Рождение

Кошмар с появлением звука, которого изначально быть не должно, он видел несколько раз. Не то чтобы он совсем не беспокоился, но по сравнению с выволочками режиссера, это всего лишь сон, который не может быть явью... Милый пустячок.
Звукооператорская студия находилась рядом с осветительской, в нее можно было попасть, поднявшись из фойе по винтовой лестнице. Непосредственного прохода на сцену не было, и, чтобы пройти в гримерную или за кулисы, надо было снова выйти в фойе и подняться по лестнице. С кулисами можно было легко соединиться, используя внутреннюю связь, но проходить туда после наплыва зрителей становилось затруднительно. Может быть, причина потери интереса к звуку у Сигэмори после начала представления была связана с расположением звукооператорской. К несчастью, место звукооператора в репетиционном зале располагалось рядом с местом режиссера, и приходилось тянуть это бремя.
Перед обедом принесли оборудование, после обеда расставляли все по местам, вечером была назначена генеральная репетиция в театральных костюмах. С этого момента звукооператору легко. Он приносит только свой бобинный магнитофон и свободен от повинности затаскивать на сцену тяжелую мебель.
Иногда Тояма поднимал голову и бросал взгляд на меняющуюся сцену. За окошком, в которое было вставлено звуконепроницаемое стекло, постепенно завершалась установка сценических декораций. Очень приятно наблюдать за процессом завершения создания единого произведения. Наконец воздастся за труд после долгого периода репетиций. Сейчас у актеров, участвующих в спектакле, особенной работы нет, они, должно быть, спокойно расслаблялись в гримерной.
* * *
После ужина из бэнто Тояма установил пленку с музыкой и пленку со звуковыми эффектами и закончил проверять порядок согласованности звука. Проблем никаких не было. Теперь оставалось только ждать начала генеральной репетиции. Когда она закончится, выслушав простые замечания, можно будет разойтись. Благодаря тому что театр закрывали в определенное время, репетиция не должна была затянуться до глубокой ночи. К последнему трамваю распустят с репетиции всех, кто находился в театре.
Тояма, внезапно почувствовав присутствие человека за спиной, оглянулся.
В щели за дверью стояла женщина. В звукооператорской почти нет света, и ее лица было не разобрать, Тояма встал и широко распахнул дверь.
— О, Садако, ты?
Тояма взял за руку отрешенно стоящую Садако Ямамуру, ввел ее в звукооператорскую и снова закрыл дверь. Дверь была очень толстой, чтобы обеспечить звуконепроницаемость.
Тояма ждал, что Садако скажет что-либо первой. Однако она молча смотрела на процесс подготовки сцены, стоя за спиной Тоямы. На сцену втаскивали мебель гостиной и как раз получали подробные указания от режиссера по ее расстановке.
— Мне страшно.
В ее словах сквозила неопытность новичка перед первым выходом на сцену. Для Садако, которая сразу после окончания школы в Идзуосиме приехала в Токио и поступила в театральную студию «Полет», время до ее первого спектакля оказалось коротким. Само собой, что она волнуется и переживает. Еще бы, среди восьмерых однокурсников в спектакль взяли только ее одну.
— Все будет в порядке, я с тобой. — Тояма хотел ободрить ее.
Однако Садако покачала головой:
— Нет, я не об этом.
Глаза Садако, наблюдавшие за сценой, незаметно переместились в сторону бобинного магнитофона, на котором продолжала крутиться пустая лента, которую он не снял после проверки.
Тояма остановил пленку и стал ее перематывать.
— На первом выступлении кто угодно переживает. — Тояма продолжал подбадривать.
Однако Садако неожиданно ответила невпопад:
— Слушай, на этой пленке записан голос женщины?
Тояма улыбнулся. Насколько он помнил, отдельные голоса людей не записываются. Если перекрыть реплики актеров на сцене голосами с пленки, актерская игра умрет, если, конечно, это не задумано специально.
— С чего это ты взяла?
— Окубо сказал. Слушай, недавно ты проверял громкость звука, и у Окубо стало какое-то странное лицо. Он будто испугался. Он говорит, что на пленке записан женский голос, причем знакомый. Поэтому мне и страшно.
Окубо был одним из учеников и обладал разнообразными талантами, но, слишком переживая из-за своего маленького роста, комплексовал. Он тоже был одним из тех, кто был тайно влюблен в Садако Ямамуру.
— Понял, это шум толпы. Помнишь, когда ты выходишь на сцену, он звучит на заднем плане...
Шум толпы был переписан из одного фильма, но ни одного отдельного голоса не должно быть. Однако у некоторых людей, слышащих шумы, может появиться иллюзия, что некий один голос выделяется из толпы.
— Нет, не там, — решительно запротестовала Садако. Настолько сильно, что Тояма тоже как-то забеспокоился. — Ну, ты знаешь в какой сцене? Если знать место, где он записан, можно послушать в наушниках и сразу проверить. Если действительно на пленку попал странный женский голос, надо быстро принять меры, потом это будет непросто. Однако маловероятно, что он есть. Я много раз прослушал эту пленку во время репетиции. И во время монтажа в наушниках снова и снова ее прокручивал. Совершенно невозможно, чтобы на этой стадии появились посторонние голоса.
— Окубо говорит странные вещи! Знаешь, за кулисами есть маленькая божница.
— Обычно в любом театре есть божница.
У Тоямы возникло предположение о том, что Окубо мог сказать Садако. В театре обязательно есть маленькая божница, и часто рассказывают связанные с ней страшные истории о привидениях. Из-за частых травм и аварий при обслуживании больших сценических декораций, а может, еще потому, что злобствуют актеры, в каждом театре найдется одна-две замысловатые истории. Если Окубо напугал Садако одной из таких вздорных историй, то получается, что у Садако нет оснований жаловаться на посторонний голос на пленке.
— Нет, есть еще одна.
— Что есть?
— Божница.
Божница, впаянная в цемент в глубине левой части сцены, много раз попадалась Тояме на глаза. Садако утверждает, что кроме нее есть еще одна.
— Где?