углубился в изучение пергамента, как бы давая ей понять, что больше не нуждается в ее присутствии.
Когда она подошла к двери, он небрежно бросил ей вслед:
— На рассвете я отправил часть моих людей и некоторых ваших слуг и свинопасов прочесать ближние леса у Белавура и поискать там свинок и боровов. К вечеру первая партия должна вернуться с добычей. Завтра мы закатим пир, и все наедятся до отвала.
Воображение тут же подсказало Джоселин неминуемый ход событий. Когда люди сэра Роджера Честера и Монтегью вернутся, то в лесу начнется побоище — жестокое и бессмысленное, ибо взять обратно замок они сразу же не смогут, тем более пока там в заложницах содержатся они с Аделизой. Гнев Монтегью падет на тех, кого он найдет вне крепостных стен. Будут истреблены смерды и юные мальчишки-свинопасы. А попутно и безвинные дети и женщины в деревенских хижинах. Так бывало каждый раз, когда сеньоры затевали между собой драку.
Джоселин замешкалась у двери. Она не могла так просто молча уйти, не попытавшись хоть что-то исправить.
— Сэр! Вы должны немедленно отозвать своих воинов и наших слуг!
Он посмотрел на нее с таким изумлением, будто у нее внезапно выросли две головы. Как посмела приказывать ему эта девица!
— Я уже намекала вам… — Она провела языком по пересохшим губам. — Скоро сюда прибудут рыцари Честера, а вероятно, и Монтегью. Я сомневаюсь, что вы одолеете эту армию так же легко, как тех людей, которых вы победили здесь прошлой ночью.
Он слегка растерялся.
— Зачем вы раскрываете мне военные тайны вашего отца и его сообщников? Вы — леди Джоселин Монтегью?
— Я знаю, в какую ярость впадают мужчины, когда сражаются, как они убивают всех подряд, не разбираясь, кто встает у них на пути. Вы послали в лес детей! Их убьют, сэр! Когда пыль рассеется и побоище завершится, вы по-прежнему будете удерживать Белавур, а солдаты моего отца останутся за воротами крепости. И никто — ни вы, ни мой отец — не задумается о бессмысленности того, что вы сделали, что оставите тела погибших смердов и юнцов на съедение волкам и воронам. Ведь вам обоим нет никакого дела до них.