Невеста колдуна

Мимо нас проплыл Захаров со своей блондинкой. Они с Себастьяном обменялись многозначительными взглядами, и парочка пропала в толпе. Это заставило меня отвлечься от разглядывания публики, среди которой мне то и дело мерещились знакомые лица, и спросить:
— Юля здесь не появлялась? — Себастьян, нахмурившись, покачал головой:
— Нет. Борис здесь.
— А Вадим?
Себастьян помолчал и ответил как-то странно:
— А что ему здесь делать?
Я не нашлась, что на это сказать.
Девицы в прихотливо скроенных, но не всегда хорошо сидящих нарядах потягивали через трубочку разноцветные коктейли, рассыпая яркие искры драгоценными камнями. Краснолицые мужчины позвякивали льдом в приземистых стаканах с желтовато-коричневой жидкостью и вытирали салфетками пот на лбах и Шеях. Бедняги официанты имели вид дикий и измученный, несмотря на то что вечер едва начался. По временам то один, то другой подбегал к Себастьяну и о чем-то вполголоса совещался с ним.
Гости постепенно начали собираться в группы, и чем дальше, тем чаще в зале раздавались взрывы хохота. Из динамиков по краям сцены негромко звучала какая-то бесцветная инструментальная музыка. Я огляделась по сторонам, надеясь увидеть Надю или Даниеля, но они куда-то пропали. А тут и Себастьян вдруг коротко бросил:
— Подожди, — и затерялся в толпе.
— Не нравится мне все это, — пробормотала я, тревожно ерзая на не слишком удобном для сидения парапете и на всякий случай проверяя наличие в сумочке пистолета. — Ой не нравится.
Внезапно музыка стихла, и ярко вспыхнувшие прожекторы осветили убранную цветами сцену, на которой появились Кирилл и Листовский — нарядные и торжественные, но, на мой взгляд, несколько мрачноватые. Впрочем, понять их было несложно: мысль о том, что где-то рядом, может быть, всего в нескольких шагах, бродит убийца, вряд ли поднимет им настроение. Разве только сообщнику…
Гости зааплодировали. Послышались чьи-то приветственные выкрики. На сцену даже полетели цветы — можно подумать, что семейство Листовских собирается спеть дуэтом.
Хлебный король покашлял и повернулся к микрофону, но петь, к счастью, не стал. Вместо этого он сказал:
— Мы очень рады видеть вас всех сегодня здесь, у нас в гостях. Приятно иметь много друзей, еще приятнее — видеть их всех вместе в такой замечательный день. Сегодня — праздник для всех, кто любит Кирилла, праздник для меня, его отца… Но главное — это праздник для самого Кирилла. Поэтому я хочу поздравить моего сына и пожелать ему… — Листовский сделал паузу и покрутил в руке бокал, В котором, судя по всему, была простая вода. — Пожелать ему самых обычных вещей, самых простых и важных: счастья, здоровья и долгих лет жизни. За тебя, Кирилл!
Гости одобрительно зашумели. Появились официанты с подносами и бутылками шампанского. Затрещала канонада вылетающих пробок.
Вышел официант и поднялся на сцену к Кириллу. Хлопнула еще одна пробка, шампанское зашипело… Кирилл подождал, пока осядет пена, взял протянутый ему бокал и подошел к микрофону.
— День рождения — праздник детства, поэтому я хочу, чтобы сегодня мы все веселились, как дети. А я буду веселиться больше всех.
И поднял бокал. По залу пронесся стеклянный звон и смех.
Кирилл поднес шампанское к губам.
В следующую секунду лицо его перекосилось и побелело. Выронив бокал, он, хрипя, схватился за горло, сделал шаг… Колени его подогнулись, и он упал навзничь.
Спрыгнув с парапета, я ринулась к сцене, с трудом протискиваясь сквозь толпу. Спины загородили мне обзор, а когда я наконец вынырнула из гущи народа, то увидела неподвижно лежащего Кирилла, возле него Листовского на коленях, двоих охранников и вспрыгивающего на сцену Себастьяна.
Себастьян присел, положил руку Кириллу на шею…
В зале наступила гнетущая тишина.
Поднявшись, Себастьян подошел к микрофону и с трудом произнес:
— Он мертв.
В тишине раздался глухой стук. Это упал Листовский.
 
Глава 37
ПОКОРИТЕЛЬ ГАЛАКТИКИ
Максимыч с трудом оттолкнулся руками от шершавого ствола сосны — слишком уж долго он стоял на полусогнутых ногах, обнимая ее, как родную. Вдруг жена увидит, ревновать начнет?
Стоять без опоры было нелегко. Сосны плавали вокруг, и сам Максимыч плыл куда-то, но воздух был слишком жидок, чтобы плыть в нем безо всякой поддержки. Сделав несколько беспомощных гребков руками, Максимыч понял, что он в невесомости, и, почему-то очень обрадовавшись этому открытию, запел:
— Свинья в иллюминаторе, свинья в иллюминаторе, свинья в иллюминаторе видна! Как сын грустит о матери…
Допеть ему не удалось — пенек, попавшийся под правую ногу, прервал космический полет на самом интересном месте.
Оправившись после приземления, Максимыч благоразумно решил не рисковать больше жизнью и продолжить свой путь на четвереньках. Этот способ передвижения, не очень трудный и сравнительно безопасный, имел только одно большое неудобство — чтобы смотреть перед собой, надо было задирать голову вверх, а Максимыч, утомленный визитом к шурину, был слишком слаб для таких физических усилий. Но ползти с опущенной головой тоже невозможно, потому что тогда она начинала слишком часто ударяться о деревья. Но голова же Максимцчу была еще нужна — хотя бы для того, чтобы сообразить, какие травки шурин добавляет в самогон? Отчего он получается такой душистый и зеленый? Самогон, понятное дело, а не шурин. Шурин после самогона обычно становится красным, а поскольку закусывает он всегда луком, то и душистым его, при всем уважении, назвать никак нельзя.
Внезапно Максимычу послышался какой-то новый шум. Что-то вроде плеска. Пришлось поднять голову, чтобы посмотреть.
Увиденное Максимычу не очень понравилось. Размышляя о самогоне и шурине, он сбился с курса и теперь очутился на самом краю обрыва.
Внизу шумела, ударяясь о берег, вода. Чернела похожая на какое-то пугало коряга. И что-то белело в воде, покачиваясь на волнах.
Максимыч поморгал, пригляделся и закричал изо всех сил, судорожно пытаясь подняться с четверенек.
Это было человеческое тело.
 
Глава 38
ПРИЧИНЫ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ
Пробиться во внутренние помещения, куда унесли отца и сына, мне удалось только с большим скандалом. Охранники Листовского, поставленные у двери на страже, стояли насмерть, так что мне пришлось отбросить привычную деликатность в обращении и начать визжать и ругаться последними словами. Только тогда один из громил сходил внутрь и вернулся с разрешением впустить меня.
Проскочив за могучие спины секьюрити, я наткнулась на идущего мне на выручку Даниеля, по инерции изругав и его.
Внутри оказалось гораздо больше народа, чем я ожидала, — не только ангелы, но и Надя, и осунувшийся Борис, и Могила с компанией, и пара каких-то незнакомых мне личностей, и бармен, и официанты, и даже кое-кто из гостей. Листовский лежал на диване. О том, что он еще жив, говорили только изредка моргающие глаза. Возле него сидела заплаканная домработница. Тела Кирилла в комнате не было.
Сразу вслед за мной прибыл Захаров — без дамы, но с недовольной физиономией. И первым делом набросился на Себастьяна:
— Кто говорил мне, что ручается за успех? Ты? Поздравляю! Успех феноменальный! А уж его последствия будут и вовсе сногсшибательными! Готовься, родной, звони адвокатам, потому что я пополам порвусь, но разгоню всю вашу шарашкину контору, а тебя, Шнайдер, и дружка твоего усажу на нары, чего бы мне это ни стоило!
— Знаете, Захаров, за что народ не любит милицию? — совершенно спокойно ответил Себастьян. — За то, что вы очень плохо воспитаны. Совершенно не умеете себя вести.
От такой наглости Захаров даже притих.
— А у меня для вас, между прочим, есть небольшой сюрприз, — продолжал Себастьян и обратился к незнакомым личностям: — Не могли бы вы встать у двери? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь покинул эту комнату раньше времени.