Роза и лев
— Если я сказала пошевелись, тебе остается только выполнить приказ, а не обсуждать его, — холодно произнесла Джоселин. — Займи место Маргарет за разделочным столом. И спрячь подальше себе в рот свой наглый язык, пока я не отсекла его тебе.
Девчонка все шире расплывалась в высокомерной и всезнающей улыбке.
— Сомневаюсь, что милорд это одобрит… Мой язычок как раз очень пришелся ему по нраву, как я убедилась не так давно. Впрочем, леди вроде вас… — Алис хихикнула, — … вряд ли поймет, о чем я говорю.
Кое-кто по соседству прекратил работу, прислушиваясь к разговору.
Бессильная злоба клокотала в душе Джоселин, но она сохраняла на лице спокойствие, а тон ее был по-прежнему ледяной.
— Потаскушка на то и предназначена, чтобы забавляться с «соской» и служить мужчине подстилкой. Но и самая пухленькая потаскушка отощает без сытной пищи. Так что займись делом, а то зимой тебя не за что будет ущипнуть. Повторяю, встань на место Маргарет… Нет, подожди… Лучше замени Фелис.
Поймав на себе удивленный взгляд женщины, Джоселин объяснила:
— Тебе, Фелис, тоже надо передохнуть. Ты провела здесь всю ночь, а я знаю, что у тебя болит спина. Пусть Алис разделает и вычистит все эти внутренности. Без сомнения, она и в темноте отыщет то, что нужно. Для разнообразия ей невредно поработать и ручками для нашей общей пользы.
Смех прокатился по толпе. В адрес Алис было отпущено несколько смачных замечаний. Стало очевидно, что большинство собравшихся сочувствовали Джоселин.
Алис еще несколько мгновений колебалась, а потом покорно приняла у Фелис разделочный нож.
Джоселин направилась к соседнему костру. Знакомый голос, раздавшийся из темноты, заставил ее вздрогнуть.
— Сначала искусная защита, а потом фланговая атака. Мадам, ваша стратегия безупречна!
Роберт де Ленгли выступил из тени. Его лицо мгновенно осветилось сияющей улыбкой, будто к горючей жидкости поднесли зажженный фитиль. Но в этот момент Джоселин не склонна была воспринимать его комплименты. Он стал ей даже чем-то противен.
— Вам будет легче управлять вашей прислугой, — отрезала она, — если вы воздержитесь от раздачи своих милостей служанкам. Лучше потратить несколько монет на обыкновенных потаскух. Служанки должны заниматься одним делом, шлюхи — другим. Каждому — свое.
Улыбка на лице де Ленгли стала язвительной.
— Прошлой ночью вы приняли меня за насильника, сейчас обвинили в том, что я развращаю служанок. Что происходит? Почему вы никак не слезете с этого конька? И что вы имели в виду, советуя мне, как распоряжаться моими деньгами и кому их платить?
Чтобы как-то успокоить себя, Джоселин глубоко вдохнула смрадный воздух. Разговор получался непристойный и даже абсурдный.
— Я имела в виду только то, что вы слышали.
— А я еще хотел бы узнать, как вы вообще относитесь к этому делу?
— Каким делом вы занимались с Алис, знаете только вы да она. Мне известны лишь его неприятные последствия. Но вот что я вам скажу, сэр. Алис и без вашего поощрения достаточно неуправляемое существо. Она приписана к кухне, но бейлиф смотрел сквозь пальцы на то, что она отлынивает от работы, пока…
— Пока она согревала его старые кости, — закончил за нее фразу де Ленгли. — Я угадал?
— Вы правильно меня поняли, сэр. Очевидно, она надеется, что все останется как прежде.
— Заверяю вас, мадам, что больше с Алис не возникнет никаких проблем. Никаких послаблений она не дождется. Я не вмешался сейчас и не заткнул ей рот только потому, что вы отлично справились с ней и без меня. Дайте мне знать, если она снова проявит гонор. Думаю, что нахальства в ней поубавится, если я уложу ее нагишом на лавку и пройдусь по спине плетью. Пожалуй, лучше это сделать не откладывая, чтобы заранее внушить ей, что к чему.
— Не надо! — воскликнула Джоселин, ошеломленная столь неожиданной его бессердечностью. — Разве это будет справедливо, сэр? Вы сами дали девчонке повод думать, что у нее есть некие привилегии.
— Я не давал ей повода для подобных выводов. Я принял Алис за одну из шлюх, о существовании которых вы, как выяснилось, имеете некоторое представление, мадам. Не скрою, что я обнаружил в Алис талант, который позволит ей преуспеть в этом ремесле.
Он вел разговор с Джоселин с бесстыдной откровенностью, будто с приятелем. И от этого тона ее бросило в жар.
— Хотя вас это совсем не касается, мадам, но если вы уж так заинтересованы в деталях, то сообщу вам — Алис было уплачено за услуги, но никаких милостей и привилегий не обещано. Я никогда и ничего не обещаю женщинам, и все они для меня одинаковы.
Джоселин, неизвестно почему, еще больше разозлилась.
— А как ваша жена воспринимает подобные отношения — как проклятие или как благо?
Лишь только эти слова были произнесены, тотчас же поменялось выражение лица Роберта де Ленгли. Рот его сжался и отвердел, в глазах угасла жизнь. Он был страшен, каким показался ей при первой встрече.
— Моя жена мертва, мадам! — Сказав это, он резко отвернулся и удалился прочь.
7
Никогда Джоселин еще не ругала свой острый язык, как сейчас. Чем же она так уязвила Нормандского Льва? Или обидела? Или расстроила? Его странная реакция была для нее неожиданна. Должно быть, он сильно страдает по своей покойной супруге.
Джоселин морщила лоб и кусала губы. Почему-то поступки де Ленгли озадачивали ее. Ее пониманию был недоступен их скрытый смысл. Уже по его внешности можно было сделать вывод, что он к женщинам не только не равнодушен, но и сластолюбив. Это легко читалось во всем его облике, в чувственных жестах, в хрипловатом, проникающем в самую душу голосе, в оценивающих взглядах, которыми он окидывал даже такую скромную особу, как Джоселин.
И чему тут удивляться, что этот сластолюбец поспешно уложил в постель податливую Алис. Кроме влюбленности, о которой поется в балладах, а в жизни встречаемой очень редко, и желания заиметь наследника, у мужчин возникают естественные потребности, которые надо вовремя удовлетворять.
Джоселин многое узнала про мужчин, когда ей пришлось самостоятельно управлять Уорфордом. После кончины матери она взяла на себя опеку над служанками, спасая их сперва от невыносимо похотливого бейлифа, которого прислал ее отец, а после, когда от бейлифа ей удалось избавиться, от замковых охранников.
Долгий путь она прошла, прежде чем люди начали принимать ее всерьез. Месяцами она сражалась молча, упрямо не отвечая на вызывающую наглость, на подлые смешки за спиной, на сплетни, подрывающие ее авторитет. Она даже пропускала мимо ушей прямые угрозы физической расправы со стороны людей, посланных отцом управлять этим поместьем.
Она все претерпела. И, несмотря на свою юность и неопытность, победила. Она не отдала поместье в чужие жадные руки. Наоборот, в ее руках достояние приумножилось, и все, кто хоть что-нибудь понимал в хозяйстве, преисполнились уважения к молодой хозяйке. Все… кроме ее отца.
В конце концов, победил именно он. После четырнадцати лет безразличия, редких наездов в поместье, которые вместо радости приносили ей только боль и разочарование, он соизволил вспомнить, что у него, кроме Аделизы, есть еще и другая дочь, уже почти взрослая, выросшая в дикой пограничной местности Уэльса.
Отец явился неожиданно, назначил своего кастеляна управляющим Уорфордом, а Джоселин увез с собой в Монтегью. В этот день она ощутила себя такой же беспомощной, как и в детстве, когда рухнуло в одночасье все, что она любила. То был день кончины ее матери.
Джоселин по опыту знала, что время не лечит душевные раны. Уже восемь лет прошло с того времени, как умерла ее мать, а Джоселин все еще горевала о ней. Единственное, на что было способно время, это заставить смириться с потерей. Так надо! Таков закон. Жизнь должна течь по своему руслу!
Но то страдание, ту непреходящую тоску, что отразилась на лице Роберта де Ленгли, Джоселин восприняла так, что он со своей потерей не смирится никогда.