Невеста колдуна
— А, вы меня знаете? Тем лучше… Извините, что я вот так, без предупреждения, но… Боялся утечки информации… И… — тут Листовский недоверчиво покосился на нас с Надей.
— Вы можете быть совершенно спокойны. Мы гарантируем вам полную конфиденциальность. Все присутствующие здесь — мои сотрудники, они заслуживают полного доверия.
Я почувствовала невыносимую скуку и с трудом подавила зевоту. Весь этот версальский этикет вперемешку с тайнами мадридского двора вызвали во мне острое желание немедленно улизнуть — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Тем более что угадать причину, по которой его величество Листовский изволил почтить нас своим присутствием, не составляло никакого труда. Либо — что вероятнее всего — его донимают конкуренты и ему нужно, чтобы мы нашли в их шкафу какой—нибудь скелет, а лучше — труп посвежее. Либо его «новая русская» жена, очумев от жизни, состоящей из вечного досуга и вечного отсутствия мужа, завела себе кого—то, и Листовскому необходимо знать кого, будто это что—нибудь изменит или чем—нибудь поможет. В любом случае Себастьян и Даниель вряд ли станут этим заниматься, потому что брезгливы и, как и положено настоящим ангелам, к деньгам совершенно равнодушны.
В ответ на слова Себастьяна Листовский оценивающе оглядел каждого из нас. Покончив с кратким сеансом познавательной флюорографии, он кивнул своим собственным мыслям и сказал;
— О'кей, я думаю, с вами можно иметь дело. Мне порекомендовали вас как высокопрофессиональных детективов и порядочных людей. Надеюсь, так оно и есть…
Иначе он сначала замочит в сортире тех, кто рекомендовал, а потом и нас вместе с ними, мысленно закончила я.
— Давайте пройдем в кабинет и присядем, — сказал Себастьян, и мы все, за исключением Нади, с надменным видом занявшей свое место за компьютером, гуськом отправились в кабинет Даниеля. Я, правда, пропустила всех впереди себя и очутилась в хвосте колонны — с тем, чтобы, поравнявшись с дверью, незаметно отстать… Но, на мое несчастье, замыкавший шествие Себастьян обернулся в самую неподходящую минуту — как раз когда я с отсутствующим выражением лица стала разворачиваться II сторону от двери. «Куда!» — почти беззвучно прошипел краем губ любимый начальник и схватил меня за пояс. Со стороны все выглядело так, словно он нежно обнимает меня за талию, а мне при этом в рот попала здоровенная зеленая муха.
Огорченная неудачей с побегом, я по— своему отомстила Себастьяну — вместо того чтобы сесть за стол вместе со всеми остальными, удобно устроилась на подоконнике, за спиной Даниеля, и, не реагируя на недовольную артикуляцию милейшего господина Шнайдера и подаваемые им знаки, занялась изучением происходящего на улице, краем уха невнимательно следя за идущим в комнате разговором.
— Дело, по которому я пришел к вам, очень… неприятное. — Листовский нервно покашлял в кулак. — Поскольку оно… очень личное. Знаете, я не люблю лишних предисловий. Все эти окольные подходы… В моей жизни их и так слишком много. Но сейчас я даже не знаю, как начать.
Пока он говорил, за окном происходили любопытные события. Дверь джипа Листовского снова распахнулась, и на тротуар спрыгнул загорелый, как шоколадка, молодой человек в бежевых джинсах с накладными карманами спереди и белой футболке, обтягивающей мускулистый торс. Крикнув что—то в салон, он хлопнул дверью и, повернув на голове козырьком назад кепку — бейсболку, достал из кармана пачку «Кэмела». Не успел он щелкнуть зажигалкой, как снова хлопнула дверь, и водитель джипа — худощавый блондин с невыразительным, словно стертым ластиком лицом, — быстро обогнув внушительной длины обтекаемый капот, очутился рядом с молодым человеком. По лицу водителя было видно, что он очень недоволен, но говорил он при этом так тихо и сдержанно, что я, как ни вслушивалась, не могла расслышать ничего. К тому же мне мешал шум проезжающих по улице машин и голоса за спиной. Единственное, что удалось мне уловить, это произнесенное водителем слово «опасность».
— Опасность? — презрительно повторил молодой человек. — Вот только мне не надо говорить эти глупости. Я понимаю, вы отцу пускаете пыль в глаза, чтобы вам платили побольше. Но передо мной не надо изображать эту бурную деятельность. Я на вашу мышиную возню плевать хотел, поняли?
Не очень вникая в смысл его слов, я изо всех сил пыталась сообразить, почему и голос его, и лицо кажутся мне такими знакомыми.
— Любой удачливый бизнесмен, — говорил тем временем Листовский, — достигнув определенной планки в своей карьере, начинает в той или иной степени страдать паранойей. Это так, и нет смысла делать вид, что я этого избежал. Паранойя — своего рода профессиональная болезнь, плата за успех, особенно в нашей стране, где ни о какой стабильности, ни о каком законе не может быть и речи. Поэтому сначала я отмахивался от всех своих подозрений, считая их плодом расстроенной большим бизнесом психики. Но теперь я убедился, что был не прав. Поэтому я здесь. На этом мое вступление можно считать законченным.
Молодой человек на улице курил, прислонившись спиной к двери джипа и не обращая ни малейшего внимания на водителя, топчущегося возле него и бросающего по сторонам злобно—тоскливые взгляды.
После недолгой паузы Листовский откинул со лба волосы и начал:
— Все дело в том…
В это время молодой человек вдруг задрал голову и, отшвырнув в сторону недокуренную сигарету, вдруг замахал руками и заорал на всю улицу:
— Маринка! Это ты?!
— Дело в том, что моего сына хотят убить.
— Кирюшка! — заорала в свою очередь я, едва не выпав из окна.
— Я сейчас поднимусь! — крикнул тот и бегом бросился во двор. За ним трусцой припустил водитель.
Я спрыгнула с подоконника и, не обращая внимания на присутствующих, ринулась к двери.
Не знаю, каким образом Кирилл сумел развить такую скорость, но, вылетев в приемную, я немедленно очутилась в его объятиях и с головой утонула в его ослепительно синих глазах.
— Слушай, здоровенный какой! — визжала я. — Узнал меня! Не забыл! Удивительно!
— Как тебя не узнать, когда ты Лиса Патрикеевна, рыжая — бесстыжая! Красотка!
Надя и прямоугольный охранник, оставленный в приемной на посту, дружно разинули рты, наблюдая за этой бурной сценой. Вскоре число зрителей пополнилось: сначала запыхавшимся водителем джипа, а потом и вышедшими на шум из кабинета Себастьяном, Даниелем и Листовским. Впрочем, мы с Кириллом никого вокруг не видели. Ну, не знаю, как он, я — то точно.
— А я тебя вот совсем недавно вспоминала! — вопила я.
— Недавно! Да я о тебе все время вспоминал! Как ты песню «Модерн Токинг» под аккордеон на весь лагерь пела! Думал, уж не встречусь с тобой никогда!
— Сам виноват! Телефон у меня не взял! Я три дня потом проревела, когда домой приехала!
— Да? А кто с Женькой из первого отряда по пляжу носился с хохотом? Я думал, у меня сердце разорвется на мелкие кусочки!
По виду Кирилла никак нельзя было сказать, что его сердце настолько чувствительно, но я зарделась от удовольствия:
— Нашел к кому ревновать!
— Вы знакомы с моим сыном? — Листовский наконец обрел дар речи.
— Да! — захлебываясь от восторга, ответила я. — Мы с ним вместе были в пионерском лагере!
И тут до меня дошло. Я перестала визжать и хихикать и, не мигая, уставилась на Листовского.
— Что? Кирилла хотят убить? Листовский медленно кивнул:
— Я сам долго не хотел в это верить. Но, к сожалению, это так.