Невеста колдуна
Светлана СУХОМИЗСКАЯ
НЕВЕСТА КОЛДУНА
Левко посмотрел на берег:
в тонком серебряном тумане мелькали легкие, как будто тени, девушки в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках; золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но они были бледны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось насквозь при серебряном месяце.
Покойница вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее груди.
Вместо Пролога
Файл: note. doc. Автор: Марина Талагай. Название: Границы веков.
Границы веков всегда причиняли людям массу неприятностей, начиная с того времени, как какой—то вредитель придумал отсчитывать годы сотнями. Стой злосчастной поры в конце одного столетия и начале другого с человечеством каждый раз приключаются разнообразные недоразумения довольно мерзопакостного свойства. Тут тебе и войны, и эпидемии всяческих жутких болезней, и голод, и природные катаклизмы на самый взыскательный вкус: землетрясения с цунами, пожары, наводнения, ураганы и падения метеоритов, а также явления ясновидящих, лжепророков, бесноватых и умалишенных в невероятных количествах. Есть от чего испугаться и притихнуть, хотя накрываться простыней и ползти на кладбище, вызывая обмороки и сердечные приступы у случайных прохожих, совсем ни к чему, если хотите знать мое мнение.
Нынешняя граница оказалась достойной продолжательницей дела своих славных предшественниц, расстаралась вовсю, добавив к списку мерзостей техногенные катастрофы — милое достижение двадцатого века. А если учесть, что столетия незаметно успели сложиться в тысячелетие, можно быть уверенными — добра ждать от этого времени не приходится. Мало никому не покажется.
Что до меня, то войны и катаклизмы, бушующие вокруг, до меня не докатились — ушли в песок, не намочив мне ног. Самой тяжелой болезнью, которой я болела за последние годы, был банальный грипп, а если говорить о сумасшествии, то не хочу показаться излишне самоуверенной, но, кажется, оно мне не грозит. Впрочем, не удивлюсь, если относительно последнего пункта кому—нибудь захочется со мной поспорить.
Дело в том, что мне приходится мириться с фактами, принять которые всякий нормальный рассудок откажется и будет совершенно прав. Факты таковы: я работаю в детективном агентстве «Гарда». Но беда не в этом. Беда в том, что я, несмотря на очевидное отсутствие подозрительных отклонений во внешности и поведении, не кто иной, как фея. А двое мужчин приятной наружности, мои непосредственные шефы, а заодно владельцы клуба «Ступени», — ангелы. Не в том смысле, что они — самые лучшие начальники и люди в мире, и даже не в том, который вкладывает в это слово герой известного анекдота — «Моя жена — ангел!» — «Счастливец, а моя еще жива». Нет, они самые настоящие ангелы. С небес, или откуда они на самом деле берутся (меня не посвящали в технические подробности), хотя и без крыльев, как ни жаль мне всех вас разочаровывать…
Откуда берутся феи, я тоже не имею ни малейшего понятия. Могу рассказать о себе, может быть, кого—нибудь это научит уму— разуму. Впрочем, вряд ли. Но все равно расскажу. Мое превращение в фею произошло после случайной покупки волшебного кольца. То есть это мне она казалась случайной. Позже выяснилось, что кольцо само выбрало меня и сделало все, чтобы я смогла и захотела его купить. Понимаю, что это кажется бредом, но, с другой стороны, если вы вчера на последние деньги купили обалденно красивый и дико дорогой купальник, а на улице метель и минус десять и до отпуска вам ждать еще полгода, тогда вы можете представить, о чем идет речь.
Иногда мне кажется, что покупка кольца — одна из самых неудачных в моей жизни. Обращаться с ним я так толком и не умею, поэтому результаты наших совместных усилий часто оказываются той самой розовой козой с желтой полосой, которая получилась вместо грозы у мага— недоучки — героя песни моей любимой певицы. Во всяком случае, выяснилось, что ни карет, ни автомобилей, ни каких—либо других пригодных для передвижения транспортных средств из овощей изготовлять я не умею, равно как и на производство хрустальной обуви решительно не способна. Даже самую простую набойку на каблук наколдовать себе не в состоянии, вот обида! Словом, быть феей оказалось не так уж весело, скорее хлопотно, а иногда даже утомительно, потому что приносить людям счастье — совсем нелегко, это только гадости делать приятно и просто.
Не знаю, для чего я это пишу. В большую литературу с таким багажом вряд ли попадешь, не говоря уж о том, чтобы попасть на пресловутые скрижали истории или остаться в толстом и скучном томе десятью строчками мелким шрифтом и мутной фотографией, сделанной, кажется, в тот момент, когда снимаемого посадили в стоматологическое кресло на предмет удаления половины зубов. Так что, скорее всего даром я исписываю одну за другой толстые тетради и стучу по клавишам компьютера, вскакивая посреди ночи, шарю по столу в поисках ручки и чистого листа бумаги…
Ладно, бог с ними, с муками творчества. Будем считать, что это заметка для себя. Или примечание к собственной удивительной жизни для тех, кто сможет, вернее, захочет поверить в то, что мои истории — не плод воспаленного женского воображения, разыгравшегося в процессе мытья посуды, а чистейшая правда, без единой крупицы вымысла…
Глава 1
НОЧНОЕ СВИДАНИЕ
Настольная лампа преклонных лет — темно-красный абажур на массивной деревянной ноге — выхватывала из ночной темноты край подоконника, поверхность стола, покрытую зеленым сукном, стопки потрепанных книг на нем, тяжелый чернильный прибор — граненое стекло, бронзовые крышечки — и правую руку с зажатым в ней желтым кохиноровским карандашом, медленно листающую страницы. Мягкий грифель с негромким шорохом подчеркивал строчки, ставил галочки, и восклицательные знаки на пожелтевших от времени полях. Левая рука подпирала кулаком подбородок. На лице лежали густые тени.
В распахнутое окно лезли из сада ветки старой яблони. По саду тянулся туман, пришедший с озера.
Внезапно сидящий за столом положил карандаш на книгу и прислушался к неясным ночным звукам. Левая рука щелкнула выключателем лампы. Комната погрузилась в темноту.
С минуту он сидел неподвижно. Потом бесшумно встал из—за стола, обогнул его и так же, почти бесшумно, перемахнул через подоконник.
Спрыгнув на траву, выпрямился, отводя ладонью ветки, и осторожно пошел в глубь сада, мимо кустов черной смородины и крыжовника.
Возле густо разросшегося жасмина он замедлил шаги, и, наконец, остановился, тихонько охнув.
На скамейке возле задней калитки сидела темноволосая девушка в длинном светло— голубом сарафане.
— Здравствуй, Вадим, — сказала она.
— Ты? — прошептал он еле слышно и бросился к ней. — Ты… ты…— повторял он, ощупывая, словно слепой, ее лицо, целуя бледные, словно восковые щеки. — Это ты…
И вдруг отшатнулся, прошептав:
— Но ведь ты же…
— Не бойся. Не бойся ничего. Он крепко сжал ее руки:
— Я боюсь, ты опять уйдешь.
— Не сейчас. Ты должен помочь мне, Вадим. Если все еще любишь меня.
Она провела ладонью по его мокрому от слез лицу. Он закрыл глаза и глухо произнес:
— Я сделаю все, что ты скажешь.